— Говорит Мартинс…
— Да?
— Сегодня состоится собрание экспортеров, там у вас, в Ассоциации…
— В котором часу?
— В девять…
— Хорошо.
— Постарайтесь достать…
— Виски? Можете быть спокойны. Где ж это видано собрание экспортёров без виски?
Мартинс не особенно любил Сержио Моура и немного боялся его. Но не мог удержаться, чтоб не сообщить сенсационную новость:
— Знаете, сеньор Моура? Кажется, ожидается повышение цен, и немалое…
Поэт поднял брови и сморщил лоб:
— Повышение?
— Из-за этого и собрание… Я не знаю толком…
— А кто знает? — спросил поэт.
— Так ведь…
— Ну ладно, до вечера…
— До свидания, сеньор Моура. Я вам о повышении ничего не говорил, ясно?
— Не волнуйтесь.
Сабиа продолжал петь звонко, нежно и печально, словно плакал о своём лесе, утерянном навсегда. Поэт Сержио Моура подошел к клетке взглянуть на жёлтую птичку. Высокий, худой, в своем синем кашемировом костюме он и сам походил на какую-то странную птицу, а в глазах его вспыхивала тонкая ироническая улыбка, теряющаяся в уголках губ. В юности он был очень худеньким и слабым, но однажды, после драки на улице (единственной драки в его жизни), решил делать гимнастику, чтобы стать сильным. Многие смеялись над ним, но Сержио нанял учителя, целый год упражнялся и стал другим человеком. Он только потому не отомстил своему обидчику, что тот уехал, но Сержио надеялся ещё когда-нибудь встретить его… С тех пор никто не решался ссориться с поэтом. Если раньше его боялись по другим причинам («Он ядовит, как змея», — сказал адвокат Руи Дантас, когда Сержио издевался над его ученическими сонетами), то теперь стали бояться ещё больше.
Сабиа всё пел, а Сержио Моура задумался. Повышение цен… И на кой дьявол нужно этим экспортерам повышение цен? Ведь как будто существующие цены для них идеальны, — цены, установленные Нью-Йорком… Уже давно ильеусские экспортеры могли бы установить свои цены, если бы захотели… Ведь где ж ещё стали бы покупать Соединенные Штаты всё необходимое им какао? Поэт вспомнил о вырезанной им из газеты телеграмме, в ней сообщалось о потере всего урожая в Эквадоре. Вредители съели цветы и молодые плоды. В Эквадоре плантаторы не разводили на листьях, какаовых деревьев муравьев «пешишика», которые уничтожают вредителей, не портя листьев. А в Ильеусе их разводили. Ильеус обязан своим богатством муравью… Сержио подумал, что этому муравью стоит посвятить поэму, одну из этих поэм в новом стиле, которые производили в Ильеусе впечатление взорвавшейся бомбы (теперь уже над ним не будут смеяться, как раньше, потому что два-три известных критика из Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло превозносят его в своих статьях, а с мнением этих критиков приходится считаться, если не хочешь прослыть невеждой). Муравей пешишика… Откровенно говоря, мой милый сабиа (до чего же сладко ты поешь!), экспортеры давно уже могли вызвать повышение цен… Сержио всегда думал, что это нестоящее дело для экспортеров. Зачем повышать цены? В своих разговорах с сабиа, канарейками и щеглами поэт кое-что рассказывал им о борьбе между крупными экспортерами и хозяевами земли — помещиками, завоевателями лесов, прошедшими тридцать лет назад по крови и трупам для того, чтобы посадить первые деревья какао; о борьбе, в которую будут втянуты и мелкие землевладельцы, возделывающие свои клочки земли собственными руками. Поэт предвидел эту борьбу. Экспортёры сейчас только посредники, но всё больше становятся хозяевами этой земли, получающими наибольшие доходы от какао. Мелкие землевладельцы живут бедно, в постоянной борьбе с крупными фазендами, стремящимися их проглотить, а экспортеры поддерживают эту борьбу, помогая мелким землевладельцам ссудами, — им выгодно, чтоб поместья не укрупнялись, а не то весь урожай попадет в руки небольшого числа богачей, которые будут навязывать свои цены. И вот теперь, неожиданно, — повышение цен. Зачем оно? Повышение цен только обогатит помещиков, сделает их сильнее, какая от него выгода экспортёрам?
Одной канарейке он дал имя Карл Маркс, это, конечно, был скандал для Коммерческой ассоциации. Но поэт просто читал Маркса и революционных экономистов. Да и вообще, разве существовали такие книги, которых Сержио Моура не читал?
Город, где он жил прежде, был меньше Ильеуса, там поэт занимал какую-то скромную должность в одном из учреждений. Сюда он приехал работать в «Диарио де Ильеус», первой из ежедневных газет, начавших издаваться в городе. Но он недолго пробыл в газете, ему там не понравилось. Должность секретаря Коммерческой ассоциации давала не только достаточный заработок, позволявший ни в чем себе не отказывать, но и возможность спокойно читать и спокойно писать. А читал он много, глубоко изучил марксизм, и, пожалуй, во всем штате нашлось бы немного людей с такими знаниями в этой области, как у него. Пока что эти знания никому пользы не принесли, поэт о них молчал и никак не использовал их. Например, он никогда не появлялся на собраниях в доме Эдисона, сапожника, жившего на Змеином острове. Но на поэзию Сержио эти знания повлияли: он оставил размеренный александрийский стих, сонеты со сложными рифмами и писал теперь поэмы в свободном, звонком ритме. Содержание их тоже изменилось. Странно, но его поэтическая реформа, которой в Ильеусе не придали никакого значения, оказала влияние на литературную молодежь больших городов страны. Его поэма «Два праздника в море» имела успех в Рио, Сан-Пауло и Ресифе. В ней рассказывалось, что как-то раз в море упала книга Фрейда и поэтому «в море был праздник». Русалки оборвали свои рыбьи хвосты и предались любви без всякого стеснения. А в другой раз в море упала книга Маркса, и снова был праздник. Все рыбы собрались вместе во дворце морского царя — акулы, убили его, и под водой воцарилась свобода. Такова была в то время поэзия Сержио Моура.
Первое время в Ильеусе о нем много говорили и удивлялись: он никогда не ходил в кафе, не перешагнул порога ни одного кабаре, жил замкнуто и всех чуждался.
Но постепенно Ильеус привык к поэту Сержио Моура и стал считать его своим. Перелом в отношении жителей города к поэту произошел главным образом благодаря статьям, появившимся в Рио и Сан-Пауло и содержащим хвалебные отзывы о его стихах, в то время ещё не вышедших отдельным изданием. Люди примирились и с его иронией, и с едкими замечаниями по поводу местных скандальных историй, и с его отказом участвовать в литературном кружке торговых служащих, и с его «возмутительно глупой надменностью», как сказал Руи Дантас. Поэт заплатил за то, что его оставили в покое: он написал поэму об Ильеусе, которая теперь читалась на всех праздниках.
Иногда шофер Жоаким заходил в Коммерческую ассоциацию побеседовать с поэтом. Он говорил о проблемах экономики, и оба долго спорили под пенье птиц, глядя на бумаги с цифрами и данными об экспорте какао, разложенные на столе.
Сержио был лишь секретарем Ильеусской коммерческой ассоциации и зарабатывал своё скромное жалованье, слушая споры плантаторов, коммерсантов и экспортёров на еженедельных собраниях. Но отвлечься от всего этого ему помогала поэзия (в последнее время он занялся фольклором и писал длинные поэмы по мотивам народных легенд, родившихся в земле какао), а также пенье птиц, уход за орхидеями в саду, чтение Маркса и других революционных мыслителей. А когда над кокосовыми пальмами спускались сумерки, поэт Сержио Моура гулял по улицам Ильеуса, города, где велось столько споров из-за денег, где люди так ожесточенно боролись за землю, отнимая друг у друга поместья, города ловких подлогов и насильственной смерти, ставшей традицией его истории. С вершины холма Конкиста он глядел, как внизу, за кладбищем Витория, один за другим зажигались огни, и с губ его не сходила ироническая улыбка. Его спокойствие нарушали только угрозы местных главарей фашистской партии, считавших его — поэт ещё не понимал почему — очень опасным элементом. В фашистских кругах ходили слухи, что в списке лиц, подлежащих расстрелу после прихода фашистов к власти, — списке, составленном главой местной организации, — имя поэта стояло первым.
