– Хорошо, мама.

– Молодец, правильно, хорошая девочка. А теперь пойдем примем ванну.

О, мне нельзя так уставать, чтобы не рисковать вновь вызвать гнев женщины, которая может наброситься на меня ни с того ни с сего, без всякой видимой причины.

Китти провела меня через короткий коридор к открытой двери, за которой я увидела золотой рисунок по черным обоям.

– Это ванная комната для живущих в доме, – проинформировала меня Китти, первой входя в помещение и втаскивая меня за руку. – А вот эту штуку важные люди называют всякими красивыми словами, а я человек простой и называю это толчком. Прежде чем сесть, поднимешь крышку, а потом каждый раз смывай, да не набрасывай бумаги, а то забьется и вода пойдет через верх. Эта неприятная работа – чистить эту штуку – будет на тебе. И вообще, ты будешь поддерживать чистоту во всем доме. Я объясню тебе, как ухаживать за растениями, а то засохнут, надо поливать, подкармливать, стирать пыль с листьев, чтоб блестели. И протирать мои изделия, пылесосить, стирать тоже будешь, но прежде всего – ванная.

Вот она, моя давняя мечта – ванная комната в доме, с горячей и холодной водой, ванной, раковиной, зеркалами по двум стенам. Но сейчас я была слишком измотана, чтобы радоваться всему этому.

– И еще послушай, девочка – ты слышишь меня? – доносился до меня словно сквозь вату резкий голос Китти. – Все это – краска, обои, ковер – новехонькие, сама видишь. И чтобы так оно и оставалось. Это твое дело – поддерживать все это в таком же состоянии, как сейчас, ты слышишь?

Я, почти ничего не видя перед собой, кивнула.

– И знай с самого начала, я жду от тебя, что ты будешь как следует отрабатывать расходы на проживание и еду. Будешь делать все по дому, что я тебе скажу. Ты наверняка ничего не понимаешь в домашней работе, мне придется тратить на тебя свое драгоценное время, чтобы научить, но тебе придется быстро научиться этому, если ты хочешь жить в этом доме. – Она прервала свою речь и заглянула мне в глаза. – Тебе ведь нравится здесь, правда?

Что она все спрашивает меня, когда я не успела как следует и оглядеться? И манера Китти говорить со мной уже насторожила, развеяла надежду, что это будет моим домом, а не тюрьмой.

– Да, – ответила я, стараясь вложить в свои слова как можно больше живости. – Все очень красиво.

– То-то, – довольно улыбнулась Китти. – На первом этаже есть еще одна ванная. Тоже красивая. Но это для гостей. Она должна блестеть, чтобы ни одною пятнышка. Это будет твоя забота.

Китти то и дело доставала из шкафчиков с зеркальными раздвигающимися дверцами всякие пузырьки и флакончики и скоро собрала на алой мраморной полочке, в тон «хозяйской ванной», целую коллекцию.

– Теперь, – продолжила Китти деловым тоном, – первым делом надо будет соскрести с тебя всю эту грязь. Вымой как следует свои грязные волосы. Надо уничтожить всю эту вшивость, которой не может не быть на тебе, убить всякие микробы. У твоего папы чего только нет, а ты варилась в этой грязи с самого своего зачатия. Ты что, про Люка Кастила рассказывают в Уиннерроу такие вещи, что без всякого перманента волосы дыбом встают. Но теперь он заплатит за все свои приключения. И еще как заплатит.

Она, похоже, испытывала какую-то необъяснимую радость, произнося эти слова. Лицо ее расплылось в жутковатой улыбке.

Откуда она знает про отцову болезнь? Я чуть было не сказала, что он сейчас выздоровел, но у меня язык не ворочался от усталости.

– О, прости меня, моя сладкая. Я тебя обидела? Но ты должна понять, что мне противен твой отец.

Значит, я сделала правильный выбор. Все, кому не нравится мой отец, правы в своих суждениях. Я вздохнула и улыбнулась Китти.

– Я выросла в Уиннерроу, родители до сих пор живут там, – продолжала она. – Да где им, действительно, еще жить. Людям начинает нравиться жить на своем месте, если им больше некуда деваться. Я бы сказала, им страшно жить. Они боятся бросить дом и попасть в большой город. В Атланте, где я работаю, им вообще нечего делать. Ничего, как я, они тут не сделают. Где им взять мои таланты. Теперь мы живем не в Атланте, как мы тут говорили, а в пригороде, в двадцати милях от города. Оба – и Кэл, и я – работаем. Тут надо биться за жизнь. Кэл – мой, и я люблю его. Убью любого, чтобы сохранить мужа.

Она сделала паузу, пристально вглядываясь в меня прищуренными глазами.

– Мое заведение расположено в большом современном отеле, куда стекается всякая богатая публика. Тут, в Кэндлуике, не купишь дома, пока не будешь делать тридцать тысяч в год, а мы, работая вдвоем, через несколько лет удвоили эту сумму. Тебе понравится такая жизнь, еще как. Ты пойдешь в школу, она трехэтажная, там крытый бассейн, кинозал, и вообще тебе там куда больше понравится, чем в твоей второразрядной школе. И смотри, как раз вовремя, новое полугодие начинается.

Я с тоской вспомнила старую школу, мисс Дил. Именно в той школе я узнала о другом мире, мире лучшем, где люди думают об образовании, о книгах, картинах, архитектуре и науке, а не просто о том, как прожить сегодняшний день. Я не смогла даже попрощаться с мисс Дил. Надо было отбросить свою гордость и как-то поблагодарить ее за заботу. Я с трудом сдержала слезы. Потом был там еще Логан. Он, возможно, не заговорил со мной тогда из-за присутствия в церкви родителей. Или еще по какой-то причине. Теперь не только моя обожаемая учительница, но и Логан казались мне какими-то нереальными, словно сон, который больше не приснится. Даже наша хибара виделась мне смутно, хотя и прошло-то всего ничего, как я ее покинула.

Дедушка уже спит вовсю к этому времени. А тут еще магазины открыты, и люди ходят за покупками. Вроде Кэла, который где-то ищет мне одежду – такую, чтобы была велика. Я тяжело вздохнула: кое-что осталось неизменным.

С налитыми свинцом ногами я стояла и ждала, пока Китти наполнит водой красивую розовую ванну.

Горячий пар оседал на зеркалах, попадал в легкие, окутывал Китти, так что она казалась где-то далеко-далеко, я уплыла вместе с Китти в фантастический мир, среди облаков, рядом с луной, и в черной туманной ночи, в которой было полно золотых рыбок. От слабости я чувствовала себя пьяной, ноги меня еле держали, и откуда-то с луны я услышала, что Китти велит мне раздеться и побросать все в пластиковый мешок, а потом вся моя одежда пойдет в мусор, на свалку и в конце концов сгорит.

Я стала медленно стаскивать с себя одежду.

– У тебя будет все новое. Я на тебя потрачу целое состояние, девочка, так что ты вспоминай об этом факте, когда будешь тосковать по свинарнику, который ты называешь домом. Давай, побыстрей раздевайся! Делай, раз я говорю. Ты как, не слышишь или не понимаешь?

От страха и усталости пальцы еле справлялись с пуговицами. Да что с ними такое? Быстрее, что ли, не могут шевелиться? Я успела справиться с парой пуговиц, когда Китти достала из шкафа пластиковый передник и положила его на пол.

– Встань на него, и пусть одежда падает на него, и чтобы ничто твое не касалось чистого ковра или мрамора.

Голая стояла я на пластиковом переднике, а Китти рассматривала меня с ног до головы.

– Ух ты, не такая уж ты и маленькая девочка, ей-Богу. Сколько тебе, кстати?

– Четырнадцать, – ответила я.

Язык налился тяжестью, соображалось туго, глаза так хотели спать, будто в них насыпали песку. Отвечая Китти, я устало прикрыла глаза, пошатнулась, зевнула.

– А когда тебе будет пятнадцать?

– Двадцать второго февраля.

– У тебя месячные уже были?

– Да, у меня началось, когда исполнилось тринадцать.

– Вот никогда не подумала бы. У меня в твоем возрасте были такие груди, что мальчики рты разевали. Но не всем же такое счастье, правильно?

Я кивнула и подумала, что хорошо бы Китти оставить меня одну и дать принять первую в жизни ванну. Но Китти явно не намеревалась уходить и предоставлять мне возможность воспользоваться ванной в одиночку.

Я снова глубоко вздохнула и, поняв, что меня не оставят одну, направилась к розовому унитазу.