Литмир - Электронная Библиотека

— Хочу, — распустил губы парень.

Тогда Иван Иванович поманил его пальцем, наклонился и тихо, на ухо, посоветовал:

— Найди пустую бутылку, сдай — и будет у тебя двадцать копеек. А если повезет — найдешь две: целых сорок заработаешь.

Парень от неожиданности заржал. И по плечу Ивана Ивановича стукнул:

— Больше вопросов не имею, папаша!

С юмором оказался балбес. Дошло до него.

А Иван Иванович с тех пор взял этот нечаянно открытый способ на вооружение.

Но лучше бы он не вооружался!

Реакция того веселого парня на деловое предложение Ивана Ивановича оказалась единственной в своем роде. Все остальные реагировали по-другому — однозначно, хотя и разнообразно по форме.

В лучшем случае от Ивана Ивановича с негодованием отворачивались, злобно процедив: «У, жила!»

В худшем говорили: «А в лобешник не хочешь, козел вонючий?!»

А один немолодой уже стрелок до того оскорбился, что шапкой оземь ударил: «Да чтобы я бутылки собирал?! Я?! Да никогда в жизни!» Шапка, между прочим, хорошая была, ондатровая. А не пожалел.

В общем, обрезался Иван Иванович на своем эксперименте. Но упорно повторял и повторял его. Им овладело какое-то злое любопытство: сколько же их, гадов этих, отребья, захребетников? И проснется ли когда-нибудь совесть — хоть в одном?

Увы, совесть у мордохватов не просыпалась.

Иван Иванович пришел в уныние. Нехорошие мысли ему в голову полезли. «Куда же это мы катимся? — стал думать он. — Как же мы светлое будущее-то построим? С таким народцем? Ведь они, подлецы, не только пальцем о палец не хотят стукнуть для общего блага — им для себя лично лень пустую бутылку подобрать! Один разок спину согнуть».

Единственный раз Иван Иванович воспрянул было душой. На короткое время. Так же вот подошел к нему человек. Но смирного вида. Приблизился, можно сказать, а не как танк наехал. Попросил все те же пятнадцать копеек. Иван Иванович ему свою формулу — по инерции: «А двадцать хочешь?» — «Хочу, — зарумянился товарищ, — спасибо». — «Да не стоит, — отвечает Иван Иванович. — Ты вот как сделай…» И толкует ему про бутылку. Товарищ вроде заинтересовался: «Хорошо бы, — говорит, — а где ее найти?»

«Ну, — думает Иван Иванович, — это еще не совсем пропащий. Здесь можно сеять». Он даже на «вы» с ним перешел:

— Я вам подскажу. Кафетерий тут рядом знаете? Через два дома? Там мужики как раз пиво пьют. Бархатное. А пустые бутылки назад не сдают, оставляют на столике. Мы же ведь широкие натуры, так?

Человек — хотя вряд ли он сам был широкой натурой — согласно кивнул: так.

Он просто внимательно слушал.

— Ну, вот… А буфетчица каждые десять минут выходит из-за стойки и сгребает эти бутылки. Минимум по два рубля уволакивает за рейс… Вы там подежурьте с полчасика — и запросто разбогатеете.

Человек болезненно сморщился и сказал:

— Да неудобно как-то, знаете. Стыдно уж очень собирать-то.

Иван Иванович плюнул от ярости и обиды… Это же надо, а! Стыдно ему, поросенку! Побираться не стыдно! С протянутой рукой стоять — глаза не колет!.. Ну, все! Все-все-все! Край! Тупик! Приехали — уперлись!..

Он вовсе перестал ходить в эти магазины. Даже за куревом. Знакомым объяснял: «Не могу! Верите ли, боюсь. Доконают, сволочи. Социальным шизофреником сделают. Их и так уже… раздумаешься другой раз — самому страшно делается. Ну их к черту! Береженого бог бережет».

Но все-таки Иван Иванович не уберегся. Догнала его действительность. В другом месте. Он как-то в кафетерий один зашел. Ездил на базар за картошкой — старуха послала. Ну купил, а на обратном пути вспомнил: сегодня же праздник! День Советской Армии. Надо бы отметить. Хоть свои боевые сто граммов выпить. Не осудят, поди, старого солдата. Пересчитал оставшиеся деньги — ровно на сто граммов коньяку. И кафетерий вот он, рядом.

Иван Иванович купил сто граммов, авоську с картошкой между ног поставил, облокотился на столик, задумался. Как вдруг подлетает к нему один — из бывшего знакомого контингента. Только уж вовсе драный субъект. Пальтишко, пиджак распахнуты, рубаха — тоже, до пупа. Сам прямой, как палка, а шея, непомерно длинная, вперед вытянута. Верхних зубов нет — шепелявит:

— Папаса, дай полтинник. На сницель не хватает.

Иван Иванович растерялся — шницель его нетипичный из колеи выбил, — начал оправдываться:

— Понимаешь, друг… жинка на базар послала, за картошкой. А я еще лучку по собственной инициативе прихватил. И осталось всего на сто граммов, копейка в копейку. Вот взял, видишь.

Субъекту и секунды не потребовалось на раздумье. Он только проморгнул желтым глазом, как светофор.

— Ну, давай тогда коньячку хапанем.

— То есть как это хапанем? — не понял Иван Иванович.

— Ну, ты — половину и я — половину.

Иван Иванович онемел даже, заикаться начал:

— Да ты!.. Да он… Да он знаешь хоть — почем? Два девяносто за сто граммов!.. Выходит, ты у меня рубль сорок пять отглотнуть хочешь?

— Ну да, — просто подтвердил тип. — А це, тебе залко, сто ли?

С Иваном Ивановичем что-то произошло непонятное. Какой-то вакуум внутри образовался. С ужасом глядя на желтоглазого, как на удава, он медленно подвинул к нему коньяк, развернулся и побрел к выходу.

— Эй, музык! — крикнул желтоглазый, проворно, по-собачьи, выхлебав коньяк. — Калтоску-то свою забели!

Сейчас Иван Иванович болеет. Впал в беспросветную меланхолию.

Сосед по лестничной площадке, Геннадий Трубников, корреспондент молодежной редакции местного радио, пытается его оживить.

— Вы, — говорит Трубников, — не о тот пласт действительности царапнулись. Вам положительные эмоции необходимы. Съездили бы куда-нибудь на ударную стройку. Вот где настоящая молодежь! Хотите, я вам командировку организую? Вы же все равно на пенсии, у вас время есть. Напишите очерк: «Глазами ветерана-монтажника».

Иван Иванович резонно отвечает ему:

— А у нас здесь, значит, безударная стройка? Ну-ка, вспомни, что там рядом с магазином сооружают? А с тем же кафетерием?.. Станцию метрополитена! Первого в Сибири! Так почему же эти курвецы не там ударяют, а здесь ошиваются? Почему? Или, может, это одни и те же? На время только вылезают — двадцатник сшибить. Разберись, раз ты корреспондент. Обнадежь старика.

Плохо ему, Ивану-Ивановичу, очень плохо. Хотя он теперь и вина не пьет, и не курит. Но улучшения заметного нет. Скорее, наоборот: худой стал, задумчивый. И на вопросы знакомых про здоровье наладился отвечать леденящей душу фразой: «Вскрытие покажет».

Но это он, думаем, так: пугает их черным юмором, настроение срывает.

А старуху свою, когда она на него однажды набросилась: «Дурак ты, дурак старый! Чего мелешь-то, подумай?» — успокоил.

— Ладно, мать, — сказал, — не кипятись. Я еще поживу маленько. Еще дождусь, когда они, шакалы, из людей обратно в обезьян превратятся.

ЕЩЕ РАЗ О ЗДОРОВЬЕ

И все-таки надо бы в этом полезном в принципе деле — в деле сохранения здоровья и как следствие — продления жизни — навести порядок. Выработать какие-то единые для всех рекомендации. И строгие нормы. Тем более что опыт разнообразной регламентации в нашем организованном обществе вполне достаточный. Коснись любой области — везде завидная четкость: на службу — к девяти, со службы — в восемнадцать; слесарь-сантехник — в течение дня; винные отделы — с двух до семи вечера; докладчику на собрании — пятьдесят минут, в прениях — десять; свежее молоко — с восьми до полдевятого, кефир — до одиннадцати…

А вот в деле укрепления здоровья нет подобной строгости. Правда, журнал «Здоровье» и созвучная телепередача много сил вкладывают в пропаганду этого самого укрепления, но их рекомендации больно уж многообразны. Они, похоже, сами не решили окончательно, на каком наборе средств остановиться и какой дозировкой ограничиться. В результате у отдельных людей от этого многообразия прямо голова пухнет, и они до конца дней так и не могут решить, что им лично избрать. Или — когда уже сохранять нечего — кидаются на все подряд.

6
{"b":"109317","o":1}