Когда он заправил рубашку в свои драные коричневые штаны, то уселся за стол, чтобы закончить завтрак. С недоумением он воззрился на свой недоеденный бутерброд с ветчиной и сыром, который валялся на полу – там, куда он в бешенстве швырнул его несколько минут назад. Переглянувшись, мы улыбнулись, как будто у нас был какой-то общий секрет. Не говоря ни слова, я подала Гектору хот-дог с соусом, и он взял его у меня без всяких колебаний.

– Пойдет? – спросила я.

– Обожаю хот-доги, – сказал он, расплываясь в счастливой улыбке, и принялся жевать.

Когда у входной двери позвонили, Гектор, чавкая, уплетал свой хот-дог. Он нервно постукивал ботинком по ножке стола и безучастно смотрел куда-то в пространство. Револьвер лежал на столе, а около окна все еще лежали в полной боевой готовности три самодельные бомбы.

– Это моя съемочная группа. Можно я открою дверь? – спросила я.

Он кивнул. Когда я открыла дверь, Ник тут же схватил меня за руку и зашептал:

– Парни из саперного подразделения уже здесь. Ты думаешь, он позволит им войти?

Гектор все еще сидел за столом и занимался своим хот-догом.

– Гектор, моя группа уже здесь. Ты не возражаешь, если вместе с ними войдут парни из саперного подразделения, чтобы обезвредить бомбы, которые ты смастерил? – спросила я.

Он снова кивнул. Появился обливающийся потом Дик Карлсон с телекамерой. Джой Валери шагнул прямо к Гектору, пожал ему руку, а потом принялся налаживать магнитофон.

– Привет, Гектор, – сказал он. – Меня зовут Джой.

– Привет, Джой, – отозвался Гектор.

Я отвела Гектора к дивану, на котором мы уселись, чтобы начать интервью, и я заметила, что саперы уже сматывают проволоку и снимают клейкую ленту с динамитных шашек.

– Все в порядке, – тихо сказала я Гектору.

Ник присел на корточки в нескольких шагах от нас.

– Гектор, меня зовут Ник. Я буду руководить этой съемкой.

– Привет, Ник, – улыбнулся Гектор.

– Ты получишься отлично. Только смотри на Мэгги, а не в камеру.

– Ты готов? – спросила я Гектора.

– Готов.

Ник кивнул, чтобы я начинала.

– Гектор, – сказала я, глядя прямо ему в глаза, – почему ты решил взять в заложницы свою жену и двух сестер и угрожал их убить?

Вдруг Ник замахал рукой, останавливая нас.

– Подожди, Мэгги! Стоп! Что это с твоим платьем?

Посмотрев вниз, я увидела кофейные пятна.

– Я совсем забыла. Это кофе.

– Выйди и переверни платье другой стороной, чтобы пятна были хотя бы у тебя на заднице, – распорядился Ник.

Через минуту я снова сидела на диване.

– Давай все сначала, – сказал Ник.

– Гектор, – сказала я, – почему ты решил взять в заложницы свою жену и двух сестер и угрожал их убить?

У него на глазах набухли слезы.

– Это я заложник, а не они!

– Что ты имеешь в виду, Гектор?

– Я работаю и все деньги отдаю Эстелле. Она мне не дает ни цента. Только на дорогу и еще иногда заворачивает с собой бутерброд… У меня нет денег даже на новые ботинки.

– Зачем же ты отдаешь ей все деньги?

– Она мучает меня за то, что у нас нет детей. Она изводит меня каждую минуту, обзывает по-всякому… – Он умоляющее смотрел на меня, надеясь, что я его пойму. – Но как же можно сделать ребенка, если на тебя кричат и ругают все время?..

Однажды на Ист-Сайд, что в Манхэттене, неподалеку от Грэйси, одна замужняя дама (работающая к тому же) по имени Мэгги Саммерс сидела у себя на кухне за дубовым полированным столом и разговаривала со своей приятельницей. Изящный светильник из черненого стекла уютно разливал неяркий свет.

– Я чувствую себя униженной… – призналась Мэгги. – Эрик выдает мне деньги лишь на дорогу. Я даже не в состоянии купить себе новые туфли!

– Как же ты допустила до этого? – поинтересовалась приятельница. – Ведь ты тоже работаешь!

– Он обвиняет меня в том, что у нас нет детей. Он все время третирует меня этим… Но как же я могу иметь ребенка от человека, который только и делает, что мучает меня, вечно недоволен и орет на меня?..

Телекамера следует за Гектором и мной, когда мы выходим из дома 510 по Моррис авеню. К этому моменту уже несколько телевизионных групп дежурят у входа, чтобы заснять происходящую драму. Впрочем, теперь это уже не драма. Все это просто очень грустная история. Полицейские – все еще на своих позициях, прикрываясь дверцами своих автомобилей. Их мощные помповые ружья нацелены прямо на беднягу Гектора, а парни из подразделения по борьбе с террористами по-прежнему дежурят на крышах. Все в полной боевой готовности. Зеваки тут же начинают аплодировать, лишь только мы выходим на улицу.

Старший детектив Брайн Флагерти в качестве приветствия мгновенно защелкивает на худых запястьях Гектора Родригеса наручники, а фотографы ослепляют их вспышками. У Гектора взгляд загнанного зверя. Подъезжает специальный медицинский фургон, из которого вылезают санитары и, заботливо взяв Гектора под руки, сажают в машину.

Я подхожу, беру Гектора за руку и заглядываю в его красные глаза.

– Я не забуду о тебе, Гектор, – обещаю я. – Честное слово.

Фотографы продолжают щелкать вспышками, и санитары закрывают дверцы фургона.

– Можно угостить тебя выпивкой? – спрашивает Джой.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, глядя на Брайна. – У меня свидание.

Он пожимает плечами.

– У нас с тобой полно времени, чтобы спокойно выпить, – усмехается Джой. – А вот у него, – тут он кивает на Брайна, – как подсказывает мне интуиция, времени для этого не так уж много.

На Мэри Маргарет Флагерти было ярко-желтое вязаное платье. На ноги с толстыми щиколотками надеты черные ортопедические туфли с высокой шнуровкой. Между пышных грудей сверкал золотой крестик. Ее седые волосы тщательно уложены тугими маленькими кудряшками, а губы так обильно намазаны ярко-розовой помадой, что ею даже испачканы передние зубы. Она чинно вышла из своего кирпичного дома на две семьи как раз в тот момент, когда Брайн и я намеревались в него войти. Она запечатлела звонкий материнский поцелуй на щеке сына и громко сказала:

– Флора Карлуччи подвезет меня до церкви в своей машине, а сегодня вечером мы играем в лото.

Потом она с ног до головы окинула меня понимающим взглядом. Я улыбнулась.

– А где же твой слуховой аппарат, ма? – спросил Брайн.

– Разбился, – ответила Мэри Маргарет.

– Ваш сын много рассказывал о вас, – вежливо сказала я, чтобы соблюсти приличия. – Очень рада с вами познакомиться…

– Ты куда-нибудь собираешься сегодня вечером, сынок? – спросила она Брайна, не обращая на меня никакого внимания.

Я для нее – пустое место.

– Мы собираемся посмотреть телевизор, ма, – ответил Брайн.

– А вы должно быть – Мэгги, – все-таки говорит Мэри Маргарет. – Мэгги – ирландское имя?

– Нет, ма, – ответил за меня Брайн. – Мэгги не ирландка.

– Кто же ваши родители?

– Вообще-то, – нервно пробормотала я, – мой отец из Бронкса, а моя мать из России, из Петербурга…

Однако Россия как-то ускользает от нее. Вероятно, по причине разбитого слухового аппарата.

– Петербург, – задумчиво повторила она. – У мистера Флагерти, мир праху его, там были родственники. Да, он обычно отправлялся туда зимой недели на две, чтобы погостить у них…

– Точно, я помню, – подтвердил Брайн, радуясь перемене темы. – Кузен Тим Райли с женой. Па ужасно любил навещать их, пока был жив…

Почему ирландцы считают необходимым вставлять это «пока был жив»? Никогда не скажут «умер». Зато обязательно прибавят «мир праху его»… Вот еврей – тот просто «умер» и никаких придаточных предложений.

Засигналил подъехавший автомобиль. Мэри Маргарет помахала рукой в белой перчатке Флоре Карлуччи, которая выбралась из машины на тротуар.

– Не слишком долго, сынок, – сказала миссис Флагерти и еще раз окинула меня знающим взглядом.

Но откуда ей знать, что такое «слишком долго»? Слишком долго или не слишком долго я собираюсь пробыть с Брайном? Пока ее сынок будет в состоянии показать себя «бравым парнем», но уж, конечно, не дольше.