– Ну вот, готово! – Широким жестом, с гордостью показываю на холсты. – Все проснулись. Пойдем возьмем по аперитивчику?

– С ума сошла? Знаешь, который час? Готова поспорить, что ты ничего сегодня не ела.

Зажигаю сигарету, наслаждаюсь большой затяжкой, прежде чем выпустить дым. У меня начинается приступ кашля, когда я нагибаюсь, чтобы схватить стаканы и бутылку виски. Майя заставляет меня сесть. Хочет, чтобы я выпила воды, но у меня горит горло, и тут поможет лишь алкоголь. Заметив, что я собираюсь сделать глоток, она подбегает и пытается вырвать у меня из рук стакан.

– Да перестань ты пить, черт возьми! От тебя несет алкоголем, ты вся грязная, а волосы… о них и говорить нечего! Не лучше ли тебе взяться за ум? Ты похожа на урну, полную мусора!

Открывает пудреницу перед моим носом и заставляет меня туда посмотреть.

Зеленоватый цвет лица. Под глазами мешки и красноватые синяки, ресницы склеены белым налетом, – возможно, это соль от высохших слез. Волосы по обе стороны лица как уши мокрого сеттера. Я ужасна! Могу представить, какой мерзкий запах я источаю! Майя ошиблась. Я не урна с мусором. Я канализация.

Хочу заплакать, но глаза остаются сухими. Хочется закричать… но, оказывается, я потеряла голос. Надо вернуться домой. Скрыться от света. Спрятаться.

Марк вечером опять уходит. Вернисаж или выпуск книги – я забыла. Он больше не берет меня с собой, поскольку у меня непрезентабельный вид. И еще потому, что я пью. Следовательно, говорю глупости. Не могу контролировать свою речь. Я абсолютно не забочусь о своем внешнем виде. Я опустившийся человек. Курю. От меня воняет. Он больше не любит меня. Майя без конца ругает. Они правы. Я догадываюсь… знаю: мне нужно что– то делать, но я так устала…

Должно быть, я заснула. Слышу, как закрывается входная дверь. Съеживаюсь в кровати, прячу ноги под одеяло: пусть не видит, что я в обуви. Когда он входит в комнату, у меня такое чувство, словно я опять стала маленькой девочкой, которую застали перед банкой варенья, с вымазанными пальцами. Удар в самое сердце, я вздрагиваю, когда он включает свет и видит меня, растянувшейся на кровати и одетой с ног до головы. На ночном столике пустая бутылка. В его светло– карих глазах читаю презрение. И отвращение.

– Видела бы ты себя!

Зачем видеть, я чувствую. И мне плевать. Зевая, протягиваю руку к выключателю, чтобы вернуть ночную тьму. Марк берет меня за пальцы:

– Жаль, что ты сейчас не можешь на себя полюбоваться! Думаешь, мне приятно возвращаться домой и видеть такую…

Он очень раздражен. Я продолжаю:

– …дрянь.

– Что?

– Я сказала «дрянь». Ты ведь считаешь меня дрянью и ведешь себя со мной как с дрянью…

Его голос становится намного громче.

– Я никогда…

– Как же! Ты всегда считал меня низшим существом. Всегда воспринимал галерею как развлечение дамы, предпочитающей валять дурака, а не работать по– настоящему. Ты… никогда не уважал ни меня, ни то, чем я занимаюсь. Это круто – жениться на девчонке, продающей картины за пятьдесят тысяч долларов! Единственная причина, по которой ты мной заинтересовался. Но едва кто– то начинал меня слишком расхваливать, ты сразу спешил сообщить, что не вращайся мой отец в этой среде, мне бы никогда не удалось заполучить художников, выставляющихся в моей галерее!

Вот оно – самое сокровенное, то, что я зареклась когда– либо ему говорить. Все теперь совершается против моей воли. Восстановив дыхание, продолжаю с новой силой:

– Потом эти девицы…

– Я никогда…

– …ничтожные… продавщицы, которых ты приглашал в дорогие рестораны, чтобы произвести впечатление…

– Я никогда не… Это были вовсе не продавщицы!

– Смотри, ты даже не отрицаешь! А теперь еще эта СУМОЧКА!

С яростью бросаю в него подушкой, огромная глыба из стопроцентного утиного пера углом попадает Марку под левый глаз и заставляет его пошатнуться.

– Это все по твоей вине!

Закрыв лицо руками, он продолжает сквозь пальцы за мной наблюдать.

– Из– за тебя и твоих похождений я стала таким… отребьем! Ты никогда не страдал, тебе не понять, каково это!

Сфинкс. Изучает меня. Долго.

– А теперь не можешь смотреть на то, что сам со мной сделал.

Долгая тишина.

Он оглядывает меня. Высокий рост – его преимущество. Но слепая ярость – моя сила.

Ни на секунду не спускаю с него глаз. Скоро они начинают щипать.

Стена. Дубовая. Чувствую, что мы движемся в никуда. Вернее, в разные стороны. Хочу дотронуться до него. Удаляется. Он не отрывает от меня глаз. Слеза. Ничего. Он ничего не заметил. Еще одна. Отворачивается.

Я падаю на кровать в безудержных рыданиях.

Марк исчезает в дверном проеме. Через несколько минут возвращается с двумя большими сумками.

– Клео, я ухожу. Не могу видеть тебя такой. Я уже забыл, какой ты была раньше. И не знаю, какие воспоминания о тебе сохраню. – Подходит к кровати, берет меня за запястье, осторожно, двумя пальцами. Медленно отодвигает прядь, падающую мне на глаза. – Ты больна, Клео. Нужно лечиться. – Очень нежно наклоняется ко мне и слегка касается лба губами. – Я позвонил Майе. Она едет. Она позаботится о тебе.

Будто нехотя, Марк направляется к двери. Мой муж, мое второе «я», мужчина, которого я люблю. В этот момент я осознаю, что он уходит из моей жизни. Реально. По– настоящему.

Я много плакала. Мой нос стал красным, как у печального клоуна Ван Донгена, которому не удается соблазнить танцовщицу. Ненужные слезы неудовлетворенности, бессилия, злости. К счастью, Марка не было, и он это не видел. Оставаясь на опасной грани, мое положение в будущем могло лишь ухудшиться. А потом я сказала себе: «Ты же так просто не сдашься из– за этого глупого происшествия? Муж дарит тебе подарок, точно такой же, как и некой… о– со– бе, и не должна ли ты воспринимать это как смешную нелепость? Да, и тысячу раз да. Потому что ты любишь Марка. Он – твое второе «я», твой двойник, твое все. И речи быть не может о том, чтобы отдать территорию противнику. Невозможно представить Марка в компании с другой – это сведет тебя с ума. Куда больше сама мысль о том, что они могли бы делать вместе, об их зарождающейся симпатии, чем собственно о сексе. Задница – это пошло, все твари способны предаваться плотским утехам. Но боль причиняет все, что их окружает. А также средства для их достижения».

Под огнями галогеновых ламп, которые зажжены на полную катушку, как для вернисажей, я вновь обретаю власть над своим пространством. Глубоко дышу, до головокружения, заставляющего меня сесть на край диванчика. Чувствую, как воздух циркулирует внутри моего тела, зрительно представляю, как кровь обогащается кислородом, насыщает сердце и поднимается к мозгу. И почти клиническая констатация того факта, что я действительно реальная, живая, несмотря ни на что, дает мне новую энергию. В сущности, жизнь неплохо устроена: каковы бы ни были облака, где– то всегда есть ветерок, чтобы их разогнать.

– Но что же будешь делать? – немногим позже спрашивает меня Майя за вкусным салатом. Положив ладони на стол, пытаюсь объяснить:

– Я все обдумала: поговорю с ним, скажу, что я знаю, испытываю страшную боль, и что…

Пощипывание в глазах. Только бы побороть слезы, они не входят в мои планы. Майя берет меня за руку.

– Не сдерживайся, поплачь хорошенько. Никто на нас не смотрит.

Достаю из сумочки бумажные платочки, сморкаюсь и ценой сверхчеловеческих усилий улыбаюсь.

– Нет. С меланхолией покончено. Теперь, чтобы его удержать, я должна управлять ситуацией… как взрослая девочка.

Восхищение в глазах моей подруги убеждает меня в правильности моего решения.

– Но… зачем вновь поднимать эту тему сейчас? Если ты решила забыть…

– Нет. Я примирюсь с этим, но не забуду. Никогда. Теперь – это часть нашей истории.