Если только он не хочет, чтобы я узнала. Возможно, это неосознанное желание.
– Хорошо. Я иду в магазин и перезвоню тебе. Но по– моему…
– Если только он не хочет, чтобы я ушла или выгнала его, и не может это высказать…
– Он не такой дурак!
Не дурак, нет. Но коварен. Манипулятор. Мерзавец. Если бы он был хоть немного мне отвратителен!
Майя не перезвонила. Она никогда не перезванивает. Не перезвонит, потому что все знает. Подождет немного, пока я немного не успокоюсь, а потом примется меня утешать всеми ей доступными способами: предложит крем от синяков под глазами и шоколад для души и сердца. Ее мобильник будет круглосуточно включен, чтобы я могла позвонить, когда потребуется, но она не приедет, во всяком случае не сразу. Не по собственной инициативе. Майя из тех, кто уверен, что боль нужно пережить, а потом уже поверять ее другим, и вот уже нет слез – резервуар пуст. Это может занять какое– то время, но однажды утром просыпаешься и переключаешься на другое.
Я тоже знаю правду. Или скорее, у меня есть способ ее узнать. Я нашла чек. В конверте, тщательно припрятанный. Правда, я еще его не видела. Много раз протягивала дрожащую руку к конверту, но в ушах так гудело, что приходилось оставить попытку. Трудно дышать. Даже стаканы ледяной воды не способны облегчить жжение, которое то слабо, то очень остро терзает меня. Хочется все рвать, бросать, очистить от всего этот стол, на котором разыгрывается вся моя жизнь, или то, что я считала своей жизнью. Устроить погром и сделать вид, что ничего не произошло. Ничего не случилось. Я могла и вовсе ничего не узнать. Может, так было бы лучше. Полное неведение. Слепое. Вселяющее уверенность. Заболел живот. С трудом держусь на ногах, Ну все, стоп! Я должна знать.
Конверт. Сначала потрогать. С закрытыми глазами делаю глубокий вдох. Должно быть, так дышат рожающие женщины. Странные роды мне предстоят. Готовлюсь родить неверность моего мужа. Рука на лбу. Горячий. Закалываю волосы. Жилка на шее бьется, отдавая в затылок. Готово, листок у меня. Я вынула чертову бумажку из ее убежища. Закрываю глаза. Ну, давай… Не могу прочитать, слова расплываются. Мне больно. Вдох. Выдох. Воздуха не хватает, в глазах темнеет. Силюсь сконцентрироваться на буквах, они слагаются в слова и бьют меня по лицу со страшной силой. Сердце колотится как сумасшедшее, словно хочет убежать, вырваться из моего тела, не способного вызвать любовь, внимание, уважение. Душа болит, я чувствую себя грязной, униженной. Я, как закупоренный сосуд, кажется, сейчас взорвусь. Слезы отвращения пробивают себе дорогу сквозь веки, наконец вырываются, и это почти облегчение. Клейкая прозрачная жидкость течет из носа, и что– то горячее между ног. Начались месячные. Это во мне взбунтовалась женщина. Пошатываясь, бреду в ванную. Пошло все к черту! Растягиваюсь на плиточном полу. До того, как потерять сознание, представляю себя умирающей.
Ничуть не бывало – я не умерла. Должно быть, там, наверху, решили, что не подходят ни время, ни место. И потом… от любви теперь не умирают. Это слишком уж в духе девятнадцатого века.
Композиция № 1
Слезы – загадка природы…
Чарлз Дарвин
Первая слеза. Я прочувствовала, как она скользит по лицу, сквозь нижнее веко, по краешку носа, по мелким морщинкам вокруг рта. Солоноватый вкус на языке. Я выпила эту слезу и все последующие с наслаждением. Но все же это не принесло мне ни малейшего облегчения. Я плакала, просто чтобы плакать, не в состоянии остановиться.
Этот мужчина достоин, чтобы его бросили. Он солгал мне. Предал… О! Предал – похоже на слова из греческой трагедии или речи на политическом митинге. Чрезмерное слово для такой банальной, ничтожной ошибки на пути. Измена стала столь повсеместной, что она не считается юридически достаточной, законной причиной развода. Мужчин, которые изменяют женам, их… сколько же: каждый второй, восемь из десяти, сто из ста? Они все однажды это делают, поскольку такова природа самца – быть охотником, или потому, что не могут устоять, когда возбужденные самки посылают им сигнал. Во всем, что касается секса, мужчины ведут себя как животные? Все? И мой Марк?
Опять слезы. Вспоминаются его лицо, улыбка. Он лгал мне, а я ищу ему оправдания. Я считала своего мужа уникальным, а он опустился до уровня остальных. Обыкновенный представитель вида. Ни больше, ни меньше. Самец.
Да, но существуют его голос, запах, похожий на запах листвы, большие руки, смех, его строптивый характер, все то, что делает Марка единственным в своем роде. Как горько. Голос, запах листвы, большие руки, смех, строптивый характер – оказалось, что все это он делит с другой.
Брошу. Не могу простить ему того, что он посеял… сомнение. Но прежде чем порвать двенадцатилетнюю связь – эту сначала маленькую паутинку, ставшую затем веревкой, лианой, и, как я воображала – сумасшедшая, наивная, самонадеянная, – баобабом, я должна сделаться бесчувственной. Научиться не любить его. Попробовать. Как только подумаю об этом, становится больно. Хороший знак. Нужно научиться страдать понемногу, с каждым разом все больше отвыкая, каждой клеточкой привыкать к этому страданию, чтобы вовсе не почувствовать боли в момент финального разрыва. Но сейчас мне больно. Значит, я жива.
– Ты что, с ума сошла?
Величественная Майя в роли утешительницы. Я подождала несколько часов и пошла за ней, чтобы пригласить позавтракать со мной. Теперь не знаю, правильно ли я сделала. Не рано ли еще для того, чтобы изливать чувства другим.
– Скажу тебе одну вещь, девочка моя. Всю свою жизнь я обезболиваю прозаком кошек и собак, хозяева которых расходятся, так что в этой области мне кое– что известно!
Ветеринар, как всегда в своем стиле психолога для всех, она никогда не могла удержать мужчину дольше двух недель. Я не понимаю, чем она может мне помочь, хоть бы слово дала вставить…
– Если ты думаешь, что я зарабатываю лишь тем, что прописываю таблетки для Тиффани, Булгари, Бэбэ и всяких остальных Мирзочек… Мне еще приходится улучшать состояние тех, кто держит поводок. И тут уж, поверь мне, все очень серьезно. Иногда бывает такой креатив. Будет о чем книгу написать… Нет, если честно, цыпонька моя, твоя история с сумочкой – полный вздор!
Вокруг нас поутихли разговоры, и народ в ресторанчике навострил уши. Было почти заметно, как они выглядывают из– под причесок.
– Тсс! Майя, пожалуйста, тише. Мы привлекаем внимание.
– И что! Тут все – рогоносцы! Так в чем же дело?
Заметив мой остолбеневший вид – я сегодня потеряла чувство юмора, – она села рядом и обняла меня. В глазах моей рыжеволосой подруги мелькнула улыбка.
– Давай, моя козочка, успокойся. Ты все видишь в черном цвете. Вам с Марком хорошо вместе. Не будешь же ты все портить из– за какой– то несчастной сумки! Возьми– ка прозак. И ешь миндальное печенье. В нем много витаминов.
Отгрызая шоколадную сердцевину, я снова начинаю плакать. Это любимый десерт Марка. Я сказала себе «был», то есть я уже отодвинула его в область воспоминаний.
– Знаешь, Майя… я не кошка…
Она смотрит на меня вопросительно.
– Я про прозак… Ты не можешь лечить меня, как своих кошек и собак, потому что… они не плачут. В этом вся разница.
– Нет, они плачут. Кошки плачут без слез, просто чтобы не намочиться. Они ненавидят воду, кошки, это всем известно!
Я не открою галерею после обеда. Нужно все обдумать. Можно, конечно, продолжать причитать и способствовать расцвету индустрии бумажных платочков, но сегодня возвращается Марк, и неплохо бы определиться с линией поведения. Он пока не в курсе, так что не поймет моего состояния. И более того, он очень далек от понимания, что является тому причиной. Счастливый! Значит, никакого расстройства. Никаких сцен, слез – он ненавидит, когда я плачу. Впрочем, наплевать на его ненависть. Но я должна объяснить и потребовать от него объяснений. Я не готова. Нет. Пока только наблюдать, анализировать и, главное, начать смотреть на Марка как на чужого человека в будущем. Отвыкнуть. Осознать его недостатки, а не закрывать на них глаза. Например, некоторые интонации, которые делают его похожим на мою свекровь. Привычка трогать нос. Чтение в туалете. Пробка от пивной бутылки, которую он постоянно оставляет в открывалке, рядом с пустой бутылкой… Он меня раздражает. Постоянно переключает каналы. Врубает на полную катушку телевизор, едва проснувшись. А по выходным бесконечные арии из «Дон Жуана», его любимой оперы. Следовало бы заметить этот знак. Стареющий, трогательный, симпатичный мужчина, отчаянно пытающийся самоутвердиться в таланте обольщения. Часто повторяющийся и банальный до слез сюжет. Когда я представила Марка в этой роли, мне стало ужасно смешно. Злая улыбка. Это должно к чему– то привести. Он плохо кончит. Довольно, я уже начинаю его ненавидеть. Чуть– чуть. По принуждению. Постепенно все больше и больше.