Первыми собрались в путь наши соседи — флотилия «Эребус». Рано утром Сигге Хаугли подошел к «Косатке» попрощаться. Он был странно возбужден.

— Фортуна! Я имею гранд приз! — радостно возвестил норвежец. — Нашел оудэ… запах моря — амбра! Около тридцати семь килограммов. Это мешок долларов!

Хаугли было чему радоваться. Его находка походила на чудо везения. Там, где водятся кашалоты, почти все китобои вглядываются в волны в надежде увидеть хотя бы небольшой кусок плавающей амбры.

Амбра — это вожделенная мечта китобоев. Многие знают, что она, как раковая опухоль, может погубить огромного кита. Воскообразная амбра — продукт каких-то патологических изменений в организме кашалота. Она зарождается в желудке, разрастаясь в большой ком, и часто забивает кишечник, делает его непроходимым.

Свежая амбра пахнет сыростью и гниением. Но когда она полежит в благоприятных для нее условиях, то обретает такой неповторимый аромат, что одни знатоки говорят, будто она пахнет свежестью моря, а другие — дыханием земли, когда с целины снимают слой дерна. Но не за свой нежный запах ценится амбра, а за то, что она способна сохранять стойкость самых тонких духов. С амброй, растворенной в спирте, духи долго не выдыхаются. Поэтому все парфюмеры мира охотно платят китобоям бешеные деньги за это воскообразное вещество, похожее на обожженную пробку.

Мы поздравили Хаугли с удачей, но тут же шутя пригрозили:

— Если превратишься в буржуя — конец дружбе! Мы капиталистов не любим.

— Да, да, конечно, какой может быть разговор! Для всякого человека деньги… захочется иметь еще больше. Но Хаугли не такой, — заверил он нас. — Сигге умеет зарабатывать хлеб.

Узнав, что и мы в скором времени двинемся в путь, Хаугли попрощался с нами до встречи в Кейптауне и многозначительно сказал:

— А там, вы увидите, я не скупой.

В полдень наш флагман объявил по радио об окончании охоты и приказал всем судам строиться в походную колонну.

— Кончай охоту! — разнеслось по китобойцам.

Со всех сторон двинулись к «китомаме» потрепанные ветрами и льдами боевые суда, чтобы стать на последнюю бункеровку в этих неуютных широтах.

Хлебопекарня по случаю столь торжественного дня наготовила пирогов и пирожков с ливером, рыбой и сладкой начинкой. Колбасный цех тоже отличился: мы получили гору колбас, зельца и пять килограммов витаминизированного паштета.

Многотиражная газета вышла оформленная по-праздничному. Редакция напечатала ее в две краски и на первой полосе сообщила:

«Флотилией добыто столько высококачественного жира и мяса, сколько могло бы дать миллионное стадо курдючных овец».

Значит, мы не зря мучились и страдали в далеких водах! Родина получит от нас хороший подарок.

На мачтах флагмана появились праздничные флаги. Китобойцы становились за ним двумя рядами в кильватерную колонну. Все экипажи построились на судах вдоль бортов. И сразу же над океаном загремели торжественные звуки Гимна Советского Союза, усиленные динамиками.

Сорвав шапки, китобои взволнованно застыли на своих судах.

Вот и кончились скитания в холодных и опасных водах, вымотавших нас до предела! Мы покидаем мертвые льды, угрожавшие раздавить наши суда, не будем видеть низко нависших хмурых облаков, навевавших тоску и уныние, уходим от колючих ветров, исхлеставших наши лица. Скоро над нами опять засияет солнце в чистом небе, и мы каждой порой своего тела ощутим его благотворное тепло!

Впрочем, радоваться еще было рано: предстоял тяжелейший переход через самую бурную часть Мирового океана. Он пугал многих. Мысль о беспрестанной болтанке, реве океана и сотрясающих ударах волн вызывала тоску и ощущение сосущей пустоты под ложечкой.

Не зря опытные исследователи этого края предупреждали в своих книгах о том, что нередко самые закаленные силачи, говоруны и весельчаки после трехмесячного плавания в Антарктике теряют оптимизм, слабеют и становятся молчаливыми неврастениками. Некоторые из заболевших даже боятся темноты, способны по любому поводу вспылить, заплакать. Надо было стиснуть зубы и еще раз пройти сквозь неистовство бурных вод. Ведь другого пути не изберешь. Мы моряки! А быть моряком — это значит забыть о себе, помнить лишь о судне и товарищах. Тогда не страшны ни штормы, ни ураганы, тогда ты обязательно выйдешь победителем. Трусов и малодушных море не терпит.

В пятидесятых широтах погода была довольно сносной: смерзавшиеся ледяные поля не давали разгуляться волне. Мы благополучно миновали скопления льдов и целые колонии сильно размытых штормами, почти ушедших под воду айсбергов, дрейфовавших на нашем пути.

Оставив позади белых сторожей Антарктики, мы вскоре вышли на чистую воду. Днем ветер лишь тонко свистел в снастях. После обеда он окреп и погнал нам наперерез ряд за рядом стада белых барашков. Послышались легкие удары волн в скулу китобойца.

Ярясь, ветер набирал силу и обретал басовитые ноты, временами его сиплое гудение переходило в вой.

Вечером, когда я принял вахту от укачавшегося штурмана, воды океана были так взбиты, что казалось, будто верхушки волн достают до свинцово-серых, низко нависших облаков.

Визг, вой и грохот оглушали нас. В сплошном реве уже невозможно было различать голоса людей. На мостике мы с трудом объяснялись жестами, а если приходилось отдавать распоряжения, то кричали прямо в ухо. Но и в такой обстановке наши парни не унывали и даже пытались шутить.

Огромные водяные горы, на вершинах которых крутились белесые вихри, словно дымящиеся вулканы, приплясывающей толпою грозно шли навстречу. Китобоец то взлетал высоко вверх, то почти отвесно устремлялся вниз. Эти падения и взлеты, повторявшиеся с головокружительной стремительностью, вызывали дурноту.

Иногда перед китобойцем возникали валы такой высоты, что он не успевал соскользнуть с одного и вскарабкаться на другой. Застигнутая в ложбине, «Косатка» стонала от тяжести обрушившейся на нее воды, бурлящими потоками заливающей мостик и палубу. Мы с рулевым едва удерживались на ногах. Думалось, что судно сейчас захлебнется и больше не всплывет на поверхность, но вода скатывалась, и «Косатка», словно отряхнувшись, продолжала двигаться дальше.

Качка была такой изматывающей, что штурманам пришлось сменять друг друга через два часа, а рулевым — через каждый час. Сильные и мускулистые парни, почти вися на штурвале, с трудом удерживали судно на заданном курсе. От каждого удара в скулу «Косатка» вздрагивала и норовила изменить направление.

Сменившись с вахты, я почти ползком добрался до своей каюты, сбросил плащ, резиновые сапоги и в одежде повалился на койку. Но заснуть по-настоящему не смог, так как приходилось держаться руками, чтобы не вылететь из постели. Это был не сон, а какое-то полубредовое забытье, во время которого меня продолжали оглушать грохотом, раскачивать, трясти и ворочать.

Разве после такого отдыха наберешься новых сил для борьбы?

Когда через четыре часа меня растолкал вахтенный матрос, я не сразу оторвал от подушки отяжелевшую голову. Она гудела и разламывалась от тупой боли в висках.

Преодолевая недомогание и подкатывающую к горлу тошноту, я с помощью матроса натянул на себя непромокаемую штормовую одежду и выбрался на открытую палубу. Здесь была кромешная тьма. Океан продолжал реветь, и брызги больно хлестали в лицо.

Освоясь с темнотой, я наклонил голову и, хватаясь за выступы и леера, пробился сквозь тугой, как резина, ветер на мостик.

Старпом, передавая мне вахту, подошел вплотную и на ухо прокричал:

— Догоняем какую-то флотилию! Наверное, «Эребус». Слева видны огни!

Хлопнув меня по плечу, он ушел через рубку в свою каюту.

Ночь была на исходе. Чернота неба сливалась с вихрящейся чернотой океана. Из тьмы возникали гигантские водяные пирамиды. Устремляясь на ндс, они вспухали, меняли очертания, разлетались в брызги.

Предутренняя вахта всегда была самой трудной. Не зря же моряки всего мира прозвали ее «собакой».