– На лужайке. День слишком хорош, чтобы сидеть взаперти.
– Тогда пошли. Сегодня вы уже свое отработали. Пойдемте подкрепимся чаем.
– Ну что ж. – Мисс Ховард стянула садовые перчатки. – Пожалуй, я с вами согласна. – И она повела нас вокруг дома, к тому месту, где в тени платана был накрыт стол.
С плетеного стула поднялась женщина и сделала несколько шагов нам навстречу.
– Моя жена – Гастингс, – представил нас Джон.
Никогда не забуду моего первого впечатления от встречи с Мэри Кавендиш. Ее высокая, стройная фигура четко выделялась на фоне яркого солнечного света. В чудесных желтовато-карих глазах, каких я не встречал ни у одной женщины, будто сверкали искры тлеющего огня. От нее исходила сила глубокого покоя, и в то же время в этом изящном теле чувствовался неукротимый дух. Эта картина до сих пор ярка в моей памяти.
Мэри Кавендиш встретила меня несколькими приветливыми словами, произнесенными низким чистым голосом, и я опустился на плетеный стул, испытывая удовольствие от того, что принял приглашение Джона. Миссис Кавендиш угостила меня чаем. Несколько произнесенных ею фраз усилили мое первое впечатление от этой на редкость обворожительной женщины. Внимательный слушатель всегда стимулирует признательного рассказчика. Я стал в юмористическом тоне описывать отдельные эпизоды моего пребывания в санатории и льщу себя надеждой, что изрядно позабавил свою хозяйку. Джон хоть и славный парень, но блистательным собеседником его вряд ли назовешь.
В этот момент из дома через открытое французское окно донесся хорошо запомнившийся мне с детства голос:
– В таком случае, Алфред, вы напишете принцессе после чая, а леди Тэдминстер я завтра напишу сама. Или, может быть, нам стоит подождать известия от принцессы? В случае отказа леди Тэдминстер может открыть базар в первый день, а миссис Кросби – во второй. Да… потом еще герцогиня со школьным праздником.
Послышалось неразборчивое бормотание мужчины, а затем в ответ донесся повышенный голос миссис Инглторп:
– Да, конечно! После чая будет вполне хорошо. Вы так предусмотрительны, дорогой Алфред!
Французское окно распахнулось немного шире, и на лужайке появилась красивая седоволосая пожилая леди с властным лицом. За ней шел мужчина, в манерах которого чувствовалась почтительность.
Миссис Инглторп тепло меня встретила:
– Как замечательно, мистер Гастингс, снова видеть вас через столько лет! Алфред, дорогой! Это мистер Гастингс. Мистер Гастингс, это мой муж.
Я с нескрываемым любопытством смотрел на «дорогого Алфреда». Он, безусловно, производил впечатление чего-то инородного. Меня не удивило отношение Джона к его бороде. Это была самая длинная и самая черная борода, какую мне когда-либо доводилось видеть. Инглторп носил пенсне в золотой оправе, и у него было на редкость неподвижное лицо. Меня поразила мысль, что этот человек вполне естественно выглядел бы на сцене, но в реальной жизни он казался удивительно не на месте, звучал фальшивой нотой.
– Очень приятно, мистер Гастингс, – проговорил он глубоким, вкрадчивым голосом и подал руку, почти ничем не отличавшуюся от деревяшки. Затем повернулся к жене: – Эмили, дорогая, мне кажется, эта подушка несколько влажновата.
Миссис Инглторп лучезарно улыбнулась, и Алфред, демонстрируя нежную заботу, заменил подушку. Странное увлечение такой разумной во всем женщины!
С появлением мистера Инглторпа за столом воцарилась какая-то напряженность и завуалированное чувство недоброжелательности. Только мисс Ховард не старалась скрыть своих чувств. Между тем миссис Инглторп, казалось, не замечала ничего необычного. Ее говорливость ничуть не изменилась за прошедшие годы, речь лилась непрерываемым потоком, преимущественно о предстоящем в скором времени благотворительном базаре, который она сама организовала. Иногда миссис Инглторп обращалась к мужу, уточняя даты и время. Заботливая, внимательная манера Алфреда не менялась. Я сразу почувствовал к нему сильную антипатию. Вообще, я склонен считать, что мое первое впечатление обычно правильно и довольно проницательно.
Миссис Инглторп дала некоторые указания Эвлин Ховард. Между тем мистер Инглторп обратился ко мне своим почтительным тоном:
– Служба в армии – ваша постоянная профессия, мистер Гастингс?
– Нет. До войны я служил в «Ллойде».[3]
– И вернетесь туда, когда все кончится?
– Возможно. Или начну что-нибудь совершенно новое.
Мэри Кавендиш повернулась ко мне:
– Что бы вы в самом деле выбрали в качестве профессии, если бы это зависело только от вашего желания?
– Ну-у! Это зависит…
– Нет ли у вас какого-нибудь увлечения? – продолжала она. – Вас что-нибудь привлекает? Ведь хобби есть у всех… Правда, иногда довольно нелепое.
– Вы будете надо мной смеяться.
Она улыбнулась:
– Возможно.
– Видите ли, у меня всегда было тайное желание стать детективом.
– Настоящим – из Скотленд-Ярда? Или Шерлоком Холмсом?
– О, конечно, Шерлоком Холмсом! В самом деле меня это ужасно привлекает. Однажды в Бельгии я встретил известного детектива, и он совершенно увлек меня. Это был замечательный человек. Обычно он говорил, что хорошая работа детектива заключается всего лишь в методе. Я взял его систему за основу, хотя, разумеется, пошел несколько дальше. Он был странным человеком: небольшого роста, внешне настоящий денди и необыкновенно умен.
– Мне самой нравятся хорошие детективные истории, – заметила мисс Ховард. – Хотя пишут много всякой чепухи. Преступник всегда обнаруживается в последней главе. Все ошеломлены! А по-моему, настоящий преступник виден сразу.
– Есть огромное количество нераскрытых преступлений, – возразил я.
– Я не имею в виду полицию. Я говорю о людях, которые оказались замешаны в преступлении. О семье. Их не проведешь и не одурачишь! Они-то будут знать!
Меня позабавило такое замечание мисс Ховард.
– Значит, вы полагаете, что если бы среди ваших друзей совершилось преступление, скажем убийство, то можно было бы тут же назвать убийцу?
– Разумеется! Конечно, я не могла бы доказать это своре юристов, но уверена, точно знала бы, кто преступник. Я почувствовала бы его кончиками пальцев, стоило бы ему лишь ко мне приблизиться.
– Это могла бы оказаться и «она», – заметил я.
– Могла бы. Но убийство – это насилие. У меня оно больше ассоциируется с мужчиной.
– Однако не в случае с отравлением. – Четкий, чистый голос миссис Кавендиш заставил меня вздрогнуть. – Только вчера доктор Бауэрштейн говорил мне, что из-за незнания представителями медицинской профессии редких ядов существует, вероятно, бессчетное количество нераскрытых преступлений.
– Что с вами, Мэри? Какая отвратительная тема для разговора! – воскликнула миссис Инглторп. – Меня прямо дрожь пробирает.
Молодая девушка в форме VAD[4] легко пробежала через лужайку.
– Ты что-то сегодня поздно, Цинтия! Это мистер Гастингс – мисс Мёрдок.
Цинтия Мёрдок была юным созданием, полным жизни и энергии. Она сбросила свою маленькую форменную шапочку VAD, и меня сразу захватили красота вьющихся каштановых волос и белизна маленькой ручки, которую она протянула за чашкой чаю. С темными глазами и ресницами она была бы красавицей.
Девушка уселась прямо на землю рядом с Джоном, и я протянул ей тарелку с сандвичами. Она улыбнулась:
– Садитесь здесь, на траве! Это намного приятнее.
Я послушно опустился около нее:
– Вы работаете в Тэдминстере, не так ли?
Цинтия кивнула:
– Видно, за мои грехи.
– Значит, вас там изводят? – улыбаясь, спросил я.
– Хотела бы я посмотреть, как это у них получится! – воскликнула Цинтия с вызовом.
– У меня есть кузина, которая работает в госпитале, – заметил я. – Она в ужасе от медсестер.
– Меня это не удивляет. Они такие и есть, мистер Гастингс. Именно такие! Вы даже представить себе не можете. Но я – слава Небесам! – работаю в больничной аптеке.
