Через десять минут они поднялись на первый водораздел — и он с облегчением понял, что все так и есть, не врал главный инженер: внизу, в широком устье сая, по которому бежал ручей, стояли коричнево-красные ангары. Мостовой кран даже отсюда выглядел ржавым.

— Не спешите, — сказал Махмади, останавливаясь. — Что за машины… — пробормотал он. — Кто такие?

На площадке перед цехом стоял грузовой ЗИЛ, открытый армейский УАЗ и черная легковушка.

— Иномарка, — определил Махмади. — Большие люди приехали!

Грузовик пустил клуб голубого дыма и подъехал задом к воротам ангара. Послышалось скрежетание тельфера. Из ангара показались несколько военных. Вслед за ними выезжал на цепях поблескивающий полированными гранями длинный камень.

— Мрамор, — негромко заметил Махмади. — Хороший камень. Белый.

Три солдата, оставив оружие, забрались в кузов. Тельфер скрежетал, камень опускался.

Опустился.

Высокий человек в черном костюме и шляпе что-то указывал тем, что стояли в кузове. Они закрепили камень и спрыгнули.

Тельфер пополз назад в ангар.

— А, вон Садыков, — пробормотал Махмади. — Начальник цеха.

Садыков и человек в черном костюме долго жали друг другу руки. Когда рукопожатия кончились, человек в черном костюме повернулся и пошел к своей легковушке. Садыков что-то сказал вслед. Человек в черном костюме походя отмахнулся. Все захохотали. Садыков ораторским жестом протянул руку и стал горячо говорить. Человек в черном костюме приостановился, поворачиваясь. К Садыкову уже подбежали несколько вооруженных; через мгновение он сложился пополам и упал. Его неторопливо били ногами. Из ангара, остервенело крича и размахивая какой-то железякой, выбежал щуплый человечек в комбинезоне — должно быть, тот, кто управлял тельфером. Сделал он это напрасно, потому что его тут же повалили и взяли «в сапожки». Человек в черном костюме нетерпеливо прикрикнул. Гогоча, вооруженные стали рассаживаться в УАЗ. Грузовик разворачивался на площадке. Садыков лежал, скорчившись. Щуплый кое-как поднялся, сделал несколько нетвердых шагов и опустился возле него на колени. Дверцы иномарки захлопнулись. Первым двинулся УАЗ с автоматчиками. Следом — иномарка. Грузовик скрылся за поворотом последним.

— Во-о-о-от… — протянул Махмади. — Хорошо, что мы опоздали… а, уважаемый?

— Да уж, — сказал Платонов, сглатывая слюну. — За что их?

— Сейчас узнаем… — сказал Махмади и вздохнул: — Надеюсь, они не вернутся.

Когда они подошли к ангару, Садыков стоял, закинув голову, и прикладывал к носу мокрую тряпку.

— Во-о-о-ой! — сказал Махмади. — Что сделали, а?

Садыков сдавленно выругался.

Щуплый пожал им руки.

— От кого попало, Саня? — спросил Махмади.

— Замначальника ГАИ, — ответил тот, с отвращением сплюнув на землю. — Ишь, сука какая…

Садыков что-то неразборчиво промычал.

— Я и говорю, суки, — повторил Саня. — Ишь, чего… У него брата убили. Тоже, наверное, бандюга порядочный… Позавчера примчались — так и так, срочно… по высшей ставке! Мол, не обидим… Ну, был у нас один хороший камень в заначке… Берегли на крайний случай. Фрезу последнюю Садыков решил потратить… ради такого-то дела! Два дня уродовались. Сделали — игрушка, а не камень! А они вон чего… Не заплатили, сволочи.

И снова сплюнул.

— Зачем ему тебе платить, — прошамкал Садыков. — А, Махмади? Зачем им платить, если и так можно взять? Они же — власть!

Он отнял тряпицу от носа.

— Во-о-о-о-ой, что делается! — сказал Махмади. Он сел на камень и обхватил руками голову. — Что делается!.. Озверели! Беспредел!

— Даже Махмади говорит: беспредел! — неожиданно насмешливо заметил Садыков, рассматривая сгустки крови на тряпке. Он поднял кверху палец: — Махмади, который заведует кладбищем и имеет дело исключительно с мертвыми! Что уж говорить о живых!

— Разве на кладбище лучше? — обиженно возразил главный инженер. — На могилах баранов стали пасти! Ты понимаешь? Кому приятно, что на могиле баран пасется? Ты траву посадил, да? цветок посадил… а он пришел и все съел! Я сторожа спрашиваю — почему опять баран? почему не гонял? А он мне в ответ: Махмади, ты хочешь, чтобы меня убили? Я, говорит, стал гонять, прибежал человек вон оттуда, из кишлака… вынул из кармана пистолет: будешь гонять моих баранов, я тебя убью! Это, кричит, все равно русские могилы, они тут никому не нужны!.. А? Что, не беспредел?

— Да, конечно! — рассмеялся Саня и закашлялся. — Конечно! Кому нужны?! Никому не нужны!

— Не-е-ет, так не надо говорить! — Махмади покачал головой. — Кто бы раньше мог так сказать?! Язык бы не повернулся! Как это не нужна могила, если ты сам в такой будешь лежать?! Русский не русский, таджик не таджик — все в одну землю ложатся! — он в сердцах нахлобучил на лысину тюбетейку. — Ну им самим-то все равно ведь хоть какой-нибудь порядок нужен будет, а? Сами когда-нибудь в могилы лягут! Ну что ж они делают!..

— Порядок… — сказал Саня. — Какой порядок?.. Скажешь тоже — порядок… Раньше мы тут в три смены работали… камень нам из Нурека возили… шестьдесят человек пахало… а теперь я да Садыков, вот и весь цех. А!.. Пилить-то все равно нечего. Ты иди, ищи… — он махнул рукой Платонову, — может, найдешь чего. Тут черта можно найти, если покопаться…

Платонов поднялся и стал бродить вокруг руин цеха, разглядывая обломки в надежде выискать подходящий. Ничего подходящего не попадалось. Заглянул в ангар. Там стояли огромные станки — величиной с одноэтажный дом. Насосы не работали, но все-таки где-то журчала вода. Он прошел гулкое помещение насквозь. После полумрака ангара солнце казалось гораздо ярче. Тут тоже валялись камни — большие, величиной с грузовик… поменьше… мелкие обломки… Он разглядывал каждый, пытаясь представить, что из него можно сделать. Все не то, не то…

Его не торопили. Когда Платонов подходил ближе, до него доносились голоса — мягкий Махмади, скрипучий Садыкова, хриплый — Санин. Слов он не разбирал. Махмади сидел, подперев голову. На разбитом лице Садыкова застыло выражение угрюмой решимости. Саня курил, и табачный дым задерживался в его щетине. Саня был похож на истощенного бронзового Будду.

— Я нашел, — сдержанно сказал Платонов. — Вон там.

— Да ну? — удивился Махмади.

— Лабрадорит!

— Лаблабурит? Э-э-э-э, — Саня безнадежно махнул рукой. — Да ты чего! Это ж не мрамор! Лаблабурит!.. Не-е-е-е, лаблабурит не упилишь.

Садыков с сожалением кивнул.

— Нечем, — подтвердил он. — Не можем.

— Его не надо пилить, — сказал Платонов, ликуя. — Он готовый!

Они сидели на косогоре.

Солнце клонилось к закату. Когда оно выпутывалось из тонких пелен розовых облаков, кудрявые разнородные деревья кладбища (стекавшего все ниже к долине — туда, где мутнела бурая туча угрюмого Хуррамабада) просвечивались насквозь и казались вызолоченными. Над головой шелестела ярко-зеленая листва молодой акации; сиреневые соцветия иудина дерева, облепившие голые безлистые ветви, казались неправдоподобно яркими на фоне пенистого кружевного неба.

Вчера провозились до самого вечера. Саня и Махмади, обследовав камень, готовность его единодушно признали недостаточной. Дернули тельфером в ангар, в полировальный цех. Платонову Саня вручил большое ведро — чтобы лил воду тонкой струйкой на жужжащий диск. Сам стоял за рукоятями, щурился, налегая то вправо, то влево, чтобы диск елозил по всей поверхности. Крохи зеленой полировальной пасты он время от времени с матюками выскребал палочкой из пустой банки — со стеночек. Жужжали часа три, пока Саня, морщась, не признал, что вот так уже боль-мень зурно.

Снова тельфер — теперь к закрепленному горизонтально на полозьях перфоратору: высверливать в основании камня гнездо под арматуру.

— Готовый! — хрипел Саня, налегая на вибрирующий перфоратор. — Готовый! Его еще готовить и готовить! Это ж лаблабурит! Хуже него — только габбро! Это тебе не мрамор! Мрамор бы уже насквозь прошли!.. Не, ну ты гляди, а! Конечно, у него по шкале Мооса твердость шесть! Лей воду-то, лей!..