Словно из духа противоречия, Валентина спустилась к обеду в полном боевом облачении — длинном вечернем платье из шифона цвета зеленого яблока с несколькими ярусами оборок и бархатном жакете, который она тут же вручила угрюмому Джону. На ее левой руке была белая глянцевая перчатка с шестнадцатью пуговицами, а другую перчатку она держала в правой руке вместе с французской вечерней сумочкой из зеленого шелка, расшитой кораллами и жемчугом. На ногах у нее были зеленые туфли-лодочки на трехдюймовых каблуках-шпильках, благодаря которым она возвышалась над Расти, как сказочная королева.

Расти была в бешенстве. Она также проигнорировала измененную Эллен повестку дня и спустилась в полных доспехах. На ней был вечерний ансамбль из гладкого крепа с жакетом до колен, отороченным по рукавам белым рысьим мехом. Длинный неровный подол юбки создавал театральный эффект. Единственной бедой было то, что наряд Расти, по какому-то дьявольскому совпадению, также имел цвет зеленого яблока.

За обедом Вэл и Расти сидели напротив друг друга, сердито сверкая глазами. Эллен в простом платье от Пуаре из красно-желтой шерсти с огуречным рисунком выглядела откровенно жалко.

Послеобеденная интерлюдия проходила еще мрачнее. Лейтенант Луриа предоставил сержанту Дивоу свободный вечер для празднования Нового года, а его сменщик, тощий крутой полисмен с выпученными глазами и плоским носом, бесшумно появлялся каждые пятнадцать минут, словно ожидая застигнуть их в момент изготовления бомбы. При виде его миссис Браун каждый раз громко икала.

Старшие мужчины пытались поддержать разговор, обсуждая «Прощай, оружие!» Хемингуэя, роман Джулии Питеркин «Алая сестра Мэри», удостоенный Пулицеровской премии, «Специалиста» Чика Сейла, затруднения Примо де Риверы в Испании, биржевые сводки профессора Бэбсона, музыкальный инструмент «терменвокс» профессора Льва Термена, сенатскую комиссию по расследованию сахарного лобби и слухи о сенсационных открытиях, модернистское направление в искусстве, возглавляемое Пикассо, Модильяни, Архипенко, Утрилло, Сутиным, который брал пейзаж «и бросал его на холст, словно на пыльную тряпку, но эта тряпка внезапно вспыхивала», как процитировал Дэн Фримен, недавно разработанный и разрекламированный этиловый бензин, полеты через море аэропланов компании «Пан-Америкэн» в Вест-Индию, утверждение сэра Джеймса Джинса во «Вселенной вокруг нас», что «Бог — математик, и вселенная не создавалась для человеческих существ», растущее могущество Голландца Шульца, новые калькуляторы IBM, подвиги игрока в гольф Бобби Джоунса и теннисистки Хелен Уиллс, болезнь короля Георга V. Но каждая тема иссякала из-за отсутствия вдохновения, а следующая затрагивалась лишь для того, чтобы нарушить гробовое молчание.

— Интересно, кто найдет сегодняшний подарок, — произнес вдруг Эллери, но никто не отозвался.

В полночь все машинально провозгласили тост за Новый год, обменялись традиционными поцелуями и рукопожатиями — Расти и Валентина коснулись друг друга щеками в знак холодного перемирия — и с глубоким облегчением сели слушать первую программу Дабл-ю-джей-зед «Догоняя время через континент», в которой, как сообщил ведущий, каждые пять минут до и после каждого часа слушателям представят музыкальную встречу Нового года в Нью-Йорке, Чикаго, Денвере и Сан-Франциско соответственно. Но даже эта блистательная перспектива была омрачена. Наполняя бокал, Валентина пролила шампанское на платье.

— Черт! — выругалась она. — Пожалуй, пора прилечь. — И царственно выплыла из комнаты, но через пару минут вернулась, дико озираясь. — Сегодня это на моей кровати!

Валентина села на пол с седьмой рождественской коробкой на коленях и попыталась устроить истерику, но, так как на нее не обратили внимания, быстро умолкла.

На карточке были отпечатаны четыре строчки:

На седьмой же вечер Святок

Шлет любовь твоя в подарок

В о д у с р ы б к о й золотой (Вместо болтовни пустой).

Красная папиросная бумага в коробке была влажной — часть краски осталась на пальцах Эллери. В бумаге оказался маленький игрушечный аквариум — чуть больше сливы — с совсем крошечной тропической рыбкой, которая плавала в воде, поблескивая золотом. Большая часть воды пролилась, хотя аквариум был укреплен в коробке с помощью бумажных прокладок.

— Не слишком отличается по масштабам от домика, — заметил Эллери. — Если это и работа маньяка, то весьма последовательного.

— Я думал, с этим чертовым домиком уже покончено, — сказал Джон, как будто это имело для него значение. К счастью, на него никто не смотрел.

— На оборотной стороне этой карточки есть значки, — пробормотал Эллери.

Он уставился на карандашные пометки.

Ссылка на иллюстрацию: http://oldmaglib.com/book/q/Queen_Ellery__The_Finishing_Stroke_pic4.jpg

— Это явно символ воды.

— А под ним нечто вроде плоскогубцев, — сказал доктор Дарк. — При чем тут они?

— Это не плоскогубцы, доктор. Неужели вы не видите, что это крайне упрощенный рисунок рыбы с развевающимся хвостом? Вода и рыба, как и говорится в послании...

Большинство засиделись допоздна, ища сомнительное утешение в хозяйском шампанском, покуда Дабл-ю-джей-зед следовало за Новым годом вплоть до Золотых Ворот[68]. Затем Эллери вызвался приготовить нечто из яиц всмятку и куриной печени, после чего он каким-то образом очутился в темной нише, где две руки нежно обняли его за шею, пара ароматных губ поцеловала его в губы, а голос, явно принадлежавший Эллен, прошептал: «Счастливого Нового года!» — что было, несомненно, приятно, но, как подумал Эллери, не обещало абсолютно ничего.

Было почти пять утра, когда он плюхнулся на стул в своей спальне и ощупью нашел дневник. Несмотря на обволакивающую его пелену, Эллери смог внести запись от 31 декабря. В последнем абзаце чувствовалось отчаяние:

«Рисунки на карточках грубые до предела. Не могут ли они означать нечто примитивное? Наскальные изображения? Рисунки индейцев?.. Иероглифы! Не в этом ли ключ? Если так, то рисунки — идеографические. Они напоминают египетские идеограммы, особенно последняя пара символов... Ну и что? Что это означает? Конечно, я знаю, что символы означают воду и рыбу, но что означают сами вода и рыба?»

Нельзя сказать, что мистер Квин с надеждой приветствовал начало 1930 года. Во-первых, когда он открыл глаза, было без пяти час дня. Во-вторых, когда он приковылял к окну взглянуть на сверкающий новый мир, то нашел его удручающе серым, с туманом, таким же непроглядным, как у него в голове, сырым воздухом и дождем, грозящим зарядить на весь день. «Колокола, гоните ложь, зовите правду», — писал лорд Теннисон, но Эллери сомневался, что колокола, звенящие в его черепе, возвещают золотой век.

Тающий снег напоминал серое покрывало.

Спустившись, Эллери обнаружил еще один повод для депрессии. Эллен поджидала его, вооруженная стряпней из аспирина, томатного сока и вустерского соуса, а также полным кофейником, что было хорошо, но румянец на ее щеках и блеск в глазах не сулили ничего хорошего. Эллери попытался вспомнить, что произошло после поцелуя в темной нише, но всю ночь словно заволокло туманом. Эллен прижималась к нему, как будто...

Содрогнувшись, Эллери залпом выпил еще одну чашку кофе.

— Бедняжка, — проворковала Эллен. То, как она продолжала цепляться к нему, когда они направились в гостиную, едва не повергло его в панику.