– Я понимаю тебя, – сказала я Нику. – Если мне что-то и нужно, так это жена. Потому что только жены всегда готовы ждать. Это чудесно: я возвращаюсь домой, а обед готов, дети обихожены. Какого мужа заставишь это делать?

Ник поправил у меня на лбу волосы и взглянул на меня с нежностью.

– Как бы там ни было, Мэгги, но я знаю только что очень беспокоюсь за тебя, потому что никакой успех не будет тебе в радость, если рядом не будет кого-то, кто сможет разделить его с тобой.

– Ох, Ник, – сказала я, – я так устала спорить. Он наклонился и поцеловал меня в щеку.

– А ведь я действительно ужасно беспокоюсь за тебя, Саммерс!

– Спасибо, Ник. Ты мне тоже вовсе не безразличен. Если даже мы в чем-то не сходимся, – улыбнулась я. – И твоя Вивиан очень счастливая женщина.

– Она говорит, что и ты очень счастливая, – ухмыльнулся он. – Потому что проводишь со мной гораздо больше времени, чем она.

– Понимаю, – засмеялась я. – И пожалуйста, не надо больше об этом. Ведь мне все равно не найти мужа с характером твоей Вивиан.

Я обняла его и вышла из машины. Остановившись на углу улицы, я смотрела, как он разворачивается погудев два раза, отъезжает, наконец исчезает за поворотом.

Вечеринка у Эрика в офисе по случаю Валентинова дня наводила на меня ужас уже в течение двух последних недель, – как только Эрик посвятил меня в свои планы. Сделав над собой усилие, я вошла в отделанное мрамором и зеркалами фойе здания на Уоллстрит. Я решила постараться выглядеть раскованной.

Лифт остановился на шестнадцатом этаже, и я оказалась в приемной, которая была украшена белыми и красными надувными шариками, а также ленточками и маленькими красными сердечками. На одной стене был укреплен плакат, на котором золотыми буквами было написано: «Будьте счастливы!» На плакате также были изображены розовые купидоны, барахтающиеся в пушистых облаках. Я обогнула отделанный никелем стол, прошла за перегородку из дымчатых стеклянных панелей и оказалась в небольшом зале. Вся мебель была сдвинута в один угол и накрыта холщовыми чехлами. С потолка свисали огромные гроздья белых и красных воздушных шаров.

Публика собиралась небольшими группами. Но больше всего народу толкалось около длинного стола, который был преобразован в бар. На гремевшую из динамиков музыку диско никто не обращал внимания.

Я остановилась с краю, чтобы, не углубляясь в толпу, выискать какое-нибудь знакомое лицо. Как плохо я знала жизнь Эрика. Здесь не нашлось буквально ни одного человека, которого бы я видела раньше – служащего или просто знакомого. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку за семь лет я лишь два раза, да и то мимоходом, заходила в офис к своему мужу. Первый раз я была здесь, когда мы поженились, и я зашла за Эриком, чтобы идти ужинать в Чайнатаун. Второй раз я была здесь со свекровью, чтобы опять-таки отправиться затем в Чайнатаун.

Я обратила на нее внимание только, когда решила направиться к бару, чтобы выпить. Она стояла рядом с Эриком, почти вплотную прижавшись к нему. С обожанием глядя на него, она была совершенно поглощена тем, что он говорил. Несколько минут я с удивлением их рассматривала, а потом меня как пронзило: ведь это же будущая миссис Орнстайн!

Она была очень высокая, почти одного роста с Эриком, и очень тонкая. Густые светлые волосы в тщательно продуманном беспорядке рассыпаны по точеным плечам. На ней была очень короткая и плотно облегающая зеленая юбочка. Длинные и тонкие, как спицы, ноги. Белая шелковая блузка, под которой едва намечена грудь, перехвачена в талии пояском из зеленых морских ракушек, которые слегка позвякивали, когда она двигалась. Одну руку она положила Эрику на плечо, в другой была длинная, бледно-зеленая сигарета, с которой она нервными щелчками стряхивала пепел. Было в ней что-то ужасно знакомое мне. Я поняла это только, когда почувствовала, что кто-то взял меня за руку. Я повернулась и увидела миссис Пирс.

– Ну-с, мисс Саммерс, – ледяным тоном произнесла она, – каким ветром вас сюда занесло?

Если бы только я не чувствовала за собой никакой вины и была уверена, что не делала ничего дурного, то, может быть, ответила бы без обиняков, что называть меня следует не мисс Саммерс, а миссис Орнстайн, и что по этой причине я вправе бывать здесь когда пожелаю. В ее вопросе звучала злоба, но я чувствовала себя виноватой и потому не стала обострять разговор. К тому же я теряла мужа, который переходил в руки другой женщины. Меня безусловно вознамерились ограбить. Однако то, что хотели украсть, отнюдь не представлялось мне жизненно необходимым, а именно, мое замужество. Не было никаких сомнений, что все это даже к лучшему… Между тем в тот самый день 14 февраля 1975 года я еще была не готова это воспринять.

– Я сказала Эрику, что приду, – смиренно ответила я, ненавидя ее за то, что она принуждала меня защищаться.

Эрика я ненавидела за то, что из-за него я попала в такое положение, а себя – за то, что лицемерила.

– А это – моя дочь Рона, – с гордостью сказала миссис Пирс, делая жест в сторону блондинки, чья рука с длинными красными ногтями сначала лежала на плече моего мужа, а теперь поглаживала его по щеке.

– Гм, – сказала я, чувствуя себя так, словно меня ударили в солнечное сплетение.

Время словно остановилось, и я с удивлением отметила это про себя.

– Почему бы вам не подойти и не познакомиться с ней? – предложила миссис Пирс.

– Гм, – снова пробормотала я, чувствуя себя женой, которая настолько уязвлена, что потеряла дар речи.

Хотя мой взгляд все еще был прикован к этой милой парочке, я улыбнулась миссис Пирс болезненной улыбкой и отчалила туда, куда мне было предложено. Я тихонько похлопала Эрика по плечу. Я была здесь чужаком, случайным человеком. Эрик только начал поворачиваться, а круглые черные глаза Роны уже ввинтились в меня. На лице Эрика отразилось смятение. Он сбросил со своего плеча руку Роны и совершенно очевидно был смущен.

– Привет, Мэгги, – сказал он, краснея.

Я улыбнулась. Рона с головы до ног окинула меня высокомерным взглядом, словно оценивая то единственное препятствие, которое ей предстояло преодолеть. Препятствие, устранив которое она получала кооперативную квартиру на Ист Энд авеню, членство в престижном загородном клубе, а также новую фамилию. Несмотря на то, что она, может быть, даже любила его, и думать о ней подобным образом было ужасно несправедливо с моей стороны, я все же без колебаний вывела заключение, что если Рона Пирс грабит Мэгги Саммерс, то в этом нет и не может быть ничего справедливого.

Эрик бессознательно переминался с ноги на ногу, продолжая краснеть все сильнее. Когда я потянулась и поправила ему галстук, он покраснел так густо, словно его собирались удавить. Не нужно так волноваться, Эрик, – вот что пришло мне в голову. Эта особа не бросит тебя только из-за того, что твоя жена собственническим жестом поправляет твой галстук. Слишком сильно ее желание обладать твоими кредитными карточками. Эрик нервно покашлял, когда я смахнула с его рукава несуществующую пылинку. Не стоит так смущаться, Эрик. Очень скоро она возьмет на себя заботу о твоих костюмах, займется стиркой и уж, конечно, не поедет делать опасное интервью, забыв предупредить тебя, где лежит квитанция из прачечной на твои рубашки. Ей-богу, Эрик, она вообще никуда не будет ездить, поскольку ее единственной работой станет обязанность быть твоей женой. Когда я взяла его под руку, Эрик вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб. Бедняжка Эрик, он совершенно запутался, пытаясь представить нас друг другу, а что касается Роны, то ей, конечно, было и вовсе невдомек, каким образом должна представляться жене подруга ее мужа.

– Привет, – наконец сказала я и протянула ей руку, а рука моя, как я вдруг заметила, была в чернильных пятнах. – Я Мэгги.

Рона осторожно, без намека на рукопожатие, подержалась за мою кисть. Она, должно быть, ужасно беспокоилась о том, как бы не сломать своих длинных красных ногтей, а кроме того, по-видимому, испытывала некоторое отвращение, когда ей приходилось браться за руку в чернильных пятнах.