— Как можно!.. Сергей Иванович, и мне еще тарелочку.

Плошать никак нельзя. Уж больно ответственность большая.

Придется отвечать за все человечество. За нынешнее и за будущее. Чтобы потомкам не пришлось краснеть…

В издании 62–63 годов диалог уже ближе к окончательному:

— Я его тоже уважаю, — сказал Женя, — но не испортил бы он первое впечатление у граждан Леониды.

— Первое впечатление уже испорчено, — заметил Горбовский. — Между прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом.

Вы за меня не беспокойтесь, Евгений Маркович. Но благоустроенной планете я буду тих, как улитка.

— Но этого мало! Сергей, ты читал список вопросов, которые будут обсуждаться при первой встрече?

— Читал.

— Там не хватает одного вопроса.

Горбовский с интересом посмотрел на Женю.

— Какого? — осведомился Кондратьев.

— Самого первого: «Можно я лягу?»

В рассказе Горбовского о будущем и его проблемах в издании 62–63 годов (в отличие от более раннего и поздних вариантов, где говорится об испорченном ребенке, которого не смогли перевоспитать и отправили его тушить галактики) рассказывается, как «тушили-тушили одну паршивенькую галактику, да так и отступились».

Разговоры о будущем развитии человечества, которые Кондратьев игнорирует («Философы… Аристотели…»), в разных изданиях варьировались. В черновике и «уральском» издании:

Горбовский дослушал и обиженно возразил:

— Это не сказочка. Это, Евгений Маркович, быль. Не верите?

— Нет, — сказал Женя.

— Спросите Валькенштейна. И поглядите на Диксона. Есть у него шрам на голове или нет у него шрама на голове? По-моему, очень убедительно. — Он помолчал немного и добавил: —

И как вообще, по-вашему, мы смогли выбраться, если у нас взорвался обогатитель плазмы?

— В вашей сказочке, Леонид Андреевич, есть только одна правда. Впереди еще миллионы веков разрешения великого и последнего противоречия. Противоречия между бесконечностью тайн природы и ограниченностью наших возможностей в каждый момент времени. Это противоречие заставляет нас двигаться и обещает миллионы веков интереснейшей жизни.

Горбовский промолчал.

В издании 62–63 годов:

Горбовский дослушал и сказал:

— Это не сказочка. Это, Евгений Маркович, быль. Не верите?

— Нет, — сказал Женя.

— Спросите Валькенштейна. И поглядите на Диксона. Есть у него шрам на голове? Нет у него шрама на голове. По-моему, очень убедительно.

Он помолчал немного и добавил:

— И как вообще, по-вашему, мы смогли выбраться, если у нас взорвался обогатитель плазмы?

— Милый Леонид Андреевич, — сказал Женя, — я бы тоже очень хотел повидаться с нашими потомками. Подумать только, какой путь прошел человек, и как много ему еще осталось идти! Вы знаете, Леонид Андреевич, мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии общества по спирали. От первобытного коммунизма нищих, нищих телом и духом, через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости, к коммунизму неисчислимых материальных и духовных богатств. С коммунизма человек начал и к коммунизму вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, такая, что подумать — голова кружится. Совсем-совсем иная ветвь, не похожая на ту, что мы прошли. И двигает нас по этой новой ветви совсем новое Противоречие: между бесконечностью тайн природы и конечностью наших возможностей в каждый момент. И это обещает впереди миллион веков интереснейшей жизни. —

Горбовский промолчал.

Позже:

Горбовский дослушал его и сказал:

— Это по существу. А по форме как?

— Начало удачное, — профессионально сказал Славин.—

А вот к концу вы скисли. Неужели трудно было что-нибудь придумать, кроме этого вашего испорченного ребенка?

— Трудно, — признался Горбовский.

Славин перевернулся на живот.

— Вы знаете, Леонид Андреевич, — сказал он, — мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии человечества по спирали. От первобытного коммунизма нищих через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости — к коммунизму неисчислимых духовных и материальных богатств. Я сильно подозреваю, что для вас это только теория, а я ведь застал то время, когда виток спирали еще не закончился.

Пусть в кино, но я еще видел, как ракетами зажигают деревни, как люди горят в напалме… Вы знаете, что такое напалм? А что такое взяточник, вы знаете? Вы понимаете, с коммунизма человек начал и к коммунизму он вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, ветвь совершенно уже фантастическая…

В этой версии при публикации в «Мирах» Б. Н. Стругацкий только убрал слово «ленинская», без которого она существует и сейчас.

Пропущенная опечатка — бич корректора. Вероятно, невозможно издать книгу без единой опечатки. Помню, как в ужасе я смотрела на первую свою опечатку в первом томе Собрания Сочинений Стругацких — «сказал Галя». Ведь пять раз этот текст проверялся и в распечатке, и в макете только мною!

В процессе сверки всех изданий Стругацких фиксировались не только смысловые разночтения, не только мелкие исправления и замены, но и опечатки. Порой встречались любопытные (к примеру, «Анкара» вместо «Арканар» в «Трудно быть богом»), но столько смысловых опечаток, как в «Полдне. XXII век» в издании «Миров братьев Стругацких», я не встречала более нигде.

Маленький СУХОПАРЫЙ Мандель превратился в СУХОВАТОГО. Ночью на ЛИАНТО велись вычисления для дипломантов.

ДИПЛОМАНТЫ (что естественно — пишущие дипломные работы) превратились в ДИПЛОМАТОВ (а им-то вычисления зачем?).

Сосед-ассенизатор проверяет свою машину не ТЕСТЕРОМ, а ТОСТЕРОМ (вероятно, вычитывая «Скатерть-самобранку», корректор увлекся гастрономическими терминами). НЕЙРОННЫЕ состояния в мозге превратились в НЕЙТРОННЫЕ, а ЮКОНСКАЯ специфика разведения бобра — в ЮНКЕРСКУЮ. Горбовский, говоря о встрече с иным разумом, боится «небывалого унижения человечества, гигантского психологического шока». В «Мирах» вместо слова УНИЖЕНИЯ стоит УНИЧТОЖЕНИЯ. Какой уж тут психологический шок и, главное, чей?

Сохранившиеся в архиве материалы по «Стажерам» — богатый источник для исследователя: два полных текста рукописей, планы разных вариантов, в изобилии представлены наработки, заметки и отрывки.

Всё это (кроме двух черновых текстов повести) вместе с такими же материалами по ПНА находится в папке, озаглавленной «Черновики „Амальтеи“ и „Стажеров“». Всё это тщательно перемешано, и если установить последовательность работы над ПНА не составляло большого труда, то разобраться в восьми планах и более чем десяти отрывках ранних текстов «Стажеров» было сложно. Ниже представлена попытка проследить появление на свет «Стажеров» от первых замыслов до конечного результата. Это — лишь один из вариантов расстановки материалов, где они идут в линейной последовательности: от непохожих на окончательный вариант к более похожим. Хотя вполне может быть, что Авторы какие-то из планов разрабатывали параллель но (а потом выбирался один из двух) или замыслы вели их в сторону от окончательного сюжета, а затем они вновь возвращались к исходному.

Один из первых планов, имеющих отношение к «Стажерам», называется «Следопыты». Это трудно даже назвать планом, скорее — наработки сюжета: нет еще никакого стажера, все герои.

СБТ и ПНА еще бодры и летают, Юрковский еще не администратор, да и полета к Сатурну не предвидится. Все появится позже.

Но время написания этого плана — после ПНА и до «Стажеров. Ибо, с одной стороны, в нем Жилин является полноправный членом экипажа, с другой стороны — все еще живы…

Быков, Крутиков, Жилин, Юрковский, Дауге прилетают на Трансплутон. Трансплутон открыт не очень давно, на нем по бывали две экспедиции. Задача экспедиции Юрковского — организовать первые поиски следов Пришельцев, оставивших искусственные спутники у Марса. Одновременно с „Тахмасибом“ на Трансплутон прибывают еще три планетолета — два английских и один японский. Они все высаживаются в разных местах планеты и начинают поиски. Связь по радио через планетолеты, которые кружатся как искусственные спутники.