Юнь как-то предложила:

— Почему бы не перегородить комнату старой бамбуковой ширмой.

— А как?

— Возьми несколько бамбуковых палок черного цвета и обозначь ими углы прихожей. Затем поставь стойки и перекладины. Разрежь пополам бамбуковую ширму и приколоти половинки к поперечным перекладинам — так получится прихожая. Затем из четырех коротких бамбуковых шестов, скрепленных проволокой, сделай перегородку, пришей или прикрепи к ней с обратной стороны кусок темной материи. Это создаст впечатление закрытого пространства и будет даже нарядно, к тому же и денег не стоит.

Вот это пример ведения дел в соответствии с возможностями. Я припоминаю высказывание древних: «Веточки бамбука и опилки — все может сгодиться», и в этом есть смысл.

Юнь придумала интересный способ ароматизации чая — когда с наступлением лета зацветал лотос, она оставляла на ночь в цветке шелковый мешочек с чайным листом, ведь чашечка лотоса закрывается с наступлением сумерек и открывается ранним утром. На следующее утро мы вынимали мешочек и заваривали чай на воде из источника, у чая был удивительно нежный аромат.

Откуда берутся невзгоды, выпадающие нам в жизни? Чаще всего они ниспосылаются в наказание, но в моем злосчастии повинен не я. Я был расположен к дружбе и свято чтил данное слово, но мое простосердечие и неумение сдерживать чувства обрекло меня на многие неприятности. Моего отца, господина Цзяфу, по праву можно было назвать рыцарем щедролюбия. В беде он тотчас приходил на помощь. Он вечно улаживал чьи-то дела или устраивал брачные союзы. Людей, обласканных им, не счесть. К тому же он сорил деньгами, словно то был песок, и все для чужих. После женитьбы мы с Юнь остались жить в родительском доме. Иной раз, когда у нас возникала в чем-то нужда, нам приходилось закладывать вещи. Поначалу мы кое как сводили концы с концами, но со временем это стало трудно. Пословица гласит: «Без денег нет счастья в семье». Бедность навлекла на нас злобу мелких людишек, а потом и колкие насмешки со стороны моей семьи.

Сколь справедливо древнее речение: «Отсутствие талантов у женщины — уже добродетель»! Поскольку я был старшим в семье, по счету третьим сыном, все родственники, дальние и близкие, и моя семья называли Юнь саньнян — «третья сестрица»[80]. Вскоре, однако, это обращение переделали на сань тайтай — «третью госпожу». Шутку повторяли так часто, что она обратилась в привычку. Уже в одном этом мне мнилось стремление унизить Юнь, которая была старше меня на десять месяцев. Не было ли это предвестием наших семейных бед?

В год под циклическими знаками и-сы[81] при правлении государя Цяньлуна я вместе с отцом прибыл в хайнинский ямынь[82]. Вместе с письмами семьи приходили и весточки от Юнь. Отец посчитал, что у нее хороший почерк, и как-то сказал мне:

— Твоя жена знает грамоту, пусть помогает матери писать письма.

Но однажды до моей матушки дошли какие-то слухи, она заподозрила, что это Юнь превратно изложила в письме одно домашнее происшествие, и более не стала обращаться к ее услугам. Когда отец заметил, что письма написаны не рукой Юнь, он осведомился у меня:

— Что, твоя жена больна?

В тот же день я отправил Юнь письмо, умоляя ее объяснить, в чем дело. Ответа не было. Спустя некоторое время отец открыто изъявил свое недовольство:

— Мне кажется, твоя жена тяготится писать за мать письма.

Когда, наконец, мы вернулись домой, и я узнал истинную подоплеку происшедшего, я собрался было тактично объяснить отцу, что же произошло, но Юнь удержала меня:

— Пусть лучше гневается твой старик, чем я потеряю расположение свекрови.

Поэтому относительно этого события отец так и остался при своем убеждении.

Весной в год гэн-сюй[83] я поехал сопровождать отца в Наньцзян[84]. Там мы поселились рядом с неким Юй Фу-цином, сослуживцем отца, который, кстати, привез с собой и семью. Как-то в разговоре с ним отец обронил такие слова:

— Всю жизнь я провел в обременительных хлопотах вдали от дома и семьи[85], и мне всегда хотелось иметь при себе человека, который бы заботился обо мне. Если сын питает ко мне истинное почтение, он должен подыскать мне какую-нибудь женщину. Желательно, чтоб она была из тех же краев, что и я, не будет различий в выговоре.

Фу-цин в точности передал мне пожелание отца, и я тайно отправил Юнь письмо с просьбой присмотреть для него наложницу. Моя жена вскоре нашла подходящую девицу, урожденную Яо. А поскольку сговор еще не состоялся, то она не стала уведомлять об этом мать. Когда же девица прибыла к нам в дом, Юнь, скрывая обстоятельства и цель ее приезда, сказала матери, что Яо из наших краев совершает увеселительное путешествие. Вскоре отец поручил мне доставить наложницу к нему в покои. Его поступок породил много толков, в частности говорили, будто он давно уже имел намерение соединиться с этой девицей. Когда же истинный смысл происходящего стал очевиден моей матушке, она сказала Юнь:

— Но ведь ты говорила, что Яо совершает увеселительное путешествие. С какой же стати мой муж взял ее в наложницы?

Так Юнь восстановила против себя и свекровь.

Весной в год жэнь-цзы[86] я жил в Чжэньчжоу[87]. После путешествия в Янчжоу по реке Ханьцзян мой отец тяжело занемог. Я тотчас же поехал к нему, но вскоре и сам заболел. В это время к отцу приехал мой младший брат Ци-тан. В письме ко мне Юнь сообщила: «Ци-тан занял крупную сумму у нашей соседки. Он просил меня поручиться за него, и вот теперь соседка требует немедленного возвращения долга». Я спросил у брата, верно ли это. Ци-тан стал отнекиваться, говорить, что старшая невестка суется не в свои дела. Поэтому я отписал Юнь: «Нынче мы оба больны, к тому же у нас нет денег, чтобы немедленно заплатить долг. Подожди, пока вернется мой младший брат. Пусть сам выпутывается».

Вскоре отец выздоровел, и я отбыл в Чжэньчжоу. В мое отсутствие пришел ответ от Юнь. Отец сам распечатал ее письмо. Как я потом узнал, Юнь снова писала о том, что Ци-тан занял большую сумму. А в конце следовали такие слова: «Твоя мать считает, что в болезни старика повинна наложница. Как только он оправится от своих недугов, посоветуй Яо сказать старику, будто бы она скучает по дому. А я тем временем попрошу ее родителей приехать в Янчжоу и забрать ее домой. Это единственный выход». Письмо привело отца в неистовую ярость. Прежде всего он спросил Ци-тана, действительно ли тот брал в долг, и мой брат заявил, что впервые об этом слышит. Затем отец написал мне: «Твоя жена занимает тайком от тебя деньги и клевещет на твоего брата. Более того, у нее хватает дерзости называть свекровь «твоей матерью»[88], а меня, почтенного отца твоего, «стариком». Нет и не может быть более недостойной грубости. Я уже отправил домой нарочного с повелением, в коем предписал изгнать ее из дому. Если у тебя осталась хоть малость соображения, ты должен сам понять ее вину».

Это известие поразило меня как гром среди ясного неба. Я немедленно написал ответ, умоляя о прощении, вскочил на коня и поспешил домой в страхе, как бы Юнь не покончила с собой. В то время как я объяснял своим домашним, как все произошло, принесли письмо от отца, в котором тот не преминул изобразить поведение Юнь в самых мрачных тонах. Юнь, рыдая, сказала:

— Конечно, не следовало мне употреблять такие слова, но я сделала это по неведению, свекор мог бы простить меня.