Я стою перед трюмо, стягиваю с себя одежду и снова смотрю в зеркало. Возможно, я выгляжу такой безжизненной и утомленной, потому что вдруг оказалась в окружении вещей, которые успели стать для меня чужими. Когда вокруг меня была война и разруха, я выглядела лучше.

– В тот день в Марионе я влюбился в тебя, – сказал Ави.

Как только я сняла цепочку и стянула старую, рваную футболку, я снова увидела в зеркале знакомое еще по 10-й улице лицо. То самое лицо, которое смотрело на меня из всех зеркал последние шесть лет. Я не знаю имени той, которой принадлежит это лицо, но чувствую, что она мне очень близка, эта бесплотная подруга. Она смотрит, как я раздеваюсь, одеваюсь, разговариваю по телефону, читаю, смеюсь, плачу и занимаюсь любовью. Меня освежают фантазии о ней. Я воображаю, что на какой-нибудь вечеринке в Нью-Йорке она подходит ко мне, берет меня за руку и уводит подальше от людей. Прижимает к стене где-нибудь в укромном уголке и угощает бокалом холодного белого вина.

– Ну и погуляли, – говорит она, – обе пьяны вдребодан…

Я даже ничуть не смущаюсь, когда мой двойник признается, что в бинокль с двадцатикратным увеличением подсматривал, как я занимаюсь любовью. Единственное, что его интересовало в этом процессе, – что именно доставляет мне удовольствие, когда какой-то другой человек проникает в мою плоть. Его лицо слишком спокойно, чтобы подозревать его в ревности. Слишком самоуверенно, чтобы тратить время на ненужные околичности – вроде обеда, выпивки или банальных ухаживаний. Его прекрасное лицо выражает готовность предложить мне роскошную жизнь взамен моего чахоточного прозябания и странных недоразумений – например, разбросать по полу бумаги или хлебнуть минералки прямо из бутылки. Между мной и моим двойником установились весьма своеобразные отношения. Он берет меня за руку и взглядом убеждает меня в своей абсолютной самодостаточности. Пока я неделями и месяцами ждала моей работы, он вполне удовлетворялся тем, что все это время просто глазел в окно. Когда я уже готова принять его предложение и покровительство, чтобы наконец зажить беззаботной жизнью под его чутким руководством, я вдруг содрогаюсь при мысли о такой возможности. То самое лицо, которое пристально смотрит на меня из глубины 10-й улицы, не более, чем маска, которой воспользовался некто, о ком никто не заботился и за кем плохо присматривали.

Внезапно я снова возвращаюсь в реальность. Настойчиво звонит телефон. Подбежав к телефону, я секунду раздумываю, брать ли трубку. Дело в том, что я просто не готова отвечать на междугородный звонок. Только не теперь.

– Мэгги, я пыталась дозвониться до тебя весь день. Я беспокоилась.

Я мгновенно узнаю этот голос.

– Куинси, я так рада, что ты позвонила!

– Где ты была?

Я глубоко вздыхаю.

– Ездила на Стейтен-Айленд повидать родителей Джоя.

– Ты молодец, Мэгги. Это было так важно для них.

– Это было важно для меня самой, – просто говорю я. – Я его любила.

– Мы тебя тоже любим и около восьми намерены с тобой повидаться. Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо. У меня все есть. Я хочу только немного прибраться. У меня тут ужас что творится.

– Почему бы тебе сегодня не отдохнуть, а всем этим заняться завтра? Не переутомляйся сегодня, Мэгги. На тебя столько всего свалилось, а ты должна быть в отличной форме.

– Я в порядке, Куинси, – говорю я без особой уверенности. – Я всегда в полном порядке.

– Знаю, знаю, милочка. Это-то меня и беспокоит.

Поговорив с Куинси, я принимаю душ, переодеваюсь и при помощи макияжа начинаю колдовать над своим лицом, уделяя особенное внимание синим кругам под глазами. Моя рука слегка дрожит, когда я беру кисточкой то тени, то пудру. Потом я оцениваю эффект, который мне удалось достигнуть. А эффект, надо сказать, отвратительный. Та сияющая женщина, которую я привыкла видеть в зеркале каждое утро, когда просыпалась вместе с Ави, исчезла, а вместо нее появилась какая-то трясущаяся стареющая леди с голубыми волосами и одутловатыми щеками – та, чья внешность безнадежно испорчена многими годами одиночества. Я вижу перед собой именно ту женщину, в которую я так боялась превратиться. Ту, которая доживает свой век, не имея понятия о любви. Она собирает хлебные корочки в газетный кулек и идет в парк кормить голубей.

Наконец приезжает Куинси. Она входит в прихожую, снимая свой белый шерстяной балахон. Она расчесывает свои короткие рыжие волосы, слипшиеся от дождя и снега.

– Ты выглядишь такой уставшей, дорогая, – говорит она. – Я рада, что ты снова дома.

Дэн Перри ласково тискает меня, ухватывает за подбородок.

– Ты все еще прелесть, Мэгги. Только совсем разбита.

– Спасибо, – отвечаю я и беру Куинси под руку. – Честно говоря, я ожидала такого любезного отношения.

Дэн вьется около нас. У него прекрасная фигура. Потом он исчезает на кухне.

– Я должен заморозить шампанское.

– Мне тебя очень не хватало, – говорит Куинси, усаживаясь в гостиной на один из диванчиков с ситцевой обивкой. – Я чувствовала себя такой беспомощной, когда это случилось. Мне хотелось сделать нечто большее, чем просто поговорить с тобой по телефону. Но я даже не могла двинуться с места. Ну, как ты, Мэгги?

– Да тебе ничего и не нужно было делать. Это было ужасно, и мне кажется, что будет еще хуже, потому что первый шок прошел, я все еще потрясена.

Дэн возвращается в комнату. Его черные глаза искрятся, когда он смотрит на Куинси, а потом на меня.

– Ты уже сказала ей?

– Еще нет, – говорит Куинси, хлопая его по руке. – Только собралась. Мэгги, тебе хотят предложить вести одно телевизионное нью-йоркское шоу, которое запланировано к эфиру этой весной.

– Разве это не грандиозно? – говорит Дэн. – Куча денег и свое собственное шоу. Ты объездишь весь мир, все самые знаменитые места. Ты получишь от этой работы колоссальное удовольствие.

Они внимательно смотрят на меня, ожидая хотя бы намека на какие-нибудь эмоции. Рада ли я, или мне не по душе это предложение? Но я только в недоумении хлопаю глазами.

– Ну? – спрашивает Куинси и смотрит на Дэна.

– В каком смысле?

– Ну, разве ты не потрясена? – спрашивает Дэн.

– Нет, нисколько. Скорее даже раздражена тем, что ты вальсируешь здесь, полагая, что я должна прийти в восторг от какого-то шоу. Разве я должна как-то особенно реагировать? Кроме того, это все-таки моя жизнь, несмотря на то, что она процентов на десять наполнена вами.

– Никто и не говорит, что она не твоя, – мягко произносит Куинси. – Нам всего лишь пришло в голову, что тебе нужно отдохнуть вместо того, чтобы возвращаться на Ближний Восток и опять делать репортажи об этой войне. Мы подумали, что ты будешь рада сделать что-то значительное.

– Я уже делаю это, – огрызаюсь я.

– Ну, если под таким углом смотреть твои репортажи из Мариона, то ты права, – саркастически хмыкнул Дэн. – Но эта чертова дыра никак не сравнима с тем, что ты увидишь, путешествуя по миру – бывая в Париже, Лондоне, Риме и Афинах. Когда ты займешься этой новой работой, ты обо всем забудешь.

Меряя пространство перед окном, я едва держу себя в руках. Меня охватывает паника, когда я допускаю, что кто-то может отнять у меня часть моего мира, ведь в этой части – Ави Герцог.

– Послушайте! Я очень благодарна вам обоим, но мне нравится делать то, что я делаю. И я намерена вернуться на Ближний Восток.

Дэн совсем сникает и устало трет кулаком глаза.

– Я открою шампанское, – говорит он.

– Мэгги, – начинает Куинси, – я понимаю, как тяжело тебе от того, что случилось с Джоем, но ты должна постараться превозмочь это. Ты можешь зациклиться на этом, и я подумала, что новое назначение пойдет тебе на пользу.

– Я согласилась приехать сюда только потому, что наступило временное прекращение огня, и теперь лишь вопрос времени, когда сирийские войска пополнят ряды ООП. Драка разгорится снова, и когда это случится, нужен будет кто-то, чтобы делать об этом репортажи.