Бал удался на славу. Такого не могли припомнить и старожилы, прибывшие в Хивинское ханство еще в 1873 году с отрядом генерала Кауфмана и основавшие здесь, в Ново-Ургенче, поселение русских предпринимателей. Начиная с 1874 года балы здесь проводились регулярно в здании Офицерского собрания, в домах и загородных резиденциях местных нуворишей. Но бал в парке Симмонса летом 1880 года не шел с ними ни в какое сравнение. Симмонс перещеголял всех и вся. Столы ломились от экзотических яств и крепких спиртных напитков. В аллеях, уединенных беседках и над просторной, увитой виноградными лозами площадкой для танцев светились десятки разноцветных китайских фонариков, беспрерывно играла музыка: бальные танцы сменялись русскими народными песнями, тягучие восточные мелодии — стре О боже! мительными, зажигательными ритмами испанских плясок.

Дамы щеголяли в декольтированных бальных платьях, офицеры — в белоснежных парадных мундирах, поблескивающих золотом эполет и аксельбантов, штатские — в строгих черных вечерних костюмах.

Молодежь вовсю веселилась на площадке для танцев, где по углам высились покрытые крахмальными скатертями стойки с шампанским и прохладительными напитками. Любители азартных игр коротали время за рулеткой и ломберными столиками, а цвет общества продолжал оставаться за банкетным столом, где текла беседа, звенели фужеры и произносились витиеватые тосты.

Во главе стола, на месте хозяев сидели Эльсинора и Симмонс. Он не выспался и был не в духе, хотя и не подавал виду. Выпил подряд несколько рюмок коньяку, но настроение не улучшилось, а стало еще паскуднее.

«На кой черт надо было все это затевать? — с досадой думал Симмонс, глядя на самодовольные физиономии гостей. — По крайней мере отоспался бы как следует».

Из головы не шел разговор, состоявшийся перед самым балом. Направляясь в парк, чтобы посмотреть, все ли готово к приему гостей, он столкнулся в коридоре с высоким широкоплечим парнем, в котором с первого же взгляда угадывался мастеровой.

«Кто-нибудь из дюммелевской команды», — решил про себя Симмонс и прошел мимо.

— Господин Симмонс, если не ошибаюсь? — окликнул ею незнакомец.

— С кем имею честь? — холодно поинтересовался Симмонс.

— Строганов Михаил Степанович. — Незнакомец протянул Симмонсу пригласительный билет. — Разве супруга вас не предупредила?

— Не имеет значения. — Симмонс сам не мог понять, чего он злится. — Чем могу быть полезен?

Гость колебался.

— Ну что же вы? Я тороплюсь.

— Понимаете, какое дело… В общем-то я не на бал пришел. Мне с вами поговорить нужно.

— Сегодня не получится.

— Жаль. Разговор всего минут на пять.

— Ну, если на пять минут, — Симмонс толкнул дверь в свой кабинет. — Входите. По поводу инцидента с каючниками могу вас успокоить: уже отдано распоряжение о строительстве мастерских на канале Газават возле тугая Юмалак. Сто каюков будут готовы к началу сезона.

— Думаете, это решает проблему? — Строганов чуть заметно картавил, и это почему-то раздражало Симмонса.

— А проблемы-то никакой нет. Погорельцы получат новые каюки безвозмездно. Единственное условие: три сезона отработать на наше акционерное общество. Разумеется, за соответствующую плату. Кроме того, мы выдали одежду и сапоги. Не из соображений филантропии, на обратном пути из Чарджуя каюки приходится тянуть бечевой, а в сапогах топать по берегу, согласитесь, сподручнее. У вас все?

— С каючниками — да.

— А с чем нет?

Они стояли друг против друга посреди темноватого кабинета. Жалюзи на окнах были опущены, и в комнату пробивались лишь узенькие полоски света.

Сесть Симмонс не предложил специально, чтобы не затягивать разговор.

— С заводом.

— Что вам не нравится на заводе? — резко спросил Симмоне.

— Все нравится. Работать у вас — одно удовольствие.

— Иронизируете?

— И в мыслях не держу.

— Тогда в чем дело?

— В вас.

— Во мне?!

— Да. Можете вы мне сказать, во имя чего все это делается?

«Ишь чего захотел! — мысленно усмехнулся Симмонс. — Вынь да положь. Как бы не так!»

— Могу. Во имя прибылей.

— А другие предприниматели, по-вашему, о прибылях не пекутся? Да они по четырнадцать часов в сутки заставляют людей вкалывать. А платят копейки. Не то, что вы.

— Что делают другие предприниматели, меня не касается. А мы (Симмонс специально акцентировал это «мы») считаем, что наиболее продуктивен девятичасовой рабочий день, что для работы необходимо создать все необходимые условия. Ну и платить соответственно.

— Вы — это кто? — спросил Строганов.

— Правление акционерного общества.

— И как долго это будет продолжаться?

«Хитер, — отметил про себя Симмонс. — Все наперед видит».

— По крайней мере, до тех пор, пока я состою членом правления.

— Это не ответ, — покачал головой гость.

— Другого ответа я вам дать не могу.

— Что верно, то верно, — согласился Строганов. — А жаль. Я, признаться, надеялся найти с вами общий язык.

«Напрасно надеялся, — подумал Симмонс. — С тобой свяжись, неприятностей не оберешься. И так тут на меня коситься начинают. Да если бы только коситься!.. Нет, в политику лезть — увольте. В других столетиях — пожалуйста. А там, где живу, — ни-ни!»

— Догадываюсь, что вы имеете в виду, — сказал он вслух. — К сожалению, должен вас огорчить. Политика — не мое амплуа.

— Че-пу-ха! — отчеканил Строганов. — То, что вы делаете на нашем заводе, — это уже политика. И вы это прекрасно понимаете. Впрочем, бог вам судья. Не хотите иметь с нами дела, — не надо. Когда-нибудь вы об этом пожалеете. Поклон супруге, спасибо ей за приглашение.

Он положил пригласительный билет на стол и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Симмонс еще некоторое время перебирал в памяти детали разговора, потом махнул рукой и отправился в парк. Однако неприятный осадок не проходил, и теперь, сидя за столом, он никак не мог от него отделаться. Симмонс встряхнул головой и огляделся.

Дюммель, уже изрядно навеселе, переходил с места на место, встревал в чужие разговоры, допытывался, как нравится господам бал, без разбору лез чокаться на брудершафт.

— Алкоголик чертов! — процедил Симмонс сквозь зубы.

— Ты что-то сказал? — обернулась к нему Эльсинора.

Она была ослепительно красива в розовом бальном платье. Широкий вырез открывал покатые плечи, нежный рисунок ключиц и начало ложбинки между округлостями грудей. Золотистые волосы разметались по плечам, обрамляя удлиненное, расширяющееся к вискам лицо с огромными чуть раскосыми глазами, точеный нос с трепетными крылышками ноздрей над капризным абрисом темно-вишневых губ. «А ведь она нисколько не изменилась за те два года, что мы живем здесь, — с удивлением подумал он, вглядываясь в ее лицо. — Пожалуй, помолодела даже».

— Ты что-то хочешь сказать? — Она улыбнулась и наклонила к нему голову, так что волосы защекотали щеку.

— Н-нет. — Он с трудом подавил в себе желание отстраниться: было в ее улыбке что-то неискреннее, наигранное, фальшивое.

— Тебе нездоровится?

Он пожал плечами.

— Сам не пойму. Наверное, оттого, что не выспался.

— Давай выпьем?

— Давай, — кивнул он, взял со стола бутылку с шампанским и наполнил фужеры.

— По-русски, — усмехнулась она. — В Европе наливают чуть-чуть, на донышко.

— Пить так пить, — сказал он и вдруг ощутил волну теплой щемящей нежности и с удивлением понял, что волна эта исходит от Эльсиноры.

— Я люблю тебя, Люси, — произнес он еле слышно и покосился на соседей, но те, занятые своими разговорами, не обращали на них никакого внимания.

— Я тоже.

Теперь она уже не улыбалась, внимательно глядя на него широко раскрытыми и без того огромными глазами.

— С тобой что-то происходит, Эрнст. Но об этом потом. А сейчас выпьем. Только до дна.

— До дна так до дна.

Они чокнулись и осушили фужеры. Он взял из вазы персик, очистил от кожуры и протянул Эльсиноре.

— А ты? — спросила она.