– Что это может быть? – попытался я догадаться, покоренный на какое-то время доводами Пуаро, хотя все-таки продолжал сохранять некоторую уверенность в том, что сам собой напрашивавшийся вывод был правильным.

– Не можете угадать? – улыбнулся Пуаро.

– Нет, а вы?

– О да! У меня уже какое-то время была маленькая идея… и она оказалась верной.

– Вы мне ничего не говорили, – упрекнул я его.

Пуаро, словно извиняясь, широко развел руки:

– Простите меня, mon ami, но вы в тот момент определенно не были simpathique[37] и не желали меня слушать. Однако скажите мне… теперь вы понимаете, что он не должен быть арестован?

– Возможно, – с сомнением произнес я, а так как судьба Алфреда Инглторпа была мне совершенно безразлична, подумал, что хороший испуг ему не повредил бы.

Пуаро, пристально наблюдавший за мной, глубоко вздохнул.

– Скажите, друг мой, – спросил он, меняя тему разговора, – кроме мистера Инглторпа, ничьи показания вас не удивили?

– О, в общем, я этого и ожидал.

– Ничто не показалось вам странным?

Я тут же подумал о Мэри Кавендиш, но уклонился от прямого ответа и настороженно уточнил:

– В каком смысле?

– Ну, например, показания Лоуренса Кавендиша.

Я с облегчением вздохнул:

– О, Лоуренс! Нет, не думаю. Он всегда был нервным парнем.

– Как вам высказанное им предположение, что его мать могла случайно отравиться тонизирующим средством, которое принимала? Это не показалось вам странным… hein?[38]

– Нет, я бы так не сказал. Доктора его подняли на смех, хотя для непрофессионала предположение Лоуренса вполне естественно.

– Но мсье Лоуренса нельзя назвать непрофессионалом. Вы мне сами говорили, что он изучал медицину и получил диплом.

– Да, это правда. Удивительно, как я об этом забыл! Действительно странно.

Пуаро кивнул:

– Его поведение было странным с самого начала. Лоуренс был единственным в доме, кто мог бы сразу же распознать симптомы отравления стрихнином, однако он один из всей семьи усиленно придерживается гипотезы естественной смерти! Я мог бы понять, если бы это был мсье Джон. У него нет медицинского образования, и он от природы лишен воображения. Но мсье Лоуренс – другое дело! И вот сегодня он выдвинул новое предположение, которое, как и ему самому понятно, выглядит совершенно нелепым. Тут есть над чем подумать, mon ami!

– Да, это сбивает с толку, – согласился я.

– Теперь обратимся к миссис Кавендиш, – предложил Пуаро. – Вот еще один человек, который не говорит всего, что знает! Как вы это понимаете, друг мой?

– Не знаю, как и понимать. Кажется невероятным, чтобы она покрывала Алфреда Инглторпа. Однако на дознании все выглядело именно так.

Пуаро задумчиво кивнул:

– Да, это странно. Совершенно очевидно, что миссис Кавендиш слышала гораздо больше из того «личного разговора», чем захотела рассказать.

– Даже если учесть, что миссис Кавендиш не из тех, кто унизился бы до подслушивания, – заметил я.

– Безусловно! Но ее показания все-таки мне кое-что подсказали. Я совершил ошибку. Доркас была совершенно права! Ссора произошла раньше, чем я предполагал… Около четырех часов, как она и говорила.

Я с любопытством посмотрел на Пуаро. Надо признать, я никогда не понимал его настойчивости в этом вопросе.

– Сегодня выявилось многое из того, что казалось странным, – продолжал между тем Пуаро. – Например, поведение доктора Бауэрштейна. Что он делал возле усадьбы почти ночью и почему был полностью одет в такое раннее время? Удивительно, но никто не обратил внимания на этот факт.

– Возможно, его мучила бессонница, – с сомнением предположил я.

– Бессонница служит в данном случае очень хорошим или очень плохим объяснением, – заметил Пуаро. – Оно охватывает все и ничего не объясняет. Я прослежу за этим энергичным доктором.

– Вы находите еще какие-нибудь изъяны в сегодняшних показаниях? – с некоторым сарказмом спросил я.

– Mon ami, – мрачно отозвался Пуаро, – когда вы видите, что люди говорят вам неправду, будьте осторожны! Если я не ошибаюсь, сегодня только один, в крайнем случае два человека говорили правду без всяких оговорок и увиливания.

– О, полно, Пуаро! Я не стану ссылаться на Лоуренса или миссис Кавендиш. Но были Джон и Ховард. Они, уж конечно, говорили правду!

– Оба, друг мой? Один из них, но не оба!..

Слова Пуаро произвели на меня неприятное впечатление. Показания мисс Ховард, хоть и не имели большого значения, были даны так честно и откровенно, что мне и в голову не пришло бы усомниться в ее искренности. Однако я испытывал уважение к проницательности Пуаро, конечно, кроме тех случаев, когда он, по-моему, проявлял глупое упрямство.

– Вы и правда так думаете? – поинтересовался я. – Мисс Ховард всегда казалась мне очень честной… Ее прямота иногда вызывает даже неловкость.

Пуаро бросил на меня странный взгляд, который я не вполне мог понять. Казалось, он хотел заговорить, но остановился.

– И мисс Мёрдок, – продолжил я. – В ее показаниях не было ничего неправдивого.

– Не было, – согласился Пуаро. – Однако очень странно, что она ничего не слышала, хотя спала в соседней комнате, в то время как миссис Кавендиш, находясь в другом крыле здания, слышала, как упал прикроватный столик.

– Ну… мисс Мёрдок еще очень молода и спит крепко.

– О да! В самом деле! Эта девушка, должно быть, изрядная соня!

Вообще-то мне не нравится, когда Пуаро говорит в таком тоне, я хотел ему об этом сказать, но в этот момент раздался стук в дверь дома, и, выглянув в окно, мы увидели двух детективов, которые ожидали нас внизу.

Пуаро схватил свою шляпу, лихо подкрутил усы и, тщательно смахнув с рукава воображаемую пылинку, жестом пригласил меня следовать за ним. Мы присоединились к детективам и направились в Стайлз-Корт.

Появление в доме двух людей из Скотленд-Ярда стало для его обитателей в некоторой степени шоком. Особенно для Джона, хотя, разумеется, после такого вердикта он прекрасно понимал, что раскрытие преступления – это лишь дело времени. И все-таки присутствие детективов открыло ему истинное положение лучше, чем что-либо другое.

Когда мы поднимались по лестнице, Пуаро тихо посовещался о чем-то с Джеппом, и тот попросил, чтобы все присутствующие в доме, кроме слуг, собрались вместе в гостиной. Я понял значение этого распоряжения – Пуаро намеревался подтвердить свои слова.

Лично я не был настроен оптимистически. У Пуаро могли быть свои причины для веры в невиновность мистера Инглторпа, но такому человеку, как Саммерхэй, потребовались бы веские доказательства, а я сомневался в том, что Пуаро мог их предъявить.

Вскоре все мы собрались в гостиной, и Джепп закрыл дверь. Пуаро любезно поставил для каждого стул. Представители Скотленд-Ярда привлекали всеобщее внимание. Мне показалось, мы впервые осознали, что все это не дурной сон, а реальность. Нам приходилось читать о подобных вещах… Теперь мы сами стали актерами в этой драме. Завтра по всей Англии газеты разнесут ее под кричащими заголовками: «Таинственная трагедия в Эссексе», «Богатая леди отравлена».

Будут опубликованы фотографии Стайлз-Корт, снимки членов семьи… Местный фотограф не терял времени даром! Все, о чем мы сотни раз читали в газетах, то, что случалось с другими людьми, но не с нами… А теперь убийство произошло в этом доме и появились «инспекторы криминальной полиции, расследующие преступление». Эта хорошо известная стандартная фраза промелькнула в моей голове, прежде чем Пуаро приступил к делу.

По-моему, всех удивило, что эту инициативу взял на себя именно он, а не один из официальных детективов.

– Mesdames и messieurs![39] – начал Пуаро, кланяясь, будто знаменитость перед началом лекции. – Я попросил вас всех собраться здесь, преследуя определенную цель, которая касается мистера Алфреда Инглторпа…