Пуаро двинулся по боковой дорожке, ведущей к «Белому дому». Сад выглядел очень приятно. Цвели сирень и золотой дождь, а в центре лужайки возвышалась старая сучковатая яблоня. Под ней растянулась в шезлонге Линн Марчмонт.
Она нервно вскочила, когда Пуаро церемонно пожелал ей доброго утра.
– Вы напугали меня, мсье Пуаро. Я не слышала ваших шагов по траве. Значит, вы все еще в Уормсли-Вейл?
– Как видите.
– Почему?
Пуаро пожал плечами:
– Это приятное уединенное место, где можно расслабиться. Вот я и расслабляюсь.
– Я рада, что вы здесь, – сказала Линн.
– Вы не спрашиваете меня, как ваши родственники: «Когда вы возвращаетесь в Лондон, мсье Пуаро?» – с тревогой дожидаясь ответа?
– Они хотят, чтобы вы вернулись в Лондон?
– По-видимому, да.
– Ну а я не хочу.
– Да, вижу. Почему, мадемуазель?
– Потому что это означает, что вы не удовлетворены. Я имею в виду, не удовлетворены версией, будто это сделал Дэвид Хантер.
– А вам так хочется, чтобы он оказался невиновным?
Пуаро увидел, как она слегка покраснела под загаром.
– Естественно, я не хочу, чтобы человека повесили за то, чего он не совершал.
– Да, вполне естественно.
– А полиция просто предубеждена против него, потому что он их разозлил. Самое худшее в Дэвиде – это то, что ему нравится восстанавливать людей против себя.
– Полиция не так предубеждена, как вы думаете, мисс Марчмонт. Предубеждены были присяжные. Они не подчинились указаниям коронера и вынесли вердикт, вынуждающий полицию арестовать Дэвида Хантера. Но могу вас заверить, они далеко не удовлетворены обвинением против него.
– Значит, его могут освободить? – обрадовалась Линн.
Пуаро снова пожал плечами.
– А кого же они подозревают, мсье Пуаро?
– Тем вечером в «Олене» была женщина, – медленно произнес он.
– Ничего не понимаю! – воскликнула Линн. – Когда мы думали, что этот человек – Роберт Андерхей, все выглядело так просто. Почему майор Портер сказал, что это Андерхей, если это не так? Почему он застрелился? Мы вернулись туда, откуда начали.
– Вы третья, кто использует эту фразу!
– Вот как? – Она казалась удивленной. – А чем вы занимаетесь теперь, мсье Пуаро?
– Разговариваю с людьми – вот и все.
– Но вы не спрашиваете их об убийстве?
Пуаро покачал головой:
– Нет, я просто… как бы это сказать получше… собираю сплетни.
– Это помогает?
– Иногда. Вас бы удивило, как много я знаю о повседневной жизни в Уормсли-Вейл за последние несколько недель. Я знаю, кто куда ходил, кто с кем встречался, а иногда и кто что говорил. Например, я знаю, что Арден шел по тропинке в деревню мимо «Фарроубэнка» и спросил дорогу у мистера Роули Клоуда, что у него был рюкзак на спине и не было багажа. Я знаю, что Розалин Клоуд провела больше часа на ферме с Роули Клоудом и была там счастлива, что для нее весьма необычно.
– Да, – кивнула Линн, – Роули мне рассказывал. Он говорил, что она вела себя как горничная, которой предоставили несколько свободных часов.
– Так он сказал это? – Пуаро сделал паузу. – Да, я знаю многое о происходящем здесь. И многое слышал о людских затруднениях – например, ваших и вашей матери.
– Это не секрет, – усмехнулась Линн. – Мы все пытались выклянчить деньги у Розалин. Вы это имеете в виду, не так ли?
– Я этого не говорил.
– Но это правда! И, полагаю, вы слышали разговоры обо мне, Роули и Дэвиде.
– Но ведь вы собираетесь замуж за Роули Клоуда?
– Разве? Хотела бы я это знать… Как раз это я и пыталась решить в тот день, когда Дэвид выбежал из леса. У меня в голове словно застрял огромный вопросительный знак. Выходить мне за Роули или нет? Даже поезд в долине, казалось, спрашивал о том же. Дым превосходно изобразил в небе знак вопроса.
На лице Пуаро появилось странное выражение. Линн неправильно его поняла.
– Неужели вы не видите, мсье Пуаро, как все сложно? – воскликнула она. – Дело вовсе не в Дэвиде, а во мне! Я изменилась! Меня не было здесь три… четыре года. И я вернулась совсем не такой, какой была, когда уезжала отсюда. Такие трагедии происходят повсюду. Люди возвращаются домой изменившимися, им приходится приспосабливаться. Невозможно несколько лет вести другую жизнь и не меняться!
– Вы не правы, – возразил Пуаро. – Трагедия всей жизни как раз в том, что люди не меняются.
Линн уставилась на него, качая головой.
– Так оно и есть, – настаивал он. – Почему вы вообще уехали?
– Почему? Я поступила в армию – в Женскую вспомогательную службу флота.
– Да, но почему вы туда поступили? Вы любили Роули Клоуда и были с ним помолвлены. Вы ведь могли работать на ферме здесь, в Уормсли-Вейл.
– Могла, но мне хотелось…
– Вам хотелось уехать за границу, повидать мир. Возможно, уехать от Роули Клоуда… И теперь вам все еще не сидится на месте! Нет, мадемуазель, люди не меняются!
– Когда я была на Востоке, то тосковала по дому! – запротестовала Линн.
– Да, там хорошо, где нас нет. У вас, возможно, всегда будет такое чувство. Вы воображали себе картину возвращения Линн Марчмонт домой. Но картина оказалась ложной, так как воображаемая вами Линн Марчмонт была не настоящей, а такой, какой бы вам хотелось быть.
– По-вашему, я нигде не буду знать покоя? – с горечью спросила она.
– Я этого не утверждаю. Но, уезжая, вы были не удовлетворены вашей помолвкой и теперь, когда вернулись, все еще ею не удовлетворены.
Линн сорвала длинную травинку и стала задумчиво ее жевать.
– Вы все знаете, не так ли, мсье Пуаро?
– Это мое métier, – скромно отозвался он. – Но думаю, есть и другая истина, которую вы еще не осознали.
– Вы имеете в виду Дэвида? – резко спросила Линн. – По-вашему, я влюблена в него?
– Это решать вам, – сдержанно ответил Пуаро.
– Но я сама этого не знаю! Что-то в Дэвиде меня пугает, а что-то притягивает… – Помолчав, она добавила: – Вчера я разговаривала с его бригадиром. Он приехал сюда, услышав об аресте Дэвида, чтобы узнать, нельзя ли ему чем-нибудь помочь. Бригадир сказал мне, что Дэвид был одним из самых храбрых людей, когда-либо служивших под его командованием. Но, несмотря на все похвалы, я чувствовала, что он не вполне уверен в его невиновности.
– И вы также в этом не уверены?
Линн криво улыбнулась:
– Я никогда не доверяла Дэвиду. Можно любить человека, которому не доверяешь?
– К сожалению, да.
– Конечно, я была к нему несправедлива. Я верила грязным сплетням, будто он никакой не Дэвид Хантер, а просто дружок Розалин. Мне стало стыдно, когда бригадир сказал, что знал Дэвида еще мальчиком в Ирландии.
– C’est épatant,[27] – пробормотал Пуаро, – как часто люди хватают палку не с того конца!
– Что вы имеете в виду?
– Только то, что сказал. Не могли бы вы вспомнить, звонила ли вам миссис Клоуд – жена доктора – в тот вечер, когда произошло убийство?
– Тетя Кэти? Да, звонила.
– По какому поводу?
– Запуталась в каких-то цифрах.
– Она говорила из дома?
– Нет, ее телефон испортился, и ей пришлось выйти к автомату.
– В десять минут одиннадцатого?
– Около того. Наши часы никогда не показывают точное время.
– Около того, – задумчиво повторил Пуаро. – Это был не единственный звонок вам в тот вечер? – деликатно осведомился он.
– Нет, – кратко ответила Линн.
– Дэвид Хантер звонил вам из Лондона?
– Да. – Она внезапно вспылила: – Полагаю, вы хотите знать, что он сказал?
– О, я бы не осмелился…
– Можете знать! Дэвид сказал, что уходит из моей жизни, что он для меня слишком плох и никогда не сможет исправиться – даже ради меня.
– И так как это, по-видимому, правда, она не пришлась вам по вкусу, – заметил Пуаро.
– Я надеюсь, что он уедет, – конечно, если его полностью оправдают… Надеюсь, что они оба уедут в Америку или куда-нибудь еще. Тогда, возможно, мы перестанем о них думать и научимся рассчитывать только на себя. Мы перестанем исходить злобой…