Литмир - Электронная Библиотека

На литературных вечерах обладателя всех этих достоинств и регалий объявляют так: «Выступает писатель… действительный член географического общества, лауреат межрегионального смотра-конкурса авторов-исполнителей ВЦУ, РСУ и ПЖРУ!»

Он выходит на трибуну, солидно оглаживает бороду (поправляет очки) и начинает рассказ… о географии: «В одна тысяча девятьсот энном году тайфун Изольда отрезал нас с академиком Окладниковым на острове Буяне. Острова, как некоторым из вас, может быть, известно, представляют собой участки суши, со всех сторон — подчеркиваю: со всех! — окруженные водой. Различают острова материковые, вулканические, коралловые и намывные. Наш Буян оказался вулканического происхождения, о чем мы поначалу не догадывались…»

Слушатели замирают: сейчас извержение начнется!

Извержения, однако, не происходит. Извергается только рассказчик — долго и самовлюбленно, — забыв о блукающем где-то среди лав и гейзеров несчастном академике.

Нo слушатели-то помнят.

— С Окладниковым путешествовал! — восхищенно перешептываются они. — Надо же! И робко задают ему вопросы, достойные ума холодных размышлений действительного члена: — «Как вы расцениваете последнюю поэму Евтушенко?.. творчество Айтматова?.. недавнее высказывание в прессе Залыгина?»

Он расценивает, строго поблескивая очками. Евтушенко, по его мнению, сделал определенный шаг вперед. Айтматов — вплотную приблизился к пониманию… Залыгин — где-то местами глубоко прав.

Сдержанная похвала — главное его оружие. Знаменитости далеко, они не слышат. Евтушенко так и не узнает, что долго, как видно, топтался на месте, а теперь вот наконец шагнул вперед.

Хуже ближайшим коллегам — их он снисходительно похваливает в лицо.

— Старик! — говорит. — А ты в последнее время стал значительно лучше писать! — И чуть вскидывает брови, как бы в изумлении: дескать, скажи пожалуйста, кто бы мог ожидать?

«Старик» часто мигает, улыбается растерянно: не знает, как реагировать. На лестнице уже приходит ему в голову обидная мысль: «А раньше-то я что же… хреновину городил?» Вспоминает он, кстати, что и действительно уже старик в сравнении с этим-то… По крайней мере, еще лет десять назад этот носил ему свои полусырые сочинения, а он — дурак великодушный! — дотягивал их до кондиции. «Тьфу — говорит «старик» в пустоту. — Ну, не шельма ли?»

Книги свои «действительный» непременно снабжает посвящениями: «Светлой памяти неутомимого исследователя, человека благородной души, мужественного землепроходца имярек»… «Жене и другу, верной помощнице в моих трудах»… Посвящение «неутомимому исследователю» намекает на то, что автор, наверное, был сподвижником и близким другом покойного, а слова «верной помощнице в моих трудах» вызывают представление о картотеках, архивах, коллекциях метеоритных осколков, пластах читательских писем и элегантных пакетах из французской Академии.

С кем-нибудь из великих (случайно познакомившись в незапамятные времена — на банкете, рыбалке, охоте) он ведет многолетнюю переписку и, подгадав момент, публикует ее в журнале. Свои письма, скромный Пятница, он не приводит, цитирует только его — Робинзоновы. «В тот раз, — пишет он, — я не удержался, поздравил его с орденом (юбилеем, выходом избранного). Викентий Петрович ответил длинным, прочувствованным письмом: «Здравствуй, бородуленция! (Если ты, конечно, не сбрил бороду. Не сбривай, а то я тебя не узнаю…) Спасибо за теплые поздравления. Да, брат, удостоился я на старости лет. Уже и не чаял. И, признаться, стишок заготовил соответственный: «Ожидали ордена, а в ответ — по морде нам!» Пропал теперь стишок-то… Наталья моя свет Алексеевна тоже благодарит. Она тебя помнит — по бороде (если ты, разумеется, не побрился). Эх, милый, летят годы! Помнишь, как жрали нас комары на Подкаменной Тунгуске? Денек тот помнишь ли? — когда ты пересолил суп, сжег палатку и утопил рюкзак с консервами. Золотое было времечко!

Повесть, которую ты прислал вместе с поздравлением, прочел. Порадовался за тебя. Особенно — смелому твоему утверждению, что верх-чулымский хариус гораздо охотнее берет на самодельную мушку из рыжего волоса. Истинно так — из рыжего! Стой на своем до конца, никому не поддавайся. (Да бороду, бороду, гляди, не сбривай)»…

Взобравшись таким образом на самодельный пьедестал, он начинает искренне верить, что возведен туда признательной публикой. Публика об этом не подозревает. Она, в свою очередь, убеждена, что место пьедестале, уважительно подвинувшись, уступили ему благодарные коллеги-литераторы, чьи — пусть и запоздалые — сдвиги вперед он неоднократно отмечал и поддерживал. Возможно, тот же Евтушенко потеснился.

Сами же коллеги пробегают мимо, боязливо пригнув голову. Ну его к бесу! Еще похлопает по плечу, гусь лапчатый!

Способ четвертый… Название подобрать ему очень трудно. Собственно… тут даже понятие «способ» не совсем годится. Скорее, следовало бы определить это как заболевание, аномалию. А потому договоримся: употреблять в дальнейшем слово «способ» лишь в качестве условного термина, для удобства.

Существует описание заболевания (то бишь способа), датированное 1826 годом. Язык документа старомодный, малопонятный, перенасыщенный архаизмами: уста, персты, зеницы, десницы, жало мудрыя змеи и тому подобное. Какая-то загадочная личность фигурирует — шестикрылый серафим. В общем — мистика. Конечная рекомендация, однако, сформулирована достаточно четко: «глаголом жги сердца людей».

По-хорошему не стоило бы и упоминать об этом способе, отряхать его от праха забвения. Но поскольку нет-нет да появляются еще охотники им воспользоваться (а точнее сказать — невольники способа, ничего другого не умеющие делать, как только жечь), то надобно по крайней мере предупредить их о возможных последствиях.

Итак, заболевание поражает, как правило, внезапно.

Первый читатель — жена — встревоженно щупает сочинителю лоб.

— Точно, — говорит. — Заболел!.. Ну, кто это опубликует, кто?.. Сейчас же порви! Слышишь?

— Никогда! — бормочет сочинитель, прижимая к груди дорогие странички. — Прозрел я… спала с глаз пелена.

— Вася-Вася! — всхлипывает жена. — Ведь как писал-то раньше!.. «Все ярче разгорается славный денек. Умытое росой солнышко ласково поглядывает с высоты. Жаворонки в небе уж подняли трезвон»… Эх! Жили себе… как люди…

— Да не жил я, не жил! — открещивается от прошлого муж. — Прозябал! В пустыне мрачной я влачился. Стыдно… перед человечеством.

— Ах, перед человечеством!.. А перед семьей? О семье ты подумал?.. Ну неси, неси, безумец! Все равно не напечатают. Получишь от ворот поворот.

Предсказание жены, однако, не сбывается: огнедышащее произведение публикуют в журнале. Маленько, правда, остужают — не без того, — но все-таки жару в нем остается вполне достаточно, чтобы не пройти незамеченным.

Появляется рецензия в прессе под заголовком «обжигающие душу строки». Томимые духовной жаждой читатели, из так называемых неистовых, поднимают отважного сочинителя на щит и провозглашают чуть ли не пророком. «Жги! — требуют они. — И виждь, и внемли!.. Испорти им, чертям, обед!» И прочее такое. Неистовые — народ преимущественно молодой, тренированный, собственные сердца у них пока не болят, а чужих им не жалко. Не беснуйся они так, сочинитель, возможно, промелькнул бы со своей «жаровней» как метеор. Сидел бы потом в уголке и жег себе потихоньку. Но о нем шумят, о нем уже легенды рассказывают: дескать, лик его ужасен… движенья быстры… он прекрасен.

— Отчего лик-то ужасен? — истекают любопытством слушатели. — Пьет, наверное, много?

— Наркоман! — авторитетно заявляют осведомленные. — Oн, да Алла Пугачева. Сойдутся вместе и хлещут.

— Как сойдутся? Ведь она вон где, а он здесь.

— П-сс!.. Так у него денег-то! Откупает самолет — и туда. к Алле. Или — она к нему.

В результате «обжигающие строки» прочитывают те, кому вовсе не следовало бы их читать, а именно — ветераны группы здоровья, двенадцатый год бегающие трусцой от инфаркта. Постигают они лишь одно: действительно жжет сердца… глаголом. А к сердцам — это они прочно усвоили — отношение нынче бережное. И ветераны пишут сердитое письмо в редакцию журнала (копии — в местную писательскую организацию, облсовпроф, горздрав и спорткомитет). «Куда же, — спрашивают они, — смотрел уважаемый товарищ редактор, публикуя этот зловредный опус? И как согласуется подобное попустительство с твердым курсом на предупреждение сердечно-сосудистых заболеваний, всемерное развитие кардиологии и поголовную диспансеризацию населения?»

16
{"b":"109317","o":1}