Достать «Феномен» можно было только на «черном рынке» за пять номиналов, да и то в ксерокопии. Ясно, что я тут же решил перейти на работу в его редакцию, благо ответственный секретарь был моим приятелем. И лишь категорическое «нет» мудрого Ван Ваныча спасло меня от опрометчивого шага. «Сенсации рождаются и умирают, а наше „Всемирное обозрение“ было и будет всегда», — изрек он с апломбом дельфийского оракула или, если хотите, бабы Ванги, известной болгарской прорицательницы. И оказался прав. О «Феномене» сегодня никто не помнит, а «Вокруг да около», как называем мы между собой в шутку наш телевизионный вестник, передается не только по первой всесоюзной программе, но и по каналам «Интервидения», «Евровидения» и «Уорлд нет».

Правда, такую популярность он приобрел лишь после того, как советскому физику Борису Михайловичу Прянишникову и французскому этнографу Мишелю Дебре была присуждена совместная — заметьте: впервые в истории представителям столь разных наук! — Нобелевская премия. Этому знаменательному событию предшествовала мало кому известная предыстория, в которую входит все, что я рассказал раньше. Но не только это. Накануне Нового года в программе «Мир вокруг нас» вышла в эфир часовая передача с участием Прянишникова. Она была повторена «Евровидением» и «Уорлд нет». А через три дня в Москву прилетел Мишель Дебре.

Мне повезло присутствовать при первой встрече физика Прянишникова с «лириком» Дебре в Институте высшей нервной деятельности. Ее без преувеличения можно назвать исторической, хотя педанта, признающего только строгие правила протокола, она наверняка бы разочаровала. Француз ворвался в кабинет Бур Мура подобно маленькому вихрю.

— Парле ву франсе? — прямо с порога вместо приветствия требовательно спросил «Неистовый Мишель». Позднее, когда я узнал его прозвище, то нашел, что оно как нельзя лучше подходит экспансивному французу.

— К сожалению, нет, — в голосе Прянишникова прозвучали непривычные извиняющиеся нотки. — Оунли инглиш.

— Оу, сплендид! — перешел на английский Дебре. — Я привез материальное доказательство вашей теории. Мысленный контакт с внеземной цивилизацией не только возможен, он уже установлен! — выкрикнул француз, торжествующе глядя на Прянишникова.

Выдержке Бур Мура можно было позавидовать. Нет, он не вскочил и не бросился обнимать Дебре, не забросал его вопросами, а лишь довольно безразлично — во всяком случае так мне показалось — спросил, где и когда это произошло.

— В Африке, у могонов, на протяжении тысяч лет. — Этнограф, видимо, решил проучить или же расшевелить физика-флегматика. Но это было не так-то просто.

— И кто же зафиксировал этот контакт? В чем он выражался? — Прянишников по-прежнему делал вид, что сообщение Дебре его не слишком интересует.

— Я и многие поколения могонов. Ну, а в результате это крошечное племя по своим познаниям в области астрономии не уступит нашей новейшей науке. — Об африканском гри-гри Дебре тогда предусмотрительно умолчал.

— Так рассказывайте же, дорогой Мишель, — сбросил напускное безразличие Бур Мур и кинулся обнимать француза.

…До Твелы, административного центра небольшой территории, где обитало тридцатитысячное племя могонов, этнограф добрался сравнительно легко. А вот Винайсен, крошечную деревню, спрятавшуюся в глубине тропического леса, без помощи Жака Ру, вызвавшегося быть проводником, не разыскал бы ни за что. Но оказалось, что Бат ба Нгуа — «тот, с кем говорит Всемогущий» жил не в самой деревне, а километрах в семи от нее.

Дебре потерял счет лесным тропинкам, приводившим к резиденциям африканских колдунов. Они не были похожи друг на друга, говорили на разных языках, однако все без исключения селились подальше от соплеменников. Своим местоположением их одинокие хижины напоминали засекреченные атомные объекты с повышенной радиацией. Дебре даже подумалось, что у этой закономерности, вероятно, есть веская причина. Чем черт не шутит, вдруг гри-гри на самом деле образуют вокруг себя особое поле, схожее с радиационным, которое влияет на окружающих и представляет для них опасность.

Тиваренг встретил гостей у порога небольшого, но вполне европейского на вид коттеджа под оцинкованной крышей, опоясанного широкой верандой. Не иначе, отметил про себя этнограф, высшая ступенька в африканской колдовской иерархии приносит неплохой доход тому, кто говорит со Всемогущим.

Внешность Бат ба Нгуа тоже оказалась нетипичной для гри-гри. Это был худой, словно бы изголодавшийся человек с необычайно красивым, благородным лицом и черными искрящимися глазами. Вместо пояса талию стягивала полоска черной потрескавшейся коры какого-то неизвестного этнографу дерева. С плеч на спину ниспадала великолепная мантия из пышного серебристого меха. Голову закрывала маленькая шапочка из шкуры леопарда, а на руках и ногах при малейшем движении пощелкивали браслеты из львиных клыков.

Однако вовсе не этот пышный наряд больше всего поразил Дебре в первые минуты знакомства. Стоило проводнику чихнуть, как Тиваренг моментально зажал пальцами нос. Старец тут же отвел Жака в сторону и минут пять держал ладонь на его переносице. После чего совершенно серьезно объяснил удивленному этнографу, будто с этим человеком к ним хотел проникнуть злой дух, сопутствующий белым, но он вовремя прогнал его. Если злонамеренность духа еще можно было оспаривать, то знание старцем элементарных правил гигиены не вызывало сомнения. Больше того, как показали последующие дни, его ладонь подействовала на насморк Ру куда лучше, чем патентованные средства, которыми этнограф пытался вылечить его.

Если не считать маленькой заминки в самом начале, посещение Бат ба Нгуа проходило подобно настоящему дипломатическому визиту. Каждая из сторон имела своего переводчика: гость — Жака Ру, хозяин — паренька лет четырнадцати по имени Покор, внука Тиваренга. Первым делом старец предложил приезжим привести себя в порядок и отдохнуть с дороги. Потом он готов поделиться всем, что интересует француза. Причем Тиваренг даже не спросил, зачем приехал Дебре, очевидно наперед зная, что именно его интересует.

Когда же тот направился к рюкзаку, в котором была припасена канистра с водой, старец задержал Дебре и поманил за собой. В дальнем конце веранды стоял большой глиняный чан. Тиваренг зачерпнул из него пригоршню и выпил.

— Бери воду отсюда. Она целебная, лечит все болезни, — перевел Покор.

За годы скитаний по Африке Мишель взял за правило пить только кипяченую воду, в крайнем случае растворять в ней обеззараживающие таблетки. Но сейчас не оставалось ничего другого, как последовать предложению хозяина. Вода оказалась прохладной — это при здешней-то жаре! — и очень вкусной, с легким пряным запахом. Этнограф заглянул в чан. Все дно заросло тонкими коричневыми стебельками, которые, по-видимому, служили естественным фильтром.

Послеобеденный отдых затянулся почти до вечера. Солнце клонилось к закату, когда Тиваренг вышел на веранду, где внук уже расставил легкие плетеные кресла для деда и француза и низенькие табуретки для себя и проводника. Первым делом Дебре включил диктофон, положив его на пол между креслами, и стал регулировать уровень записи. Старец, с насмешливой улыбкой наблюдавший за манипуляциями француза, в конце концов посоветовал оставить машинку в покое. Она ему не понадобится: Дебре навсегда запомнит все, что скажет Бат ба Нгуа.

— Но ведь другие могут не поверить мне, — возразил Мишель, ничуть не удивившись тому, что лесной отшельник знаком с диктофоном.

— А откуда они узнают, кто говорит из этой машинки, если они не будут видеть меня? — Аргумент был неопровержим.

Впоследствии, чем больше Дебре вдумывался в услышанное от Тиваренга, тем больше убеждался, что ему фантастически повезло. Шутка ли сказать: быть посвященным в космическую тайну могонов, которая имела поистине планетарное значение!