А прототипом пани Елены, бабушки моего героя, послужила шустрая старушка Кроупова с ее связанными в небольшой узелок черными волосами, с мелкими, удивительно белыми зубами, которые, однако, составляли лишь часть ее туалета.

Только герой у меня не получается. Он сердит меня и в жизни, и в рассказе. Мы не виделись с Карелом с тех пор, как я был у него вместе с Либой.

Свинцовая завеса туч повисла между небом и землей. Пошли ливни, три купола обсерватории были закрыты, только одно оконце светится в тумане среди мокрых кустарников. А над головой пустота и полная тьма, настолько беспросветная, что она кажется вечной, будто никаких звезд не существует и никогда и не было…

Я ошибся со своим астрономом. Его смущение в присутствии нашей Либушки не было вызвано робостью перед девушками, а имело другие причины.

Карел влюбился. Это факт. По вечерам он гуляет не со мной, а с девушкой или сидит с иен в обсерватории. Он совершенно счастлив, а когда видит меня, приходит в замешательство, как бы стесняясь за свое счастье, как бы извиняясь и прося у меня прощения. Ее зовут Аленка. Она немножко выше его, с серыми глазами. На первый взгляд кажется, что она выставляет напоказ свое милое личико — любуйтесь, мол, мною, — но это только первое впечатление, и то если она молчит. Стоит ей заговорить, становится ясно, что она и не подозревает о своей гордости. Она сразу же покорила меня. По профессии она химик.

В ней Карел нашел для себя звезду первой величины и красоты. Я в шутку сказал, что готов взять шефство над их любовью. Аленка, смеясь, приняла мое предложение. Мы тотчас же поняли друг друга. А Карел надулся, очевидно ревнуя. Ну и дурак!

Только что от меня ушли мои племянники, Владимир и Иван. Это младшие братья Либы. Ивану семь лет, Владимир на три года старше. Если в присутствии Либы я молодею, то в обществе этих мальчиков я словно возвращаюсь в мальчишеский возраст: начинаю думать и говорить так же, как и они.

Мне не нужно притворяться. В мире столько вещей и проблем, на которые взрослые уже не обращают внимания, потому что давно преодолели их, но которые открывают и решают мальчишки. Тайны и проблемы, путешествия и секреты этих заговорщиков, будущих техников, поэтов и мыслителей, — все это и составляет юность мира.

Чудесные мальчики! Я в детстве не мог и мечтать о том, как теперь живут мальчишки! А как они будут жить завтра, через сто тысяч завтра! Мне кажется, что всех детей можно отнести к категории избранных, которые в любой момент могут вступить в Страну «замечательных красот, которые будут созданы»…

Это и есть те — непорочные…

После продолжительного перерыва я снова встретился с моим приятелем Франтишеком. Он радостно бросился ко мне.

— Как хорошо, что я тебя вижу! Сколько раз я вспоминал о тебе! Ты все еще пишешь тот фантастический роман?

— А в чем дело? — спрашиваю я осторожно.

— Если не пишешь, то начни писать! Не поддавайся никаким уговорам!

— Но ты же сам…

— То было тогда. Времена меняются, а с ними и наши взгляды! Послушай меня, не обращай ни на что внимания и немедленно принимайся за дело! Пиши научно-фантастический роман!

— Ты это серьезно говоришь?

— Нам нужны такие книги, в которых нашли бы отражение и беспредельные возможности человеческой воли и разума, и воплощение мечты в действительность, триумф максимальной смелости над максимальными препятствиями! Книги о солнечном коммунистическом будущем…

— Насколько я помню, — проговорил я, — прошлый раз ты советовал мне ничего не выдумывать и держаться, так сказать, за юбку нашей современности.

— Конечно, конечно, — сказал Франтишек поучительно. — Это основа, это базис. Но я установил, что социалистический реализм является садом, в котором можно выращивать и фантастические орхидеи. Приключенческая и фантастическая литература — это определенный жанр! Ты понимаешь? На фантастической основе могут возникнуть глубоко реалистические произведения! Возьми хотя бы «Путешествия Гулливера в страну великанов и в страну лилипутов», или «Шагреневую кожу» Бальзака, или «Войну с саламандрами» нашего Чапека, или же «Баню» Маяковского! Разве кому-нибудь мешает фосфоресцирующая женщина только потому, что это противоречит законам природы? Разве из-за этого нужно отвергнуть это замечательное произведение?

Я полностью разделял мнение Франтишека. Он выражал и мои чувства. И только одно мне не нравилось: все это было уже раньше написано в «Литературной газете», теми же словами или еще лучше, а Франтишек говорил об этом так, словно открывал Америку… Он интересовался, что я сейчас пишу и не могу ли я рассказать ему об этом.

— Почему бы не рассказать! Я взял на мушку героя, который собирается подняться к звездам на воздушном карабле с атомным двигателем…

— Вот как! — воскликнул Франтишек с издевкой в голосе. — А еще быстрее никак нельзя? Вы, фантасты, просто обойтись не можете без атома! Если скорость, то по меньшей мере скорость светового луча! Тебя уже не удовлетворяет самолет, летящий со скоростью звука? Ну ладно, выдумывай что-нибудь и побыстрее звука, но только не переходи границы возможного! А эти атомные двигатели и всякие подобные штучки, извини за откровенность, приводят писателя к злоупотреблению наукой и к нелепым выдумкам! По моему скромному разумению, можно выдумывать и мечтать, но только в пределах ближайшей пятилетки…

— Вот оно что! — улыбнулся я. — Спасибо за наставление! Значит, вместо смелой мечты ты хочешь предложить читателю изобретения, которые, можно сказать, носятся в воздухе?

— Только так и не иначе, — с удовольствием подтвердил Франтишек. Наконец-то ты понял.

— Понял, но книгу издадут не сразу! Пока она попадет в руки читателей, изобретение будет закончено, а может быть, и успеет сгнить…

— Пока его начнут применять, пройдет некоторое время — это делается не так скоро…

— Скорее, чем издаются фантастические романы!

— Не будем спорить!

— Ты же читаешь Литературку! Вспомни, о чем писала перед съездом в читательской анкете молодежь! «Мы хотим хоть немножко пожить в будущем, хоть одним глазком заглянуть в него, посмотреть, каким оно будет…» — С тобой трудно говорить, — закончил Франтишек разговор в своей обычной манере. — А в общем пиши, как тебе нравится!

Я был очень удивлен. Ко мне пришла с жалобой Аленка Моутеликова. Она была возмущена поведением своего Карлоуша. Да и как не возмутиться! Он не хочет лететь в составе научной экспедиции в СССР на конференцию астрономов, которая состоится па следующей неделе в Ленинграде. Причина — ревность. Карлоуш, оказывается, ужасно ревнует.

Просто невыносимо!

— Но ведь я его люблю! — Она взглянула на меня своими большими серыми глазами и тут же опустила их. — Если у него серьезные намерения, я могу за него хоть сейчас выйти замуж! Но он ведет себя, как маленький ребенок! Держится за мою юбку, не разрешает ни постоять ни с кем, ни посмотреть, ни улыбнуться, ни слова сказать…

— Вы должны его понять, Аленка! — сказал я. — Он еще ни разу ни за кем не ухаживал. Вы его первая любовь. Он по уши влюбился в вас.

— Я все это лучше вас знаю и стараюсь понять, но дело не только в этом. Он ужасно отстал от жизни. Знает о каждом астероиде, о всем, что случается в небе, что происходит в галактиках, а где находится парк имени Юлиуса Фучика, не знает! Он даже не подозревал, что Манеж Пражского Града преобразован в картинную галерею, никогда не был на Страгове[12] в Архиве памятников письменности, хотя Архив находится всего лишь в нескольких шагах от обсерватории! Я взяла его с собой в Реалистический на «Мирандолину» Гольдони, и тут его охватила страсть к театру! Ему захотелось бывать в театре каждый день! Теперь он наверстывает упущенное, начинает открывать Прагу, когда ему нужно ехать в Ленинград! Говорит, что без меня все лишено для него всякого смысла. Вот он и стережет меня, как Цербер…

— Карел должен ехать в Ленинград! — сказал я.