– Мы слышали, она покончила с собой, – прошептал он. – Она оставила какую-нибудь записку?

Ави счел необходимым проигнорировать этот вопрос.

– Я могу понять ваше желание посетить Израиль, – сказал он, обращаясь к Ронс.

Но Рона изо всех сил старалась не упустить ни одного слова из нашего с Эриком разговора.

– Да, конечно, – рассеянно проговорила она.

– Ты прав, она оставила записку, – спокойно сказала я.

– А вы бывали там когда-нибудь? – поинтересовался Ави у Роны.

– И что же в ней? Она как-то объяснила свой поступок? – не унимался Эрик.

– Как же я могу тебе рассказать содержание записки, Эрик, – удивилась я, – ведь это очень личное. Это касается только семьи, ты меня понимаешь?

– Но я все еще считаю тебя своей семьей, – тихо сказал Эрик. – Я никогда не забуду о том, что мы были мужем и женой.

И снова слезы полились из моих глаз. Но на этот раз я совершенно точно знала отчего. Я оплакивала зря потраченную жизнь. Все те годы, которые я провела без Ави… Но ведь я принесла эти годы в жертву Эрику, который даже не понимал этого.

Ави обнял меня за талию, а Рона молча придвинулась к мужу.

– Мне кажется, что цена успеха всегда очень высока, – сказал Эрик, чтобы как-то прервать наше молчание.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я, вытирая слезы.

– Как что?.. Сначала был твой звукорежиссер, теперь твоя мать… Кто будет следующим?

– Почему кто-то должен быть следующим?! – вскричала я. – То, что ты говоришь, это ужасно!

Но он как будто не заметил моей реакции.

– Бог любит троицу, – сказал он. – Так, кажется, говорят?

Ави по-прежнему был само обаяние.

– Почему бы нам не обсудить ту ужасную драму, которой стал для вас развод с Мэгги? – предложил он. – Тогда бы мы могли чувствовать себя в безопасности.

Эрик закашлялся, а Рона скорее выглядела сбитой с толку, чем смущенной. И тогда я обняла его, мужчину, который когда-то был моим мужем. В моей душе поднялись самые теплые чувства. Тут были и прощение, и печаль. И я поклялась себе не бередить этим разговором старых ран.

– Я очень счастлива за тебя, – сказала я со слезами на глазах.

– Я всегда хотел детей, – ответил он, – а ты не хотела.

Когда мы отходили от четы Орнстайнов, на лице Ави появилось странное выражение.

– Интересно, как ты теперь относишься к тому, чтобы обзавестись детьми? – спросил он.

– О, это было бы счастье, это было бы..

– Значит, так и будет. Главное, что мы вместе. Вместе на всю жизнь.

Хайман разразился скорбными признаниями в самый неожиданный момент. Он схватил меня за руку, когда гроб стали опускать в могилу.

– Клянусь тебе, я никогда до нее не дотрагивался! – зарыдал он. – По вторникам и четвергам мы просто выпивали и болтали. Я очень хотел ее, но она всегда говорила, что Алан убил в ней все чувства.

– Почему же вы не сказали об этом вчера? – спросила я, хотя уже знала ответ.

Родительница скончалась прямо у меня на глазах. Я была совершенно обессилена, и разве я могла бы сосредоточиться в тот момент на объяснениях Хая.

– Если бы я и сказал, разве это что-нибудь изменило бы? – с горечью произнес он. – Так лучше для него – чтобы он думал, что кто-то ее любил. Ведь я действительно ее любил. Она вся была комок нервов, она была непредсказуема. Просто совсем помешалась… Но в ней было очарование, какое-то волшебство. Она была так обольстительна, так беззащитна, что просто невозможно было се не…

Хайман не смог закончить фразы, потому что могильщики заработали лопатами, забрасывая яму мерзлой землей. Но он мог бы этого и не делать: все было ясно без слов. В том, что он хотел сказать и не успел, было несравнимо больше смысла, чем во всех словах, которые произносил раввин из храма Эммануила, которого пригласили на похороны, чтобы он произнес надгробную речь. Ведь раввин даже не знал родительницы. Отец второпях пересказал ему основные биографические сведения: о том, что она не чуждалась помощи ближнему; о том, что любила музыку, а также несколько забавных случаев из первых дней их супружества. И именно потому, что раввин никогда не был с ней знаком и лицезрел ее уже мертвую, мне показалось, все, что он говорил, относилось к какому-то другому человеку. Зато слова Хая были очень близки мне. Он говорил о той, которую я знала так же хорошо, как саму себя.

Сразу после этого я снова увидела родителя. Глаза у него покраснели, и было ясно, что он плакал.

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга, а потом я положила руку ему на плечо.

– Мне очень жаль всех нас. Мы были так глупы и так все испортили.

Он опустил голову.

– Ты можешь обвинять меня всю свою жизнь, но это несправедливо.

По крайней мере, это было похоже на человеческий разговор, поэтому я постаралась не упустить этого момента.

– Она тоже была не подарок, – спокойно сказала я.

– Я столько раз бывал не прав, – просто сказал он и отвел взгляд.

– Но почему ты так поступал?

– Я устал. Я очень устал, – сказал он, качая головой. По моим щекам медленно катились слезы.

– Я так любила ее.

Он взглянул на меня с удивлением.

– Я тоже ее любил.

– Тогда почему?..

– Так получилось…

Мы шли к его лимузину, который был припаркован в роще около входа на кладбище. Начинался дождь с градом.

– Твоя сестра меня ненавидит.

– Разве тебе это не все равно?

Он не ответил.

– А мои чувства тебе тоже безразличны? – спросила я, вытирая глаза.

– В общем, да, – честно признался он. – Потому что ты никогда не была одним целым с нами. Ты отдалилась давным-давно.

Я остановилась и взяла его за руку, чтобы он не мог уйти.

– Отец, еще не поздно…

Он устало кивнул.

– Нет, это уже не по мне. Я слишком устал от ссор. Есть тысячи вещей, которые ты не в состоянии понять.

Он вытащил носовой платок и вытер глаза. И сразу постарел, осунулся. От возраста никуда не денешься.

– Отец… – начала я, но слезы мешали мне продолжать.

Он же больше не хотел ни о чем говорить.

– Бесполезно, – сказал он с кривой усмешкой. – Ни с кем из вас просто невозможно нормально разговаривать…

Потом он повернулся и пошел к машине, ссутулившись от незримой ноши. Около лимузина он остановился, несколько мгновений смотрел на меня издалека, а потом забрался внутрь. Я медленно подняла руку, чтобы помахать ему на прощание, но поздно – лимузин уже выезжал за кладбищенские ворота.

Еще кое-что удивительное происходило на протяжении всего этого дня. Помогая мне садиться или выходить из машины, поддерживая под локоть, когда я переступала через порог, всякий раз Ави с виноватой улыбкой спрашивал у меня:

– С тобой все в порядке?

Это было так необычно, что я не могла удержаться от улыбки. Ави, мой генерал, который обычно бросал меня под дождем около автомобиля и бежал сначала открывать свою дверцу или оставлял меня на тротуаре или в потоке машин посреди улицы, а сам переходил на другую сторону, предоставляя мне обходиться собственными силами, теперь Ави вдруг проникся необыкновенной заботой о моей безопасности и комфорте. Конечно, это совсем не значит, что он и раньше не проявлял обо мне заботы. Просто такого рода внимательность была ему совершенно не свойственна. Это было не в обычаях его страны. И я принимала его таким, какой он есть… Теперь с ним что-то случилось.

С кладбища мы возвращались вместе с Кларой, Стивеном, Куинси и Дэном. Ави так дрожал надо мной, что всякий раз, когда машину встряхивало на дорожной выбоине, он бережно меня обнимал. В конце концов Куинси не выдержала.

– Вы так суетитесь над ней, что можно подумать, она беременна, – воскликнула Куинси.

Все слегка покраснели и ждали, что я начну возражать.

– Именно так, – сказала я, помолчав. Потрясенная Клара ударилась в слезы и счастливо закудахтала.

– О, Мэгги, – тараторила она, – ты должна была мне сказать. Почему я об этом не знала?

– У нас были другие заботы, – сказала я с иронией.