Мальчик был устроен отлично и уже нашел себе ровесников приятелей. Его с удовольствием принимали фермер с женой, и он чувствовал себя у них как дома. Есть ли что более притягательное для ребенка, чем ферма со всякой живностью? К тому же он стал вроде бы как опекать Блэнфорда, явно предпочитая его общество любому другому. Стоило Блэнфорду прилечь отдохнуть или поспать, он являлся и просил ему почитать. Или предлагал поиграть, скажем, поучить его играть в триктрак. Блэнфорда это очень трогало, и он тотчас соглашался. Как будто сама Констанс просила его об услуге. Он даже полюбил мальчика, словно переносил на него свою любовь к Констанс, ведь тот был, в известной степени, соперником Сильвии. И еще он размышлял о том, каково это — иметь собственного ребенка. Он всегда считал, что нет в жизни ничего более странного и загадочного, чем появление нового человека. Однажды мальчик спросил:
— Ты останешься с нами, правда? — и его это поразило… Он решил, что мальчик слышал кое-какие из их разговоров, полных всяких сомнений и колебаний.
— А тебе бы этого хотелось? — не без волнения спросил он, чувствуя себя даже польщенным.
Мальчик торжественно кивнул в ответ.
— Ты знаешь много игр, — отозвался он, — и всегда все объясняешь!
Испытывая непонятную робость, он не рассказал об этом разговоре Констанс. Однако она сама все поняла — легкие ласковые прикосновения и общие секреты говорили об особых отношениях; например, выходя во Двор, мальчик мог, не раздумывая, взять Блэнфорда за руку или приостановиться, чтобы идти с ним в ногу. Тогда как порывистые объятия Сильвии ребенок принимал неохотно — старался поскорее высвободиться из ее рук. Это удивительное неприятие, возможно, было реакцией на своего рода дискриминацию, или даже прозрение, потому что Феликс Чатто тоже с первого же дня завоевал сердце и доверие мальчика. Блэнфорда это не удивило, так как Феликс стал теперь весьма обаятельным малым. Немножко профессиональной удачи и получение доступа в светское общество, где, вероятно, к нему благоволили дамы, внушили ему уверенность в себе — все это пошло ему на пользу, так что время он даром не терял. Обретя обаяние, он расширил границы своих возможностей; даже внешне переменился, и в лучшую сторону. Теперь он был стройным и загорелым, с отличным чувством юмора, как и положено дипломату, который всегда рискует слишком увлечься протоколом и вести себя чересчур осторожно. К тому же его мрачноватый юмор удачно сочетался с природной застенчивостью и некоторой робостью. Но главное — ему удалось установить правильные отношения с лордом Галеном; его больше не угнетало и не умаляло в собственных глазах присутствие рядом великого человека. Он твердо стоял на ногах и всегда имел свой собственный взгляд на вещи. Теперь иногда лорд Гален сам чувствовал себя не совсем уверенно в присутствии Феликса Чатто и прислушивался к его мнению. Феликс вынужден был сделать несколько неприятных замечаний по поводу финансовых вложений в поиски сокровищ тамплиеров: стоит ли вообще их продолжать, или это бесполезно? Спор, разумеется, был неизбежен, и Феликс не мог не высказать своих соображений. Время способствовало тому, что в этих дискуссиях он как бы поменялся ролью со старшими партнерами. Это приводило Феликса Чатто в отличное настроение и, окончательно осмелев, он с невозмутимым видом поддерживал принца, тоже умевшего подпустить черного юмора. Было очевидно, что поиски вызывали у него больше опасений, чем надежд, несмотря на искусительные открытия Катрфажа, помеченные на карте перемещений тамплиеров. И хотя лорд Гален все никак не хотел забыть про сокровище, похороненное в склепе некоего старого замка, Феликс был полон сомнений.
— Мне не хочется выглядеть нудным скептиком, — признался он Блэнфорду, — но здравый смысл есть здравый смысл, тем более когда речь идет о деньгах!
— Опять деньги! — в тот же вечер, но чуть позже, воскликнул Сатклифф, когда они с Блэнфордом все это обсуждали. — А Феликс рассказал вам о своей миссии в Китае, куда его послали советником — учить их составлять план бюджета? Гален послал его туда из Женевы. Вот так.
Блэнфорд покачал головой. Сатклифф от волнения стукнул кулаками по вискам, но несильно.
— Тогда я расскажу. Господи, вот было приключение так приключение. Когда Феликс явился туда, все там были поглощены дзен-буддизмом! Да, знаю, знаю. В марксистском министерстве финансов о дзен-буддизме и не слышали. А помогал им тогда американский советник О'Швартц, между прочим, и он сказал, что у Китая в будущем все надежды только на туризм. Мол, надо создать условия, а он, О'Швартц (он назвался потомком старинного ирландского рода, из ирландцев с Мэдисон-авеню),[80] гарантирует им приток туристов. Вся Америка поедет в Китай, однако пусть позаботятся не только об отелях, но и местах для занятий спортом — теннис, гольф, водные лыжи и так далее. И еще надо обязательно найти учителей дзен-буддизма. Китайцы очень удивились и спросили, что это, черт подери, значит. Они никогда не слышали ни о чем подобном. О'Швартц ответил, что все знают о дзен-буддизме, это что-то вроде религии, которая ничего не требует от людей. Он был уверен, что она может принести много денег, потому что Ротшильды уже занялись ею вплотную, и она распространялась все шире — с каждым пакетиком чипсов, проданным «Средиземноморским клубом». Американскому туристу требовалось именно это и в лучшем виде; если этого не будет в меню, то он сочтет себя обманутым. Китайцам ничего не оставалось, как покорно взяться за дело, и вскоре был найден профессор, который знал, что такое дзен-буддизм. Он рассказал об эпохальном явлении Бодхидхармы[81] из Индии, где он был двадцать восьмым патриархом, чтобы стать первым в Китае. Пораженные, они слушали о долгом инкубационном периоде в пещере, где мудрец много лет сидел, глядя на белую стену, пока не пришел царь и не спросил, чего он достиг, на что мудрец ответил: «Ничего, ваше величество!» Китайцев это разочаровало, однако О'Швартц настаивал на своем, и они обратились к Феликсу: пусть тот подтвердит, что американские туристы почувствуют себя счастливее, если смогут, например, посетить ту самую пещеру и посмотреть на ту самую стену. Они отправили разведчиков отыскивать пещеру, где впервые практиковались приемы дзен-буддизма. Тем временем, в ожидании вестей, китайцы занялись решением более серьезных проблем, то есть строительством отелей и торговых центров, благоустройством пляжей, разработкой экскурсионных программ. В конце концов пещера — неизвестно, та ли — была найдена и, главное, стала доступна для обзора. Правда, находилась она далековато от цивилизации, сначала надо было ехать на поезде, потом на джипе, потом на муле. Старый мудрец ничего не делал наполовину. Добираться до пещеры было слишком уж долго. У Феликса появились плохие предчувствия, однако О'Швартц был непреклонен. Необходимо хорошенько ее осмотреть — ради будущих туристов, толп туристов. Справедливости ради скажу, что чиновники в министерстве не очень настаивали на «настоящей» пещере, это О'Швартц стоял на своем. В министерстве думали, что для туристов сошла бы любая пещера и любая стена. Однако по настоянию О'Швартца профессор взялся за чиновников, и те снарядили долгую экспедицию по реке и первобытным джунглям, туда, где явилась на свет доктрина старого мудреца. Они попали в дикую страну, о да, где было много барсов с белоснежной шерстью, которых они видели время от времени, но нечасто, потому эти звери были пугливы и, к тому же, опасались возмездия. Дело в том, что барсы весьма неравнодушны к мясу собак, примерно так же, как люди — к мясу диких птиц. Поначалу путешественники лишь догадывались о присутствии барсов, поскольку начали исчезать собаки, по одной, изредка издавая стон или приглушенный лай. Они как будто растворялись в воздухе, словно их уносил кто-то неведомый. Это очень всех волновало — ведь так акула заглатывает пловцов. Пару раз в зарослях промелькнули эти великолепные звери, словно сошедшие с древней гравюры или со средневековой акварели. По ночам все стали жаться к костру, который пришлось разводить в лесу, чтобы держать барсов на расстоянии. Теперь и людям, и собакам было не до сна. В джунглях ведь нет ни городов, ни гостиниц. Наконец, они добрались до того места, где должна была быть пещера.
