И такая, уважаемый собеседник, закавыка, что от нее на Земле среди научных работников началась пандемия «прокурорских инсультов» и «прокурорских инфарктов»…
— Прокурорских?
— Ну, их так назвали в память о том губернском прокуроре, который, если помните, когда пошли слухи, что Павел Иванович Чичиков есть на самом деле или одноногий капитан Копейкин, или переодетый Наполеон, раздумался в полную силу, как это может быть… брык! — и помер. Так и здесь: как начнет какой-либо «научный прокурор», блюститель незыблемых физических теорий, задумываться, как это, в самом деле, может быть, с одной стороны, все вроде и есть, а с другой совершенно ничего нет: ни вещества, ни тяготения… — брык! — и в ящик. Брык-и нет, и некролог. Ах, сколько тогда было содержательных некрологов!.. Я на учете, это избавляет меня от необходимости посыпать главу пеплом и разрывать на себе одежды: «От нас безвременно ушел…», «Мировая наука понесла невосполнимую потерю…» — во всех тех случаях, когда надо писать с нескрываемым облегчением: «Наконец-то отдал концы выживший из ума консерватор, который своим маразмом и авторитетом тормозил развитие целой отрасли физики!» И, признаюсь, я и сейчас вспоминаю об этой пандемии не без удовольствия. Тем более что это ведь они, они и сановные наставники их, все, кто стремятся на научный Олимп и говорят, что они патриоты наук, и то и се… аренды, аренды хотят эти патриоты, выгод, диссертаций, званий! — это они устроили меня так. Ничего, ничего, молчание.
Таким манером интерес к Вишенке и непарнокопытным гуманоидам стал сникать. Спецэкипаж распустили, спецкорабль перестроили на другие дела. Даже передачи оттуда никто более не ловил. Остался только термин «фантомные миры». Сама тема негласно оказалась под запретом — настолько все чувствовали себя не то ловко одураченными, не то просто дурнями.
Все — кроме меня. «Pas moi», как говорят французы.
…Что «фантомные миры» — разве и без них вокруг мало фантомных представлений, к коим мы привыкли и не удивляемся! Взять, например, то, почему во Вселенной так мало вещества? Ведь если распределить его по ней равномерно, то на объем Земли едва ли придется щепотка пыли. Что, не задумывались, не удивлялись, а, нет? Я удивился — и это был первый намек.
Или взять эти супермодные новинки астрофизики: квазары, пульсары переменные звезды (всегда с сильным радиоизлучением, заметьте!), которые меняют яркость и спектр с бешеной частотой — до 30 раз в секунду. Ну, представьте: громадный мир, много больше Солнца — и его трясет так, что размеры, плотность, температура, даже темп ядерных реакций меняются с такой частотой. Тридцать раз в секунду это бж-ж-ж-ж… движение крылышек мухи. Возможно ли, чтобы звезды делали такое «бж-ж-ж-ж»…?
— Ну, а как же, раз мы это наблюдаем! — пожал я плечами.
— Э, батенька, что наблюдаем? И кто наблюдает?.. Мы-то с вами об этом читаем статьи и заметки — хорошо, если научные, а то и вовсе в газетах. Готовые толкования. А наблюдают… точнее, регистрируют посредством сложной аппаратуры колебания яркостей каких-то очень далеких образований во Вселенной — немногие астрофизики. И видят они не трясучку миров, а в лучшем случае слабенькие игольчатые лучики, а то и вообще показания приборов, индикаторную цифирь. Так сказать, ночь, туман, струна звенит в тумане… Все же остальное-домыслы теоретиков, возникшие из установленных представлений и желания их спасти.
Но это пришло ко мне потом. А первой ниточкой, за которую я ухватился, был тот мой совет менять частоту нашей телетрансляции для гуманоидов Вишенки. Помните: они приняли нас на повышенной против своей! Объяснить это можно только так: наша повышенная частота для них не повышенная. Или, если желаете, наоборот: мы принимали их передачи на куда меньшей частоте, чем та, на которой они их посылали…. Откуда он, этот сдвиг частот, а? — Собеседник посмотрел на меня многозначительно и торжественно; чувствовалось, что он приблизился к кульминации рассказа. — А произошел он потому, что мир Вишенки сдвинут относительно нашего по фазе!
— По фазе чего? — не понял я.
— Колебаний! — голос незнакомца ликовал.
— Каких?
— Основных. Слушайте, ведь это предельно просто, надо только принять всерьез то, что говориться в физике микромира о волне-частице, о дифракции электронов и протонов… и все эти волновые модели, и что частицы в уравнениях квантовой механики рассматриваются как «гармонические осцилляторы». А принять это можно только так, что микрочастицы и все, состоящее из них: атомы, молекулы, тела — суть материальные колебания очень высокой частоты. Мы, видите ли, не воспринимаем тела как колебания! — Он раздраженно фыркнул. Но мы и свет воспринимаем не как колебания, а как свет — но там смирились, а вот с колебаниями-веществами все никак.
Колебаниям же, как известно, свойственны период, амплитуда и фаза. Смотрите, это же просто: берем выражение Бенчика для фотона…
— Бенчика? — переспросил я.
— Ну, не знаю, как его в вашем мире зовут. Я вот что имею в виду…незнакомец склонился и ногтем нацарапал на земле «Е=mv», соотношение Альберта Эйнштейна! — И помножим его на известный всем электрикам угол сдвига фаз, вернее, на косинус его. (Он дописал ногтем справа в формуле «cos»). В обычном мире, для которого Беня вывел свое соотношение, сдвига фаз нет, равно нулю, его косинус-единицы. Но между разными-то мирами он всегда есть, сдвиг фаз! Косинус меньше единицы. И как мы это воспринимаем? Смотрите: m измениться не может, это мировая постоянная, значит, только частота — воспринимаемая нами частота сигналов из сдвинутого мира. И всегда в сторону уменьшения. Она окажется тем меньше, чем больше сдвиг фаз. Задачка для младших школьников.
Незнакомец распрямился, откинул волосы.
— Вот вам и фокус с частотами телепередач. Да что передачи-сама Вишенка вовсе не тепловая, а нормальная, может быть, даже горячее Солнца звезда. И мир гуманоидов вполне веществен… да только колебания веществ нашего и ихнего сдвинуты так, что когда мы есть, их нет, а когда они есть, нас нету. Тик-так, тик-так-вот звездолет и пролетел сквозь планету. Единственный связующий наши миры нитью оказались смещенные по частоте радиоволны. И с другими «фантомными мирами» — помните, обнаружили иные сомнительные телепередачи от радиозвезд? Не мистификации это были, не помехи, и не от радиозвезд они шли — от обычных звезд с обычными планетами, только сдвинутыми по фазе.
…Я вам рассказываю подробно — но сам понял все как-то сразу, ночью на прогулке. Меня будто ударило, я стоял под звездами, смотрел на них и дико хохотал. Нет, каково! Они же почти все не такие. А большая часть не видна совсем. И пульсары эти… Никаких трясущихся миров на самом деле нет. А есть знаете что?
Незнакомец так лукаво, со страстным предвкушением сюрприза поглядел на меня, что я просто не мог не спросить:
— Что же?
— Только тс-с-с… никому! — он приложил палец к губам. — Я к этому недавно пришел, еще ни с кем не делился, даже с теми троими в стационаре. Но вы мне симпатичны, я вам открою, как родному: это биения. Ну, знаете, те самые, что при работе двух близких по частотам радиостанции создают в приемнике свист-свист, который никто не издавал. Так и с пульсарами — квазарами. Ведь не только фазы, но и частоты собственных колебаний вещества в различных мирах не обязаны строго совпадать.
…А теперь, симпатичный собеседник, я приобщу вас к подлинной Вселенной, малой частью которой является Вселенная видимая! Впрочем, если вы помните теорию этого… ну, лысый такой, остроносый, гениальный, имя забыл-ну, релятивистская теория вакуума, по которой пустота суть «запрещенная зона» шириной в 2Мс2, а энергия вещества и антивещества есть избыток над ней… не вспомнили?
— М-м… Полик? — неуверенно предположил я.
— Да, вот именно: Поль-Адриен-Морис Дирак. Он англичанин, а англичане… о, они на все имеют тонкие виды! Так вот, если сочетать его теорию с моей, нетрудно убедиться, что сдвинутых по фазе миров должно быть куда больше, нежели синхронных с нашим. Получается вот что… — незнакомец снова наклонился и вычертил ногтем чертежик:
