Мы спустились в траншею и по ней проследовали до КНП командира батальона старшего лейтенанта Лихолая. Он все еще находился в той траншее, откуда солдаты пошли в атаку. Мы передали ему приказ командира полка передвинуть свой КНП вперед, но он и не подумал это делать, заявив, что сменит его тогда, когда будет захвачена первая траншея противника. Мы тутже передали ответ комбата Бун-тину, и у них началась телефонная перебранка и угрозы. Начался артналет, и мы пошли вперед до мест расположения командиров рот, которые заявили, что им не поднять людей в атаку, так как немецкие пулеметы в ДЗОТах не подавлены и такая атака это верная гибель. Командир роты спасался от минометного огня в углубленной воронке, а мы лежали рядом. Вокруг рвались снаряды и мины, над головами взвизгивали пули. Один снаряд не взорвался, упав рядом с Тихоном Федоровичем Ламко. Это была болванка 105-мм немецкого орудия, использующаяся как бронебойный снаряд. Мой друг ухватил снаряд руками, чтобы отбросить, и тут же выронил, так как он оказался горячим. Все это происходило на глазах отца-командира.
Захватив зачем-то этот снаряд, мы ползком вернулись к обрыву, потом в полный рост прошли в траншею и предъявили командиру полка эту «визитную карточку» (снаряд). Он грубо заявил: «Сам все видел». Уже за этот первый день боев я понял, «кто есть кто»…
Между прочим, этот самый Лихолай окончил войну майором с орденами Красного Знамени, Отечественной войны и Александра Невского. Его многократно перебрасывали из полка в полк, чередуя награждения с отстранениями от командования. Командовал он, может быть, только третью часть своего пребывания в полках, а все остальное время находился в полковых резервах офицеров.
Всю наступившую ночь выносили убитых и раненых с поля боя и готовились к новым атакам, которые намечались с утра следующего дня. Артиллерии и минометам на позиции подвозились боеприпасы. В соседнем 343-м полку одной из рот, укомплектованной зэками, удалось захватить первую траншею противника. Но немцы закрепились во второй траншее и начали забрасывать наших воинов своими ручными гранатами, которые имели длинную деревянную рукоятку, а у наших ручных гранат РГД металлическая рукоятка была в три раза короче и летела на небольшое расстояние. У наших солдат всегда бывал недолет. Бывшие «урки» стали наращивать рукоятки своих гранат палками и добрасывать их в немецкую траншею.
В 1985 году, будучи с 1981 года председателем совета ветеранов-однополчан дивизии, я организовал встречу «на колесах» ста ветеранов дивизии, которую начали именно с этого поля боя. Участники боев прошли пешком все места, связанные с теми бесплодными атаками, и нашли остатки наших и немецких окопов и наблюдательных пунктов. Мыс Тихоном Федоровичем прошли свой путь тогдашних «толкачей», находили гильзы, осколки снарядов и мин и шрамы окопов, сохранившиеся только на скатах, поскольку остальные были распаханы. Местные механизаторы рассказывали о том, как много они выпахивали солдатских костей в послевоенные годы, сколько тракторов подорвалось тогда на минах. Много раз поднимался вопрос об установке на постаменте станкового пулемета на этом месте, чтобы он стал памятью погибшей на этом поле пехоте и пулеметчикам. А погибло здесь много, очень много.
По далеко неполным данным из боевых донесений тех двух дней боев: 431 человек был убит и 1516 человек ранены. И это потери только из двух полков дивизии, так как 29-й полк был в резерве командарма, а наш 3-й батальон в резерве комкора. Только одних офицеров в те двое суток боев мы потеряли 285 человек убитыми и ранеными. Следующий день боев никаких успехов нам не принес. Да и кем было воевать?
Давайте произведем некоторые расчеты. У нас в дивизии на второй день боя осталось пять стрелковых батальонов и в каждом по три стрелковые роты по 82 человека, что составит 1230 человек; пять пулеметных рот по 48 человек — 240 человек; и по роте автоматчиков в двух полках численностью 70 человек, итого 140. Всего «активных штыков» мы имели 1540 человек, а потеряли за второй день 1929 человек. Но потери, кроме пехоты, несли артиллеристы, минометчики, противотанкисты, саперы, связисты, химики и даже транспортники и снабженцы. Следует оговориться, что их потери по сравнению с пехотой были во много раз меньше. К примеру, 48-й стрелковый полк только убитыми, с 8.08.1943 по 31.12.1944 года потерял 1657 человек, от численности по сокращенному штату в 1552 человека это 104 %. А артиллерийский полк за это же время потерял 133 человека убитыми от его штатной численности 923 человека, что составило только 15 %. Но учитывать надо не только это. В стрелковом полку имелись, кроме стрелков, пулеметчиков и автоматчиков: батарея 120-мм минометов; батарея 76-мм орудий ПА и 45-мм батарея ПТО; три взвода ПТО и три минроты в стрелковых батальонах; рота связи и саперный взвод, которые тоже несли примерно такие же потери, как родственные им подразделения дивизии, то есть примерно по 15 %. С учетом этого потери самой пехоты и пулеметчиков окажутся несравнимо большими. Пехотинца хватало на одну-две атаки, и счастье было, если человек получал ранение, а то ведь немало погибали от пули или осколка в первой же атаке.
В связи с этим я много разговаривал с ветеранами, имевшими ранения многократно. Вот один пример — командир взвода конной разведки 29-го полка лейтенант Исаев Виктор Федорович 1913 г. р. За время войны был шесть раз ранен, хотя и служил в полку, которым командовал его родной брат. Когда я спросил его, как он выжил после шести ранений, то он ответил, что выжил благодаря этим же ранениям, так как в госпиталях он пролежал в общей сложности почти полтора года. А за это время сколько погибало людей на переднем крае? Второй пример — полковник Мягков Олег Николаевич, который возглавлял группу ветеранов 29-го полка. Начал он в этом полку старшим лейтенантом, командиром роты автоматчиков, потом был заместителем командира и командиром батальона, а закончил майором, заместителем командира полка. Он был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны, Красной Звезды и медалью «За отвагу». За время войны он имел восемь ранений, которые внесены в его послужной список: 22.07.41; 2.04.43; 8.08.43; 9.08.43; 29.08.43; 9.09.43; 1.01.44; 20.08.44 г. Только в августе 1943 года он трижды был ранен, но не покидал поле боя. Во всех армиях мира такое расценивалось как признак высочайшей доблести и такие герои награждались за это высшими знаками отличия. Но наши отцы-командиры об этом понятия не имели. Олег Николаевич сделал очень много для прославления своего полка в годы войны и для однополчан-одесситов в послевоенные годы.
После двухдневных безуспешных боев мы вернулись на свои позиции и вели обычную оборону до 17 августа. В ночь на 18 августа противник бесцельно забрасывал нас минами всю ночь. Мне это показалось странным, и я перед утром пошел с разведчиками вперед. Немецкие окопы оказались пустыми. В дальнейшем все разведчики, да и командиры стрелковых подразделений будут знать, что ночная артиллерийская и минометная стрельба со стороны немцев означает, что немцы расстреливают свои боеприпасы, выложенные на огневых позициях. У них не было принято перевозить боеприпасы при отходе, а чтобы они не попадали в наши руки, немцы выстреливали их в нашу сторону. В нашей армии это не практиковалось ввиду всегдашней недостачи боеприпасов, да и планово отступать нам уже не приходилось.
Первым населенным пунктом, который оставили немцы, был Бездрик. В нем функционировал спиртовой завод, и наши тыловики раздобыли на нем спирта для «командирского стола». За разведчиками следовали подразделения полка. Выйдя из урочища в западном направлении, мы увидели город Сумы. Яркое утреннее солнце освещало купол собора в центре. Редкая стрельба слышалась справа и слева. Как после выяснилось, слева наносила удар наша крупная танковая группировка на Ахтырку, что и вынудило немцев отвести свои войска за реку Псел. Так зачем же мы наступали, заранее зная, что такими малыми силами и без танков и артиллерии нам не прорвать вражеской обороны?
