– Ну, ба! Как ты не понимаешь? А если бы бедняга под муниципальный мусоровоз попал, это, по-твоему, то же самое было бы? – презрительно фыркнул Зяма.

– Какой кошмар! – Бабуля, которая на протяжении всей своей долгой трудовой жизни внушала школьникам идеи гуманизма, искренне шокировалась душевной черствостью собственного внука.

– Кстати, Зямка, этот бедняга – твой знакомый, Всеволод Полонский, – сообщила я, проходя мимо комнаты братца.

– Что?! Какой кошмар!!! – совершенно искренне ужаснулся Зяма, роняя на паркет включенный паяльник.

В воздухе бодряще запахло сосновой смолой, скипидаром и горящим деревом.

– Я знала, что наш мальчик вовсе не такой плохой, каким хочет казаться, – удовлетворенно пробормотала бабуля, возвращаясь к кроссворду.

– Дюха! Иди сюда! – бешено заорал мне «хороший мальчик». – Живо говори: что там с Полонским? Он уже совсем насмерть задавленный или еще будет жить?!

– Сердечность и сочувствие к ближнему – фамильные черты Кузнецовых! – растрогалась наивная бабуля.

Она не знала, что кое-кто из нашей славной фамилии кровно заинтересован в том, чтобы продолжительность жизни Всеволода Полонского не оказалась меньше, чем срок погашения им кредита на покупку тигрового пальто.

Я прикрыла дверь в гостиную, прошла к брату и с тяжким вздохом бухнулась на софу. Подо мной что-то болезненно хрустнуло.

– Вижу, дело плохо, – взглянув на мое зареванное лицо, совсем расстроился Зяма. – Что, надежды нет?

– Надежда есть, но маленькая, сейчас Сева в коме, но он еще может вернуться к жизни, – сказала я, осторожно вытянув из-под себя подобие помятой этажерки из картона и спичек. Мое падение нанесло ей увечья, абсолютно несовместимые с жизнью. – Прости, я тут слегка… Это что было?

– Это была модель моей новой инсталляции, – машинально ответил Зяма, против обыкновения не разоравшись насчет тупых вандалов и варваров, неспособных к адекватной оценке гениальных предметов дизайнерского искусства. – Насчет Полонского… Ему можно чем-то помочь?

Братец поднял с паркета курящийся сизым дымком паяльник и посмотрел на него с таким задумчивым видом, словно рассматривал возможность оживления коматозного Полонского и взимания с него задолженности непосредственно с помощью данного электроприбора.

– Молись за его здоровье! – посоветовала я.

– Дюша! Твой телефон! – прокричала из прихожей мамуля.

Моя сумка, заброшенная на вешалку, дергалась на крючке, как свинья на веревочке, и примерно так же мелодично повизгивала.

– Индульгенция! – едва я приложилась к трубке, с надрывом воззвал ко мне Максим Смеловский. – Спаси-помоги!

Я скрипнула зубами. Терпеть не могу, когда доморощенные остряки коверкают мое и без того небанальное имя ради красного словца!

– Это что-то новенькое, – холодно похвалила я.

Прежде меня уже называли Индюшкой, Индуской, Индирой и Индианой Джонсом. В «Индульгенции» чувствовался некий зловещий средневековый колорит. Невыветрившийся дымный запашок от Зяминого паяльника закономерно проассоциировался у меня с кострами святой инквизиции.

– Было новенькое, да сплыло! – Макс отчетливо всхлипнул. – Инка, у меня такая беда! У меня Россинанта увели!

Тема замшелого Средневековья получила неожиданное развитие.

Еще на Зеленой, призывая меня умчаться с ним на белом коне, Смеловский похвастал, что окрестил своего нового четырехколесного друга в честь боевого скакуна Дон Кихота Ламанчского. Поскольку моя девичья память избирательна, технические характеристики нового автомобиля Смеловского в ней не задержались, но гордое лошадиное имя застряло, как шпора в боку. Так что я не затруднилась расшифровать Максимкино иносказание:

– У тебя угнали машину?

– Да!

– Новую «Ауди», которую ты только что купил?!

– Да!

– Макс… – Я просто не знала, что сказать. – Как же это случилось?

– Да очень просто!

Макс коротко изложил мне свою печальную историю, и я согласилась, что она действительно весьма незатейлива: автомобиль, оставленный незадачливым автовладельцем без присмотра на обочине оживленной городской улицы, элементарно не дождался хозяина, вернувшегося примерно через час. В самом деле, очень простая история! Несколько осложняло ее только одно обстоятельство морального характера: мой верный рыцарь не озаботился безопасной парковкой машины по причине того, что торопился успеть на съемку сюжета о нашей рекламно-водочной акции.

– Получается, что я лишился Россинанта из-за тебя, любимая! – открыто упрекнул меня Макс.

– Налево пойдешь – коня потеряешь, – пробормотала я, усиленно соображая, чем можно помочь пострадальцу в этой ситуации. – Максик, а ты уверен, что твою тачку угнали? Помнится, в разгар нашей акции на Зеленой вовсю работал эвакуатор…

Я напрягла зрительную память, и припомнилось мне, будто я даже видела новенькую белую иномарку, уезжающую в голубую даль на горбатой спине машины-эвакуатора…

Я тут же сказала об этом Смеловскому, и он встрепенулся:

– А номер машины ты не запомнила?

– Конечно, нет! – слегка обиделась я.

Заподозрить девичью память в том, что она могла самопроизвольно запечатлеть бессмысленное сочетание букв и цифр, было несколько оскорбительно. Я женщина, а не компьютер!

– И в этом твое неоспоримое преимущество, – подхалимски заметил Макс. – Кстати, не могла бы ты использовать его на пользу ближнего? Твой приятель, который работает в главном управлении, он, наверное, может помочь с поисками пропавшей машины?

– Капитан Кулебякин? – Я замялась. – В принципе он, конечно, может помочь, если захочет… Но это напрямую зависит от личности ближнего, который нуждается в помощи.

– Хочешь сказать, что ко мне он приревнует? – догадался Макс.

В его голосе занятно смешались досада и удовлетворение.

– Приревнует, – подтвердила я. – Но ты не расстраивайся, я сейчас другому своему милицескому приятелю позвоню, капитану Барабанову из ОБЭП. У нас с ним ничего такого, так что он меня ревновать не станет.

– Действуй! – одобрил Смеловский. – А я пока на всякий случай побегу писать заявление об угоне…

Дозвониться Руслану Барабанову я не смогла – абонент был недоступен. С этими бравыми милицейскими парнями вечно так: когда они больше всего нужны, их нипочем не найдешь! Бойцы невидимых фронтов!

Однако обещание, данное Максу, надо было как-то выполнять. Вспомнив все те нехорошие истории, которые мне доводилось слышать об эвакуаторах и штрафплощадках, я решила пустить в ход тяжелые фигуры и пошла на поклон к папуле. У него полно друзей-приятелей на высоких уровнях силовых структур. Авось и в озоновом слое ГИБДД найдется кто-нибудь подходящий!

– Я попробую, – коротко ответил славный папуля на пространную просьбу «навести среди своих справочки, не увозил ли сегодня днем эвакуатор с центральной улицы города новую белую «Ауди», и если увозил, то куда дел и как ее теперь забрать?».

Он взял телефон и уединился в кухне. В ожидании результатов телефонных переговоров я неприкаянно побродила по квартире, но нигде не нашла желанного покоя.

В родительской спальне, закрыв глаза и лунатически шевеля пальцами над клавиатурой ноутбука, медитировала мамуля. Она настраивалась на общение с музой ужастиков и прогнала меня недвусмысленной репликой: «Ступай себе с богом, Дюша, третий – лишний!» – из чего я заключила, что бог тоже не будет третьим с мамулей и ее демонической музой.

На диване в гостиной залегла бабуля с особо трудным кроссвордом, для разгадки которого нашей дряхлой старушке не хватало опыта и знаний, накопленных за собственные долгие лета. Ба вообразила, будто, приплюсовав к своим семидесяти годам мои тридцать, она победит кроссворд на все сто, и прицепилась ко мне с каверзным вопросом: «Как расшифровывается татуировка «паук»?»

– Бабуля, откуда мне знать? Я разве спец по рисункам на теле? – досадливо отмахнулась я.

– Дюха у нас спец только по разрисовке лица, да и то лишь непрочными средствами декоративной косметики! – съязвил Зяма.