Эта новелла издавалась отдельным рассказом в „Знание — сила“ (1959), в сборнике рассказов Стругацких „Шесть спичек“ (1960), в межавторском сборнике „Золотой лотос“ (1961). В „Знание — сила“ и „Золотом лотосе“ — под названием „Белый конус Алаида“. В романе появляется с 1967 года.

В процессе переработки менялись имена и названия. Фишер в „Знание — сила“ и „Золотом лотосе“ имеет фамилию Вахлаков, в „Шести спичках“ — Маклаков. Михаил Альбертович Сидоров во всех изданиях рассказа — Федор Семенович Ашмарин. Планеты, на которых бывал Десантник Сидоров, отличаются от списка планет Десантника Ашмарина: „…когда был Десантником, когда прыгал на северный полюс Владиславы [в рассказе — Венера. — С. Б.], когда штурмовал Белинду [в рассказе варианты — Япет и Ганимед. — С. Б.]“. В вариантах рассказа система кибер- разведчиков именуется „СКИБР- системой“, а киберы — „СКИБРами“ или „скибрами“.

Кроме этого, рассказ, войдя в роман отдельной новеллой, был несколько сокращен. Исчезла фраза Вахлакова-Маклакова о помощниках, которых он предлагает Ашмарину: „Знают, что делать по любую сторону от мушки“.

Исчезла встреча Ашмарина с Мисима:

В лифте он встретил Тацудзо Мисима, плотного бритоголового японца в голубых очках. Мисима спросил:

— Ваша группа куда, Федор Семенович?

— Курилы, — ответил Ашмарин.

Мисима поморгал припухшими глазами, вынул носовой платок и принялся протирать очки. Ашмарин знал, что группа Мисима отправляется на Меркурий, на Горящее Плато. Мисима было двадцать восемь лет, и он еще не налетал своего первого миллиарда километров. Лифт остановился.

— Саёнара, Тацудзо. Ёросику, — сказал Ашмарин.

О подземной крепости Сорочинский рассказывал более подробно: „Здесь была подземная крепость с двадцатитысячным гарнизоном. Потом их вышибли советские войска, вернее, взяли в плен со всеми пушками и танками“.

И подробнее описывались технические особенности развития зародыша в Яйце:

Абстрактные команды, заложенные в позитронное[69] программное управление, видоизменялись и исправлялись в соответствии с внешней температурой, составом атмосферы, атмосферным давлением, влажностью и десятками других факторов, определенных рецепторами. Дигестальная система — великолепный „высокочастотный желудок“ эмбриомеханической системы — приспосабливалась к переработке лавы и туфа в полимеризованный литопласт, нейтронные аккумуляторы готовились отпускать точные порции энергии для каждого процесса.

Окончание рассказа также отличается от окончания новеллы (варианты „Знание — сила“ и „Золотого лотоса“):

И только когда приходит пора, вспоминаешь [о синем небе, — С. Б.], и каждый раз оказывается, что уже поздно. А потом оказывается, что не поздно.

— Слушайте, а он выживет? — сказал голос Сорочинского.

Ашмарин не знал, о ком идет речь — о нем или о Гальцеве.

Гальцев лежал рядом. Он был без сознания и тихо стонал. Он весь обжегся, вытаскивая Ашмарина из-под купола. И Сорочинский обжегся. „Надо выжить“, — подумал Ашмарин.

Десантнику не пристало думать о смерти. Да и катастрофа, как бы то ни было, произошла из-за неслыханно нелепой случайности. Ведь не мог он предположить, что под круглой сопкой спрятан старинный японский дот, что длинная грязная лапа преступлений вековой давности дотянется до него. Он вспомнил, что были годы, когда каждая секунда могла стать его последней секундой. И однажды он уже лежал вот так, искалеченный, лицом вверх. Только небо было другое. Небо было оранжево-черное, по нему тянулись длинные черные полосы, дул ядовитый ураган, и кругом не было никого. Была только боль, тошнота, как сейчас, и обида, что все кончится.

Он пристально глядел в синее небо, и ему стало казаться, что в синеве появляются и уплывают бледные пятна. Он силился понять, что это и почему. Потом понял: он хотел увидеть странное неподвижное облако с четкими очертаниями. Нечеловеческим усилием он поднял голову. Чья-то рука поддержала его затылок. И он увидел прозрачный белый конус над горизонтом.

— Что это? — спросил он.

— Это вулкан Алаид, — сказал кто-то.

— Хорошо бы туда… — сказал Ашмарин.

Он опустил голову и стал думать, как когда-нибудь обязательно поднимется на этот конус. Воздух там, наверное, холодный, такой холодный, что стынут зубы. На нем будут такие же тяжелые горные ботинки, как у Сорочинского. Пожалуй, он даже возьмет Сорочинского с собой.

— Хорошее, синее небо, — сказал Ашмарин громко. Он закрыл глаза и подумал, что боль уходит. И сразу захотелось спать.

— Заснул, — сказал кто-то.

Ашмарин дремал, и ему казалось, что он стоит на белой вер шине Алаида и смотрит в синее небо.

Эта новелла публиковалась только в составе романа, во всех изданиях. Один из вариантов названия: „Люди, люди…“

Многие имена и названия в данной новелле изменились в процессе подготовки издания 1967 года. Вильгельм Эрмлер (Вилли) стал Александром Григорьевичем Костылиным (Лином), Игорь.

Харин — Полем Гнедых. Действие происходит после возвращения Охотника „с Пандоры, прямо с Серых Болот“; с 1967 года — „с Яйлы, прямо с Тысячи Болот“. Родиной безглазого чудовища стала не Венера, а Владислава.

Разнятся имена и названия и в рукописи этой новеллы. Историю о пожаре кислородного баллона на планете Крукса Охотник услышал не в Ленинградском Клубе Звездолетчиков, а в Киевском. Безымянного бортинженера в рукописи и в „Возвращении“ звали Адамов, в издании „Урала“ — Фалин. Фотография гигантского паука в рукописи сделана Зусманом.

В издании „Урала“ о неизвестно чьей посадочной площадке на каменном плато планеты Крукса говорится не прямо:

…в южном полушарии планеты, на обширном каменистом плоскогорье, спутники Крукса случайно обнаружили радиоактивный участок примерно круговой формы диаметром около двадцати метров. Замечательно было то, что радиоактивность была довольно сильной, быстро спадала и распространялась под почву на глубину всего в несколько сантиметров.

В рукописи и издании „Урала“ Охотника размышляет:

Мы ни разу еще не встречались с чужими разумными существами. Но мы наверняка встретимся с ними. Разумное существо не может быть похоже на этого бедного четверорука? Но кто может доказать это? Нет прямых доказательств моего преступления? Но нет и прямых доводов моей невиновности.

И разве дело в доводах?

Похоже было и в „Возвращении“, а вот в „Полдне“ это отсутствует.

Эта новелла присутствует во всех изданиях романа.

В публикациях до 1967 года Славин все время пытается заниматься делом. При высадке с субмарины он „снимал командира звена субмарин в момент возвращения из ответственной операции“. То есть не просто так снимает, а готовит какой-то репортаж. На приказ Славина „сделать лицо“, Кондратьев „делает лицо“, но если в издании 67-го и 75-го годов: " — Прекрасное лицо! — воскликнул Славин, припадая на колено“, то в изданиях до: " — Ну что ты в самом деле! — обиделся Женя и опустил аппарат“. На что Кондратьев ему отвечает: „Вот вернемся на базу, тогда и снимай хоть до белых пятен“. Когда Горбовский рассказывает о специалисте, учившем детишек ходить, Славин лениво интересуется, как фамилия специалиста. В ранних вариантах реакция Славина другая: " — Как его фамилия? — быстро спросил Женя и вынул диктофон».

В поздних вариантах предстоит первая встреча Комиссии по Контактам с инопланетным разумом планеты Тагора. В рукописи и ранних изданиях — Леонида. Диалог относительно этой встречи в издании «Урала» выглядит еще сухо:

…Сергей, налей мне еще тарелочку. Я вам невыносимо завидую, Леонид Андреевич. Я бы полжизни отдал, чтобы участвовать в первом контакте. И во втором, и в третьем. Увидеть человека другого мира! Поговорить с ним! Вы смотрите там, не оплошайте, Леонид Андреевич.