Анка. А, теперь, я знаю, кто это. Ну, читай дальше!
Рака (читает). «Любовь между ними выразилась в том, что она выхлопотала ему повышение на класс, а он писал ей любовные письма».
Анка. Я знаю, кто это.
Рака (продолжает читать). «Этот напудренный болван Ни-ни-ко влюбляется в каждую мандариншу, пока она у власти, а эти индюшки выхлопатывают ему через своих мужей повышение. Он даже послал в дом Си-по-по свата просить руки этой бабы в то самое время, когда другой вонючий китайский пролаза, некий Кара-гуа, пришел сватать ее замужнюю дочь». (Прерывает чтение.) Знаешь, кто этот Кара-гуа?
Анка. Кто?
Рака. Тот, которого нашли в твоей комнате!
Анка. При чем тут Кара-гуа?
Рака. Откуда я знаю!
Анка. Бедняжка, он совершенно ни в чем не виноват.
Рака. Э, а зачем он снял сюртук? Вот, и в газетах пишут, что он снял сюртук.
Анка. Неужели и об этом пишут! Ию, боже мой! А человек без всякого плохого умысла снял сюртук.
Рака. Ей-богу, если б я был у тебя в комнате и снял бы сюртук…
Анка. Скажи пожалуйста! И что было бы?
Рака. То я снял бы и брюки.
Анка. Утри сначала нос, как тебе не стыдно!
Рака. А знаешь, как тебя называют в газетах?
Анка. Разве и обо мне упоминают?
Рака. Ну, конечно.
Анка. А как меня называют?
Рака (ищет и находит). «Прислуга А-ки-ка». (Весело слеется.) А-ки-ка!
Анка. Что там еще? Читай!
Рака (читает). «Но, конечно, и в Китае такое сватовство не всегда проходит гладко, так, например…».
III
Дара, те же.
Дара (приносит из соседней комнаты еще несколько платьев и замечает Раку и Анку). Что вы тут сидите и газеты читаете? Вот придет мать и вам как следует влетит.
Рака. Да мы только так, посмотрели. Дара, ты не можешь мне сказать, кто такой Ни-ни-ко?
Дара. Ничего я не знаю и тебе советую убраться, пока мать не застала. И вы, Анка, могли бы заняться другим делом, а не газеты читать…
Анка. Да я только принесла газеты, которые купила.
Рака. И я. Знаешь, я с трудом купил двенадцать номеров. Этот Карагу платит по двадцати сантимов за штуку, и все ему продают. И эти-то я получил только потому, что крикнул продавцу: «Ты должен мне продать, я сын мандарина!»
Дара. Иди, иди, черт тебя побери!
Рака. Да нет, я хотел сказать – министра.
Дара. Иди лучше купи побольше газет, раз тебе мать велела.
Рака. Верно. (Анке.) Пойдем, А-ки-ка! (Уходит.)
Анка. Может быть, барыне помочь?
Дара. Мне помощь не нужна.
Анка. Как вам угодно. (Уходит.)
IV
Чеда, Дара.
Чеда (входит с улицы). Ба, да ты вполне серьезно укладываешься?
Дара. А что мне делать?
Чеда. Подумай, с какой быстротой все идет! Вчера вечером подписали приказ о моем переводе в Иваницу, а нынче утром меня уже освободили от должности.
Дара. А когда ты должен уехать?
Чеда. Разве я знаю, как твоя мать приказала! Она ведь может сегодня приказать, чтобы завтра я отправился в дорогу. Все зависит от ее распоряжений.
Дара. В конце концов пусть хоть завтра. Я буду готова.
Чеда. Ты в самом деле решила ехать со мной?
Дара. Да, решила. По правде говоря, я не могу больше выносить этого министерского положения: с тех пор как отец стал министром, у нас просто сумасшедший дом.
Чеда. Я говорю то же самое.
Дара. Кроме того, я не могу выносить этот срам После того, что написано в газетах, поверь, я не смогу выйти из дому, не посмею смотреть людям в глаза. Хочу в Иваницу, только бы с глаз долой.
Чеда. Если б ты знала, какой это скандал. Весь Белград умирает со смеха.
Дара. Ужасно!
Чеда. Газеты покупаются нарасхват.
Дара (показывает). Больше всех покупает мать. Чеда. Она думает, что если уменьшить число газет, то о скандале меньше узнают, она не подозревает, что сегодня вышло вместо трех тысяч шесть тысяч номеров.
Дара. Ию, ию, ию!
Чеда. Не считая, что каждый номер прочтут четверо.
Дара. А знают ли, что все это относится именно к нашему дому?
Чеда. Конечно, знают. Узнают по именам, а еще больше по тому, что у госпожи Живки, единственной из нынешних министерш, есть замужняя дочь. Все сразу поняли.
Дара. А никак нельзя узнать, кто это написал?
Чеда. Я знаю.
Дара. Кто?
Чеда. Я тебе скажу, если ты дашь честное слово ничего не говорить матери.
Дара. Разве это тайна?
Чеда. Да еще какая большая.
Дара. Скажи мне, кто написал.
Чеда. Я!
Дара (роняет платье, которое держала в руках).
Что ты говоришь?
Чеда. То, что говорю!
Дара. Чеда, Чеда, что ты сделал?!
Чеда. Пусть видит, я тоже умею пломбировать.
Дара. Как ты смел, как ты мог?
Чеда. А как она могла угнать меня в Иваницу?
Дара. Как ты можешь сердиться, ведь она моя
мать!
Чеда. А как она могла рассердится на свою дочь и выслать ее в Иваницу?
Дара. Ты нас опозорил, весь дом опозорил!
Чеда. Я? Боже сохрани! Она сама опозорила.
Дара. Боже мой, боже мой! Я не могу собраться с силами, не могу больше думать. (Плачет.)
Чеда. Ну, господи, неужели ты сама не видишь, что настало наконец время преградить путь этой женщине? Разве ты не видишь, что она превратила свой дом в сумасшедший. Не говоря о том, что она выдает тебя замуж при живом муже, она сама распалилась и завела любовника.
Дара. Это неправда!
Чеда. Я сам своими глазами читал ее любовные письма. Она выхлопотала ему повышение на класс, и, пожалуйста, выйди на площадь, там ты сама услышишь, что весь народ смеется над ней.
Дара (ломает руки). Боже мой!
Чеда. Если ты можешь терпеть этот позор, то я не могу: мне стыдно показаться на люди; все подталкивают друг друга, шепчутся, подмигивают…
Дара. Но разве не лучше было бы сказать ей все это и поговорить с ней серьезно?
Чеда. Серьезно поговорить? Разве ты не разговаривала, а что она ответила – устроила тебе сцену с Никарагуа.
Дара. Эту сцену устроил ты.
Чеда. Да, я, чтобы спасти и тебя и себя. Если бы я этого не сделал, то, по плану твоей матери, без сюртука в комнате у Анки находился бы я, а ты находилась бы в комнате с Никарагуа. Так было бы лучше?
Дара. Но…
Чеда. Нет, ты только скажи, что было бы лучше?
Дара. Хорошо, пусть будет так, но зачем тебе надо было все это помещать в газеты?
Чеда. Чтобы подействовать на нее, чтобы она вовремя опомнилась.
Дара. А ты думаешь, это поможет и все пойдет по-иному?
Чеда. Надеюсь. Так как нынче утром в Белграде разразился такой скандал, то не исключена возможность, что будет поставлен вопрос даже о положении отца.
Дара. О его положении?
Чеда. О, да. Об этом уже много говорят. Есть и такие, которые думают, что после всего этого он просто заболеет…
Дара. Бедный отец!
Чеда. И мне его жаль, но за все это он должен благодарить свою жену.
Дара. Ну, как ты думаешь, неужели отец действительно?…
Чеда. Не думаю, но весьма возможно. Он скомпрометирован, и это может повлечь за собой неприятные последствия.
Дара. Это было бы ужасно!
Чеда. А я, если говорить откровенно, думаю наоборот – это будет хорошо, потому что чем дальше, тем больше глупостей она натворила бы. Ей-богу, неужели ты не видишь всего, что натворила эта женщина; неужели ты не видишь, что она сделала смешным такого порядочного человека, как отец, и он уже не может заниматься политической и общественной деятельностью! Неужели ты не видишь всего этого?
Дара. Вижу.
Чеда. Ну!..
Дара. По-моему, уверяю тебя, было бы гораздо приятнее, если б отец не был министром.
Чеда. Э, беда не в том, что отец стал министром, а в том, что мать стала министершей. Поэтому слушайся меня и держись только за меня. В конце концов ты увидишь, как хорошо, что я так поступил, и сама скажешь мне спасибо. Только ты всегда должна быть со мной, это придаст мне смелости.
