Я проснулся, почесал щеку и наткнулся на чьи-то узкие длинные пальчики, нежно поглаживающие свеженалепленную полоску пластыря. Я подумал и решился открыть глаза.
В нескольких травинках от моего носа расположилось стройное женское бедро, обтянутое плотным серебристым шелком. А вот и русалка собственной персоной. Я усмехнулся.
– Хороший сон?
Черные глаза смотрели на меня ласково и чуть иронично. Глаза напоминали продублированную уменьшенную копию омута из сна. Вот только в глубину меня больше не тянуло. Я уже был там, а ноги мои прочно завязли в густом иле. Я глянул сквозь толщу темной воды на склонившееся надо мной очаровательное лицо и задал себе резонный вопрос: а точно ли я проснулся?
– Здравствуйте, Володя.
Лицо молодой женщины обрамляли густые темно-каштановые, почти черные волосы, выдававшие примесь то ли восточной, то ли цыганской крови. Губы ее, подкрашенные вишневой помадой, были пухлыми и красиво очерченными, а кожа золотисто-персикового цвета казалась слегка бледной в сочетании с темными волосами.
– А как вы узнали, что я – это я? – Я неуклюже сел и принялся сосредоточенно разминать затекшую руку.
– Так здесь же больше никого нет, – Катя, а в том, что это была именно она, сомнений не возникало, весело рассмеялась. – К тому же, вы выглядите именно так, как я вас себе представляла.
Катя легко поднялась. Глядя на нее, я почувствовал еще один приступ головокружения. Моя русалка в отличие от зеленоволосых чешуйчатых красавиц из сна выглядела, как несколько необычная, но при этом очень удачная помесь вавилонской блудницы, непорочной девственницы и очаровательной ведьмочки из гоголевских рассказов.
Дав мне возможность вдоволь налюбоваться своими достоинствами, Катя произнесла с милой улыбкой:
– Так мы едем или остаемся? Откровенно говоря, я ужасно голодна. Впрочем, если хотите, можем устроить пикник прямо здесь.
Я сообразил, что все еще сижу на траве, и поспешно поднялся. К моему удивлению, мы оказались почти одного роста. Катя, правда, была в туфлях на высоком каблуке, но и мой рост считался гораздо выше среднего.
Я безропотно сделал шаг вслед за Катей, на мгновение вспомнил о пустом кошельке, но в следующую секунду мое внимание уже было полностью поглощено видом слегка покачивающихся упругих бедер. Пусть будет как будет, окончательно решил я и второй шаг сделал уже более уверенно.
Вскоре выяснилось, что идем мы к машине, которую Катя оставила на дороге. К спорткомплексу она спустилась ножками. Этими прелестными, стройными, загорелыми ножками. Головокружение усилилось.
При нашем приближении передняя пассажирская дверца чуть приоткрылась. Из этого я сделал два вывода. Во-первых, нас трое. Во-вторых, это не частный извозчик и тем более не такси. Ни разу не видел извозчиков, открывающих пассажирам дверь.
Я нерешительно помялся.
– Что же вы стоите? Присаживайтесь, – изящным жестом «русалочка-ведьмочка» указала на заднюю дверцу.
С водителем Катя меня не познакомила. Более того, коротко стриженный мужчина, сидящий за рулем, даже не обернулся. Но, усаживаясь и пристраивая рядом сумку со спортивной формой, в зеркале заднего вида я случайно поймал его внимательный, изучающий взгляд.
Катя обменялась с водителем какими-то знаками, и мы тронулись.
– А Мишу вы давно знаете? – поинтересовалась Катя, устраиваясь на сиденье так, чтобы видеть одновременно меня, водителя и дорогу.
– С института. Учились вместе.
– Вы дружили? – спросила она почему-то в прошедшем времени.
– Дружили. И сейчас дружим.
– Вот как? – Катя посмотрела на меня испытующе. В глазах появился странный блеск. – По телефону вы сказали, что давно не виделись.
– Да, в последние годы мы видимся редко, – согласился я.
– Ах, вот оно что, – огоньки в глазах погасли.
На вопросы я отвечал машинально, не особенно вдумываясь в смысл произносимых Катей и мною слов. Мне не давал покоя вопрос: как бы потактичнее и без ущерба для собственного самолюбия намекнуть этой красотке, что сегодня похода в кафе не будет. Но заговаривать об этом при постороннем не хотелось. Я снова поймал в зеркале взгляд водителя, сделал ему «страшное лицо» и тут же мило улыбнулся Кате. Она незамедлительно вернула мне улыбку и сказала:
– Значит, вы врач.
– Откуда вы знаете? – изумился я.
Катя залилась своим необыкновенным смехом. Я жутко смутился и почувствовал, что покраснел, что привело меня в еще большее смущение.
– А, ну да… В смысле да. Врач.
– А какой именно? – с детской непосредственностью продолжала интересоваться Катя.
– Терапевт, – скромно сказал я, не без труда сообразив, что спрашивает она про специализацию.
– Болтуном вас не назовешь, – Катя прищурилась, в глазах опять заиграли огоньки.
Разговор не доставлял мне удовольствия. Сказать точнее, он был мне даже несколько неприятен, очень уж походил на допрос. Глазастый водитель приятного впечатления не прибавлял. Катя это, очевидно, почувствовала, потому что, спохватившись, обезоруживающе улыбнулась и сказала:
– Зато я вас, кажется, совсем заболтала. Послушаем музыку.
Она склонилась к полочке с аудиокассетами и начала перебирать записи. По ее лицу, продолжавшему сохранять дружески-приветливое выражение, невозможно было что-либо прочесть. Любуясь красиво очерченным профилем, я гадал, куда мы направляемся. Едва ли меня собираются просто подвезти домой, в этом случае спросили бы дорогу. Наверное, мы все-таки едем в кафе или другое злачное место, где можно отдохнуть и хорошо поесть.
Между прочим, Колесова она называет Мишей. Может, их связывают более тесные отношения, нежели дружеские? Уж не с Катей ли спешил на свидание Мишка, когда мы с ним сцепились около цветочного прилавка? А девушка сейчас руководствуется здоровым побуждением загладить Мишкину оплошность и уделить символическую толику внимания внезапно позвонившему старому приятелю.
Эти размышления сделали основательный подкоп под неустойчивый песочный замок тайных надежд и привели меня в печальное расположение духа. Я немедленно принялся искать им опровержение. Из динамиков как нельзя более кстати полилась нежная музыка. Певец, имя которого я забывал столько же раз, сколько и слышал, проникновенно пел о любви. Делал он это на английском языке, но моих познаний вполне хватало, чтобы уловить общий смысл песни. Слова «I want» и «I love» знает, по-моему, каждая уважающая себя половозрелая особь.
Под этот аккомпанемент настроение мое улучшилось, я воспрял духом и быстренько водрузил песочный замок на место, укрепив его вескими аргументами. Во-первых, меня Катя называла Володей и даже – сердце мое нежно дрогнуло – Володенькой. А ведь мы были едва знакомы. Во-вторых, водитель, скорее всего, и не думал на меня пялиться, а был занят тем, что обозревал дорогу. Разве не для этого предназначено зеркало заднего вида? А в-третьих, если Мишка и имел на Катю виды, то лично мне об этом ничего неизвестно, следовательно, нечего и мучиться попусту. Успокоив таким образом свою щепетильную в вопросах нравственности натуру, я окончательно избавился от неловкости, возникшей было во время «допроса», откинулся на сиденье, покрытое мягким плюшем, и погрузился в мечты.
Катя закурила длинную тонкую сигарету. Сам я не курю и в принципе не одобряю курения. Но запах хорошего табака мне нравится. Катина сигарета источала терпкий чистый аромат хорошего Табака с большой буквы. Так, окруженный дурманящим запахом табака, музыкой, навевающей фантазии, и самими фантазиями, по большей части эротического характера, я впал в мечтательное полузабытье и очень удивился, когда машина наконец остановилась.
За дорогой я не следил и сейчас с любопытством оглядывал незнакомую мне местность. Кажется, мы были где-то на окраине города.
– Приехали, – проворковала Катя и посмотрела на меня выжидающе.
Сообразив после секундной паузы, что девушка ждет от меня проявления хороших манер, я выскочил наружу, как заправский грум открыл переднюю дверцу и подал руку. Царственным жестом Катя вложила в мою лапу узкую смуглую ладонь и начала выходить из машины. Собственно, сам процесс выхода занял не более секунды. Но черноволосая «русалочка» каким-то образом наполнила его множеством изящных и соблазнительных телодвижений, ни одно из которых не ускользнуло от моего жадного внимания. Когда девушка наконец покинула салон – изящная ножка, поворот головы, плавный изгиб талии, снова ножка, – я парил в нескольких сантиметрах над землей, слегка покачиваясь на сквозняке.
