– О, папа!..

Майкл ухмыльнулся. Так и есть.

– Я люблю тебя, девочка. Скажи Грэму, где я и что я позвоню тебе завтра утром.

– Позвони мне сегодня вечером.

– Я позвоню тебе сегодня вечером.

Обожаемая, бесконечно любимая дочь. Ему вдруг стало жаль беднягу, который в нее влюбится.

– Папа, прошу тебя, будь осторожен, – успела крикнуть она до того, как он повесил трубку.

Джордану стало приятно. Она тоже любит его.

– Буду, – просто ответил он. – До свидания, милая.

Майкл положил трубку и повернулся, чтобы получше рассмотреть здание, на поиски которого он потратил полдня. Старый колониальный дом с окружающей его верандой и букетом каминных труб живописно смотрелся среди огромных ив, дубов и ореховых деревьев на фоне зеленых лужаек.

Надпись на фасаде гласила: «Гостиница «Блэк Ривер». Ночлег, завтраки и чаепития».

По радио передавали сводки боевых действий во Вьетнаме, где кровавая драма замешивалась все круче. Но здесь, в глубине Америки, в этот сонный полдень гостиница для дам «Блэк Ривер» казалась оплотом тишины и спокойствия. Сюда, казалось, не проникают никакие горести мира.

Майкл взглянул на часы. Пожалуй, время было ближе к чаепитию, чем к завтраку. Он не очень представлял себя в компании пожилых метресс с чашками веджвудского фарфора в руках. Но делать было нечего – он зашел слишком далеко, чтобы отступать. Пора было завершать дело.

Это нахлынуло на него, когда он стоял, упершись руками в теплый черный гранит. Нахлынуло, когда он искал имя Смитти, стоя в военной форме, которую не надевал уже много лет, окруженный именами людей, выплывавшими из прошлого, словно полузабытые сны.

С него было довольно кошмаров, и страхов, и внезапных беспричинных приступов ярости. Он многое приобрел в жизни – успешный бизнес, спокойное существование, обожаемую дочь. Но все это его перестало радовать с той самой минуты, когда он отыскал могилу Смитти и война вновь с безжалостной яростью хлынула в сердце, обнажив незаживающие раны в его душе, напомнив о том, что осталось непохороненным. Только один человек мог помочь ему в этом. Поэтому он и начал свое паломничество, чтобы отыскать его и похоронить старые призраки. Чтобы замкнуть долгий-долгий круг и продолжить свою жизнь.

Вот так все случилось, и теперь лето дышало ему в затылок. Вирджинские леса были густы, в полях созревал хлеб, небо набухло дождевыми тучами.

Долго же он решал свою последнюю задачу – найти это место. Надо выйти из машины и зайти туда. Это, должно быть, совсем не сложно. Представиться. Объясниться. Вручить послание – и домой. Но у него ушло минут десять только на то, чтобы набраться мужества открыть дверцу.

Машины одна за другой заезжали на стоянку. Из них выходили женщины – молодые и не очень, пожилые и неопределенного возраста. Их светлые платья развевались на ветру. Из ресторана доносился смех. Майкл глубоко вздохнул и решил, что ему не остается ничего другого, как зайти внутрь.

Выбравшись из машины, он размял ноги и взошел на крыльцо. Он надеялся, что его пустят в ресторан в брюках хаки и голубой габардиновой рубашке. Страшно не хотелось специально переодеваться, чтобы войти в этот женский храм и выпить чаю.

Деревянные ступеньки уютно поскрипывали под ногами. Парадная дверь, за которой скрывались все эти нарядно одетые дамы, была тяжелая, старинная, украшенная затейливой резьбой. Майкл отворил ее и вошел.

– Здравствуйте! Чем могу служить? – встретила его с порога бойкая девушка.

Взглянув на нее, Майкл чуть было не лишился дара речи. Ему показалось, что перед ним его собственная дочь. Потом глаза привыкли к слабому освещению, и он увидел, что она немного моложе Джины и волосы у нее светлее. Рыженькая, светлоглазая фея, она стояла за стойкой с испуганным выражением лица и вымученной улыбкой, совсем не такая веселая, как ее гости.

Майкл ободряюще улыбнулся ей:

– У вас очень мило. А вы подаете еду к чаю?

Она обезоруживающе улыбнулась.

– Ну, конечно! Это же самое главное. Так вы хотите чаю, да?

– С удовольствием.

Она махнула рукой в направлении общего зала. Его стены, высокие и белые, были увешаны старинными фотографиями и предметами женского туалета в витринах. Тут веер, там шаль, пара перчаток на бальной карточке – все подобрано нарочито небрежно, но со вкусом, подчеркивая, что здесь место для дам.

Разнокалиберные столики стояли на вощеном полу твердого дерева, устланном старинными восточными дорожками. Слышалась музыка Дебюсси, окна были занавешены кремовыми шторами. Майкл занял место за столиком у стены. Он сел, как всегда, лицом к залу и обнаружил, что пепельница отсутствует. Ну, конечно, в дамском ресторане это непозволительная роскошь.

– Подать вам меню? – спросила его маленькая хозяйка.

– Надо бы, конечно. Но я чувствую, что гамбургеров там нет.

Она хихикнула и подала ему глянцевую карточку, на которой числилось свыше дюжины различных сортов чая, а также широкий ассортимент салатов, закусок и десертов. По крайней мере, этого хватит, чтобы заглушить чувство голода, пока он доберется до Ричмонда и сможет поесть как следует.

Но когда Майкл поднял глаза, чтобы сделать заказ, рыженькая фея исчезла. Через весь зал за ним с нескрываемым любопытством наблюдали четверо пожилых дам, сидящих за одним столиком. Он улыбнулся им и вернулся к изучению меню, как будто его выбор внезапно изменился.

– Ой, мамочки! – услышал Майкл голос из фойе.

Маленькая официантка. Он узнал ее голос. Что же там произошло?

Этот вопрос так заинтересовал Майкла, что он на какое-то мгновение потерял всякое представление о месте, времени и своих намерениях.

– Мне только что звонили из службы опеки и интересовались, почему тринадцатилетняя девочка прислуживает за столиком, – сухо произнес другой голос.

Ее голос.

Он бы узнал его где угодно. Он не знал, как она выглядит. Он даже не был уверен, что узнает ее. Но голос ее он будет помнить до самой смерти. Мягкий, чуть прокуренный, наполненный юмором и состраданием. Он искал его более двадцати лет.

– Но ты же сама отпустила Мариссу на неделю, мама. А Би плохо себя чувствует. Неужели нельзя помочь беременной женщине?

– Конечно, можно, Джесс. Но теперь я здесь, так что отправляйся домой.

– Но, мама…

– Иди, детка.

– Нет, правда, мама! Мне надо тебе что-то рассказать.

Майкл не видел их. Завороженный голосом матери, он почти не слышал, что говорила девочка. Запахи и звуки всегда сильно действовали на него, выводя из равновесия. А этот голос вызвал у него сейчас холодный пот и головокружение. Он сидел тихо и ждал, пока, это пройдет, как делал всегда.

– Что же именно? – спросила она.

Последовала пауза – весьма драматичная, насколько Майкл представлял себе психологию девочек-подростков, – а затем приглушенный, но хорошо слышный шепот:

– Там, в зале, мужчина.

И снова ее голос. Слегка удивленный, дружелюбный, звучащий нарочито конспиративно.

– Мужчина? О Боже, а я почти закончила вывеску: Мужчинам вход воспрещен. Как думаешь, он уйдет, если взять ее и помахать у него перед носом?

– Мама!

Майкл не мог сдержать улыбки. Дамы за другим столиком тоже заулыбались. В голосе юной леди звучало нескрываемое возмущение.

– Мы можем натравить на него Персика, – сказала мать.

Послышался смех. Тот самый смех, который Майкл пронес как талисман сквозь самые тяжелые времена.

– Мама, я серьезно! Как ты думаешь, что ему здесь нужно?

– Не знаю, Джесс. А может быть, ему просто нужно немного чаю?

– Он не похож на любителя чая.

– Ну, тогда, я думаю, надо пойти и спросить его. Подожди здесь, хорошо?

– О нет, – сказала девочка. – Мама, мне кажется, он слышал нас.

– Да, Джесс, думаю, что так. Ну, а теперь разреши мне пойти и выяснить, что ему здесь нужно, поскольку это очевидно не чай.

– Ой, мамочка, да что же это такое!

Это восклицание заставило Майкла снова улыбнуться. Да, ему была знакома эта интонация. Точно гак же его собственная дочь восклицала: «Ой, папочка…»