– Вещие?

– У, каждую ночь! А потом целый день обсуждает со своими подружками. Козла увидишь во сне – к ссоре, дерьмо собачье к болезни, голого мужика – к радости. Я и то выучил.

– Неужели бабушке еще эротические сны снятся? – печально усмехнулась Оксана. – Чудно…

– Раз в неделю так обязательно! Обычно по четвергам.

– Она совсем к тебе не приходит?

– У нас опять международный конфликт.

– Поссорились?

– Глумится надо мною Сова, – пожаловался он. – Меня ведь разоружили и под домашний арест посадили с браслетом. Никакого уважения к древнему государству.

– За что?

– Мутанта ходил искать, а менты схватили. И наган отобрали! С войны берег… Я же не примкнул ни к какому государству! И как свободный гражданин, имею право на самооборону! Раз мне армии не положено.

Гостья сидела, озиралась, и было видно, не интересно ей это слушать – то ли вспоминает что, то ли мечтает. Старик поспешил сменить тему:

– Давай-ка чайку поставлю! А может, по рюмочке хлопнем?

– Да я ведь по вызову бегу, – на словах заторопилась она, а самой уходить не хотелось. – Ленка Котенко рожает.

– Размножаются москали, – заворчал Куров, глядя на перегородку, – как тараканы…

– От Юрка письма не было? – спросила Оксана с тоской и безнадежностью.

– Как не было?! – спохватился он. – На днях прислал! Обстоятельное такое…

– Ой, дайте почитать, дедушка!

Куров замялся и сделал раздосадованный вид.

– Дал бы… Но Сова стащила! Выкрала. Она все у меня ворует! Недавно хватился – шесть гранат пропало.

– Каких гранат?

– Противотанковых… Сова взяла, а кто еще?

– Что хоть пишет? Про меня-то спрашивает? Или уже забыл совсем…

Дед подсел к Оксане, подмигнул:

– Разве такую дивчину забудешь? Еще как спрашивает! Кланяться тебе велел…

– Хоть бы строчку черкнул. Провалились бы эти алмазы! Сама виновата…

– Нельзя ему сейчас с женской половиной человечества общаться, – на ходу придумал Куров. – Запрещено уставом.

Она вскинула удивленные и печальные глаза:

– Уставом?.. Он что, в армию пошел? В контрактники записался?..

Дед повертел головой, прислушался, что творится за перегородкой.

– Должен тебе тайну открыть. Только бабке не говори…

– Не заболел ли?

– Живой и здоровый, – как-то обреченно прошептал дед. – И при высокой должности сейчас.

– Президентом выбрали?

– Что-то вроде того. Юрко-то ведь шаманскую семинарию с отличием закончил.

– Шаманскую? Да на что ему?

– Как на что? Злых духов искать, заразу из людей изгонять. С помощью бубна и всяких танцев. Камлание называется… Теперь карьеру делает.

Оксана чуть не заплакала:

– Вы не шутите, Степан Макарыч?

– Какие уж тут шутки? Пишет, должны верховным шаманом поставить. Это как у нас патриарх.

– Значит, он там и останется, – заключила дивчина со вздохом. – В Братково-то ему что делать? Тут своих шаманов хватает…

Дед придвинулся еще ближе, обнял за плечи:

– Не горюй, дочка. Давно хочу сказать тебе… Юрко хоть и внук мне, а скажу прямо. Хватит его ждать. Выходи-ка замуж. Сдается мне, нашел он там раскосую девицу. Оттого и на глаза боится показываться.

Она отодвинулась, спросила возмущенно:

– Как нашел, если слово дал на мне жениться?!

– Дуреха ты… Сова вон тоже до смерти любить обещала. А Юрко, он весь в бабку. К тому ж красивый, девки к нему липнут. А якутянки ласковые с нашими парнями, только не целуются, а носами друг друга тычут и обнюхиваются.

– Откуда вы знаете? – настороженно спросила Оксана. – Юрко написал?

– Я и сам в Якутии работал. И бывало, тыкался носом… Нет, иди-ка ты замуж!

– Да кто же теперь возьмет? Замуж… Придется Юрка ждать, раз молодость мою погубил. Или уж поехать к нему?

– Куда? Там же мороз – воробьи на лету замерзают!

– Мне теперь все равно. Мороз, жара… Уж лучше я шаманить с ним буду, чем здесь народ йодом мазать…

В этот момент переборка встряхнулась от частого стука и визгливый голос Совы ворвался, как из преисподни:

– Эй, хохол! Ты с кем это там расчирикался? Куров приставил палец к губам, но сказал громко:

– Не нарушай границы!

– Твоих контрабандисток не пропущу! – был ответ. – Не надейся!

– Знаешь хоть, кто пришел-то?

– Знаю я вас! Так и норовите в России что-нибудь стянуть! Захотели пожить самостийно, вот и живите! А я не позволю твоим контрабандистам экономику государства нарушать!

У деда плечи опустились.

– Видишь, у нее на почве политики болезнь приключилась, – посожалел он. – От того и взамуж захотела на старости… Ее нельзя полечить? Может, пилюли какие есть?

– У меня один йод остался, – прошептала Оксана и подхватила сумку. – Пойду я, Степан Макарыч…

– Иодом голову не вылечить. – Он открыл люк. – Ход за бочкой из-под капусты, помнишь?

– Помню…

– Обратно через сортир возвращайся. Только не через «Ж», а через «М».

– А «Ж» теперь куда выводит?

– Я там лабиринт устроил. Чтоб контрабандистов отвадить.

Оксана скрылась в подполе, а Сова еще раз постучала, словно клювом, и спросила с вкрадчивым распевом:

– Опять баб там щупаешь, старый мудант?

Куров на это и внимания не обратил, а сел в люке, свесив ноги, посмотрел, как Оксана уходит в Россию через подземелье, и только головой покачал:

– От дурак, Юрко! Дивчина-то какая спелая. Укуси, так сок брызнет… Эх, зубов нету!

Волков следующим утром сидел на своей половине башни, выглядывал из круглого отверстия, словно скворец, и, мечтательно любуясь зарей, поджидал Оксану с вызова, даже о «полянице» забыл. Но глядь, а из России вместо докторши Тамара Кожедуб идет, узелок с судками в руке: завтрак несет! Нюх у нее был феноменальный: как только Николай Семенович на сторону посмотрит, она уже чует и под каким-нибудь предлогом является на таможню. У него под ложечкой засосало, но не от голода, а от нехорошего предчувствия – сейчас пытать начнет!

Хоть бы Оксану в это время не принесло…

При виде Тамары Шалвовны Вовченко калитку КПП перед ней распахнул и даже козырнул – не по службе, а из уважения перед ее статью. Однако она будто не заметила, целеустремленно по лестнице поднялась, с порога носом потянула и, кажется, ушами запрядала, как лошадь при близости волка.

– Ты зачем это надушился?

– Контрабанду уничтожал. – Николай потер руки, будто бы в предвкушении завтрака: – Накрывай на стол!

На самом деле он терпеть не мог пищи, которую его гражданская супруга готовила, – в основном кабачки во всех видах, капуста и прочие овощи, поскольку она лет пятнадцать уже сидела на диете, пытаясь похудеть, а что жена не любит, того мужу не едать. Однако Тамара развязывать узелок не спешила, прежде углы обнюхала, вещественные доказательства поискала и, ничего не обнаружив, спросила:

– Что тут ночью Оксанка Дременко делала?

– У Котенко жена рожала, – между прочим обронил он, зная, что лукавить в присутствии судебного пристава невозможно. – По вызову ходила…

И лучше бы не говорил правды. Тамара судки выставила перед ним, посмотрела, как он ест, и зачитала приговор:

– Жена у Котенко рожала… А я кормлю, кормлю тебя, и все без толку! Быстро поел и ко мне!

Сама же дверь на запор, форменный китель с погонами скинула и давай юбку снимать. Пробужденная старая дева словно с цепи сорвалась: насмотревшись эротической кинопродукции, потеряла всяческий стыд и представления о реальности, пыталась все увиденное воспроизвести в натуре. Поначалу Волкову это даже нравилось, особенно ее неутомимость, изобретательность и жажда эксперимента. Но Тамара добывала все новые и новые фильмы и требовала потом повторить увиденное. Бессмысленно было убеждать ее словами, что в жизни этого не проделать никоим образом, каждый раз приходилось доказывать на практике. По этой причине они сломали уже три кресла, диван и две кровати, вырвали вместе с проводами люстру из потолка, отчего во всем доме потом чинили свет, и нарушили систему отопления. Хорошо, произошло это в летний период и сорванный стояк оказался пустым, а то бы еще кипятком обварились. Однажды съездила в Брянск, где накупила в секс-шопе себе эротического белья и всяких непотребных предметов, а ему специальные кожаные штаны, безрукавку с цепями, нарукавники и маску какого-то американского супермена. Потом, несмотря на ответственную должность судебного пристава и известность, записалась в недавно открытый Пухнаренковым фитнес-клуб, посещала семинары каких-то заезжих шарлатанов, обещавших похудение в течение двух недель, горстями ела таблетки и, напротив, почти отказывалась от пищи.