Вадик кивнул, сделал суровое лицо и выскочил из кузова. Через приоткрытую дверцу я наблюдал, как водитель после коротких переговоров с санитаром рысцой двинулся к «Скорой».

– Слушаю? – глаза его смотрели преданно и честно, только немного бегали.

Не выходя из машины, я приоткрыл дверцу ровно настолько, чтобы водитель мог углядеть неподвижное тело на столе.

– Значит, так, дела пострадавшего плохи. Понадобится не менее двух-трех недель пребывания в больнице. Если выкарабкается, конечно, – добавил я многозначительно. Глаза водилы беспокойно забегали. – Клиника у нас хорошая, но элитная, а посему платная. Другими словами, и не таких на ноги мои коллеги ставили, но за круглую сумму.

Водила понимающе закивал. Еще бы, ему да не знать, что за все платить приходится. Лицо его приняло сосредоточенно-внимательное выражение. Поколебавшись, как бы не переборщить, я назвал сумму, эквивалентную трехнедельному отдыху в нашем «санатории». Парень шумно, с облегчением выдохнул и полез в карман. Возможность избежать встречи с ментами он, по-видимому, ценил гораздо выше. Любопытно, он что, такие суммы с собой таскает? На карманные расходы, видимо. Я покачал головой в некотором изумлении.

– Если готовы взять расходы на себя, садитесь в кабину, иначе с охраной клиники общаться придется, а это займет много времени. Оплатите как положено, получите квитанцию, оставите свои данные. Не волнуйтесь, вам это ничем не грозит, просто порядок такой. И поторопитесь. Если он, – я мотнул головой в сторону стола, – загнется в ближайшие несколько часов, тогда общения с милицией не избежать ни вам, ни мне.

Минут через пять мы уже шагали по бесконечным коридорам клиники. Я давал последние напутствия.

– Если будут спрашивать, представитесь дальним родственником. Нет, лучше знакомым. Скажите, свалился друг как снег на голову – неизвестно откуда. А тут наша «Скорая». Наплетите там что-нибудь неразборчивое. Мы же не хотим о ДТП сообщать? Не хотим. – О ДТП по понятным причинам не хотели сообщать мы оба. Он – потому что жутко боялся стражей правопорядка. Я – потому что никакого ДТП не было. – Только смотрите, не завритесь. Скажите, что паспортных данных не знаете, адрес «приятеля» тоже не помните. Попытаетесь, мол, связаться с родственниками. Что еще? Ах, да, имя. Назовем пострадавшего, скажем… Колесов Михаил Александрович. Запомните?

– Доктор, а, это… Тебе-то сколько? Ну, лично тебе, благодарность, так сказать?

– Что? – Мои глаза исторгли молнии. – Какая «благодарность»?! Единственное, что меня интересует, – это жизнь и здоровье больного!

«Страховой полис» ловко увернулся от молний, смущенно потупился и о деньгах больше не заговаривал.

– Ждите здесь. Надежда Ивановна, – важно обратился я к молоденькой девушке за столом, – будьте любезны взять плату за лечение этого несчастного, что мы сейчас доставили. Вперед, скажем, за три недели. Гражданин завтра уезжает и не знает, когда вернется.

– Владимир Сергеевич?..

– Наденька, – торопливо зашептал я, – некогда, потом все объясню. Возьми с этого кадра за три недели по максимуму, пока он тепленький, о’кей? Иначе еще один бесплатный пациент гарантирован. Но ты же знаешь, как руководство к этому относится? – Наденьке позиция руководства была прекрасно известна. – Пострадавший – Колесов Михаил Александрович. Другие данные пока неизвестны, документов нет, адрес неизвестен. Пока, но я обещаю в скором времени восполнить все пробелы. Сделаем?

– Под вашу ответственность, Владимир Сергеевич, – с сомнением покачала головой девушка.

– Разумеется, Надюша! Если что, скажи – вынудил, уломал, силой заставил, подлец эдакий.

– О чем это вы шептались? – подозрительно уставился на меня «полис».

– Тише вы, – шикнул я, – неудобно. Я попросил Надежду Ивановну не донимать вас расспросами. Готовьте деньги.

– Ладыгин! – заверещал громкоговоритель.

– Все, уважаемый, мне пора. Ни о чем не беспокойтесь, мое слово – закон.

Часа через два, успев сдать беднягу Колесова, пообщаться с Крутиковым по поводу Леры и съездить по вызову к сердечнику-хронику, я выкроил время и забежал в реанимацию, ставшую на ближайшее время для Мишки домом родным.

До недавнего времени я имел счастье трудиться в реанимационном отделении, пока судьба моя не сделала крутой вираж, в результате чего я оказался в терапии. Отработав положенное на основном месте, я, как и многие мои коллеги, отправлялся в ночное дежурство на «Скорой». Совмещение должностей давало неплохую прибавку к жалованью, а также занимало почти все имеющееся в моем распоряжении время. Последнее обстоятельство, полагаю, значительно оберегало меня от разного рода приключений, которые в моей жизни и так присутствовали в изрядном количестве.

Институтский мой приятель попал в умелые и заботливые руки Щербакова, который, было дело, и меня однажды буквально из могилы вытащил.

– Времени в обрез, – с порога предупредил я. – Как он?

– Знакомый, что ли? – прищурился Щербаков.

– Вообще-то да, – честно признался я. – В институте вместе учились.

– Коллега, значит. Так-так, тем интереснее… Не знаю, что произошло с твоим приятелем…

– Что, так серьезно? – Не на шутку испугавшись, перебил я неторопливые речи Щербакова.

– Как сказать… Руку его заштопали, порядок. Переломов нет. Еще имеет место пара-тройка довольно глубоких ссадин, возможно, сотрясение головного мозга, но утверждать наверняка сейчас трудно. Ну а синяками, ушибами, царапинами украшен дружок твой с головы до ног. Но это все фигня. Самое интересное то, что коллега, похоже, несколько суток ничего не кушал, равно как и не пил. По крайней мере, почти не пил. Степень истощения такая, что заднице его, пардон, впору паутиной зарасти, потому как какать давно нечем. В сознание пока не приходил. Организм, к счастью, крепкий – состояние улучшается прямо на глазах.

Мы помолчали, глядя на распростертое на кровати худое тело. Сейчас, отмытый и переодетый в больничное белье, Мишка выглядел еще более жалко и беспомощно – желтая кожа, обильно украшенная синяками и кровоподтеками, резко контрастировала с белоснежным бельем и перевязочным материалом; голова и руки были увиты проводами, трубками и трубочками. Рыжая с частой сединой щетина только подчеркивала худобу лица.

– Слушай, – нарушил молчание Щербаков, – может, он в какой секте состоял? Знаешь, говорят, есть такие, где самоистязанием занимаются, аскетизм проповедуют.

– Мишка в секте? Быть такого не может, точно говорю.

– А родственники что говорят?

– Отец умер давно, мать-старушка в каком-то пансионате. А больше вроде и нет никого. Так что родственники молчат, – изрек я глубокомысленно.

– Его же оплатили по полной программе, – удивился Щербаков.

– Да это так, приятель какой-то позаботился. Пойду я пока, загляну попозже, как поспокойней станет.

Часа полтора спустя звонки с требованием немедленной помощи временно – как показала практика, до рассвета – прекратились. Сердечники, язвенники, диабетики и искатели приключений взяли тайм-аут на кратковременный сон и отдых. Передышку я решил использовать по полной программе, предварительно заглянув в диспетчерскую. На телефоне дежурила сегодня Алевтина Георгиевна.

– А где Хоменко? – удивился я, не увидев привычной флегматичной физиономии своего диспетчера.

– А я тебя чем не устраиваю? – не упустила случая позубоскалить Алевтина. – Ну, согласись, Володечка, я же лучше, чем Хоменко?

– Лучше, – охотно согласился я. – С определенного ракурса.

Алевтина смешно поморщилась.

– Ладно тебе, остряк. С чем пришел?

– Наведаюсь в терапию, – доложил я, – затем в реанимацию, а после посижу в ординаторской.

– Иди уж, – милостиво разрешила дежурная, – понадобишься – из-под земли достанем, будь уверен. Плюшку хочешь? Сама пекла.

Я добросовестно исполнил врачебный долг перед больными, вверенными мне на сегодняшний день, вполуха выслушал сообщение дежурной медсестры о том, что состояние у всех четверых стабильное и опасений не внушает, и, горя от нетерпения, помчался в реанимацию.