– Да нет, похоже, лицевая рассада у него в принципе отсутствовала. Сопляком был, когда позировал скульптору. А с годами на нем какой-нибудь короед разгулялся. С нетрезвой компанией. Смотрите, как их мотало из стороны в сторону. Все понадкусывали, но до конца не съели. Наверное, на лапах не держались.

– Вячеслав, ты плюешь в лицо представителю исторического прошлого страны! – повысила голос Наташка. – Боря, не слушай глупые речи. Все очень просто: у меня на работе есть сотрудница, дом которой выселяют. Вещи она почти все с нашей помощью перевезла, а этого Горицвета, доставшегося ей по наследству, ее муж в новую квартиру не пускает. Глупая баба! Когда с муженьком цапалась, приводила в пример выдержку истукана. Причем чаще, чем муж бил ему челом, жалуясь на сварливую бабу. Словом, она попросила нас придержать статую до лучших времен – то есть, до очередного скандала. Супруг сразу поймет, какого ценного слушателя потерял. Горицветик пока у Ирины поживет.

Борис насупился, вспоминая, какие именно претензии он собирался высказать женушке. Помог Славунчик, удачно влезший с требованием перезвонить папику, пока он не приобрел билет на обратный рейс в Москву. Боря расправил плечи и активизировался, предложив Наташке покаяться в чудовищном вранье. – Зачем было сочинять небылицу о доставке Дмитрия в аэропорт?!

Наташка выкатила на мужа синие глаза, которые опасно подернулись влагой:

– Ты хоть иногда задумывайся над словами, которыми оскорбляешь. Не было ни вранья, ни небылиц. Простая ложь во спасение произведения искусства, моей коллеги, моей совести и нашей Ирины.

– А нашу Ирину ты от чего спасала?

– От одиночества, блин!

– Мамуль, мне совершенно не нравится идея спасать тебя от одиночества с помощью этого молодого богатыря. Почему он должен находиться у нас? Может, ему пожить у Натальи Николаевны? Вместо Лешика. Они с ним даже похожи – оба молчуны.

Наташка тут же возразила:

– У вас на одну комнату больше! И потом, юноша совершенно не похож на Лешика. Во всяком случае, гулять с Денькой его не пошлешь. Не понимаю, чем он вас не устраивает. Не нахлебник, не объест. Поставите в уголок холла вместо велотренажера. Кстати, его давно пора выкинуть. Все равно им никто не пользуется, только для имиджа Ефимова торчит бельмом на глазу.

От испуга дочь была настроена решительно:

– По мне так лучше скелет из нашей аудитории в аренду взять и в холле поставить. Я, по крайней мере, в нем каждую косточку знаю. Ночью врежусь – не ошибусь. А этот деревянный человечек вызывает чувство ужаса. Может, Славка с ним поживет? Пока бабуля не вернулась.

Я даже не успела сообщить, что нам с Наташкой такое предложение еще раньше показалось очень рациональным. Славик свернул из пальцев правой руки весьма мужественную фигу и, демонстрируя ее каждому, заверещал на разные лады, но по одной теме – выживать себя из бабулиной квартиры не намерен. Он там официально зарегистрирован. И никакие подселенцы ему не нужны. Тут же нам с Наташкой поступило второе «рациональное» предложение – оттащить недоросля туда, откуда мы его притащили.

В разгар общей свары раздался звук, похожий на сдавленное рыдание. Не сразу выявили источник звука. Лично у меня волосы моментально ощетинились. Если бы кто-нибудь догадался поднести к ним лампочку, наверняка бы зажглась. Впрочем, хорошо, что не поднесли – я могла бы огрызнуться излишками вырабатываемой электроэнергии. Этакая динамо-машина. В тот момент решила, что довели-таки деревянного богатыря до сознательного состояния. Алена, нигде не задержавшись, смела по пути журнальный столик, сиганула через кресло и сдвинула нас со Славкой вместе, как ширму, за которую и спряталась. Борис, сжимая кулаки, напряженно всматривался в Горицвета. Наташка четко выговорила: «Мама!» и подалась назад. Но там, куда она шагнула, было занято. Результатом этого открытия стал ее короткий визг, на который просто невозможно было не оглянуться. Вот тогда мы и увидели Анастас Ивановича, прижимающую одной рукой к глазам беленький кружевной платочек, другой – барахтающуюся Наталью Николаевну. Общее внимание заставило ее выронить Наташку и активно зарыдать, для чего потребовалась и вторая рука. Платок не выдерживал того потока слез, которые она проливала.

Никто не мог понять причины такой странной реакции. Про Горицвета забыли. Не сговариваясь, все решили, что с ее мужем Степаном Ивановичем случилось самое последнее в жизни событие – он скоропостижно умер. Неужели назло ей? От ежедневной овсянки. Или не назло ей… Просто не выдержал. Ведь не англичанин все-таки. Позднее выяснилось, что эта мысль пришла в голову каждому из нас. Коллектив мыслил одинаково.

Я, было, рванулась утешать соседку, но Наташка погрозила кулаком и я сдержала свой порыв, а вместе с ним и Алену. Дочь просто подвернулась под руку.

– Пусть выплачется, – одними губами произнесла подруга. Я кивнула в знак понимания и согласия. Наташка права. Слова утешения вызовут только новый прилив отчаяния и слез.

– Так это… – промычал Вячеслав и умолк, забыв, насколько богат великий и могучий русский язык.

Звонок в дверь заставил всех вздрогнуть и выйти в холл. Только рыдающая Анастас Иванович осталась в комнате.

– Открыто! – крикнула Наташка, натянув на физиономию маску негодования. И закатила глаза к потолку: – Как люди не понимают, что нам сейчас не до визитов?

– Разрешите? – вежливо спросила просунувшаяся в дверь голова «покойного» Степана Ивановича. И поскольку все присутствующие озадаченно молчали, неуверенно спросил: – Настенька не у вас?

Ответа на свой вопрос он не получил. Никто из нас не мог понять, кого именно он ищет, хотя каждый был уверен: Настеньки среди нас точно нет. Степан Иванович смущенно кивнул и уже собрался втянуть голову в плечи, чтобы закрыть дверь, как его остановило томное от слез контральто жены:

– Степушка, я здесь!

В следующую минуту мы заворожено следили за действиями вполне живого соседа. Он то просовывал голову в щель между дверью и стеной, то втягивал ее обратно. Алена первая догадалась, что он просто-напросто ждет особого приглашения войти, поскольку на самоволку никак не решается.

– Проходите, Степан Иванович, ваша Анастасия Ивановна там, – дочь махнула рукой в сторону комнаты. – Зашла к нам в гости и плачет горючими слезами.

В подтверждение этих слов из комнаты донеслось горестное «Ох-х-х!», вылетевшее на мощном выдохе Анастас Ивановича. На этом рыдания завершились.

– Степушка, иди, посмотри на меня…

Степан Иванович мигом просочился в дверь, и, явив обществу свою новую пижаму, потрусил на зов жены.

– Сбрендили!!! – икнула Наташка. – Целиком и полностью. Все сто двадцать килограммов Настеньки и около шестидесяти Степушки.

Возражений не имелось. Мы размышляли, что делать дальше. Из комнаты доносилось вполне мирное воркование и восхищенное цокание, а затем тихий шепот, свидетельствующий о переговорах супругов. Любознательность – путеводная звезда первопроходцев. У меня она засветилась на самом низком уровне – элементарного любопытства. Заглянув в комнату, я так и застыла у дверей, пока меня не вышибли вперед остальные любопытные. Супружеская чета стояла у дивана и любовалась нашим Горицветом.

– Ангел, ну просто ангелочек, вылитая я в юности, – прижав сложенные, как в молитве, ладони к груди и захлебываясь от восторга, шептала Анастас Иванович.

– Это же просто чудо!!! Нет, я не верю своим глазам. Как-кая восхитительная работа! – вторил жене Степан Иванович. – По-моему она сделана из цельного куска дерева. – Он наклонился и осторожно погладил Горицвета по голове.

Супруги синхронно обернулись к нам, приглашая к восторженному обсуждению скульптуры. Борис тут же заторопился домой, сославшись на то, что у него компьютер простаивает.

– Девочки, – не отнимая ладоней от груди, умоляюще прогудела Анастас Иванович, – я слышала, вам пока некуда деть эту очаровательную девчушку? Отдайте ее мне. Обещаю беречь ее больше всего самого дорогого, что есть в моей жизни. – Она выразительно посмотрела на мужа и прошептала: – Подаренного тобой, Степушка, обручального кольца.