* Выше мы назвали Степана Разина русским Катилиной. Нечто весьма похожее находим и в Германии, и тому свидетельством — Вильгельм Грумбах,[130] который в прошлом веке исполнился такой дерзости и гордыни, что угрожал спокойствию не одной только Саксонии, но и всей Германии. Открыто отбросив почтение к императору и империи, он, подобно Катилине, уготовлял погибель отечеству, но по велению императора под предводительством Августа и с согласия Иоганна Вильгельма, благочестивых и твердых князей, был схвачен и понес заслуженную кару. Об этом см. «Historica descriptio susceptae a Caesarea maiestate executionis», а также «Necessaria ac vera responsio», изданные в 1567 и 1568 гг. Первый из этих документов можно найти у Симона Шардия (t. 4, р. 34 sqq.).[131]
16. И вот Разин — причина всех этих бед, — вернувшись на Дон, распалился сверх всякой меры: свирепствовал против честных и невинных людей, грабил и осквернял храмы и все, что принесено и посвящено богу, при этом изгонял духовных лиц из их владений. Вообще не было ничего столь безобразного и ужасного, что он считал бы недозволенным для своей жестокости, которой не могли избежать все действительно порядочные люди, причем не составляли исключения и служители церкви. Все прочие подвергались истязаниям или смерти, когда отказывались выполнять приказания тирана.
17. Когда его войско наконец отдохнуло, Разин в виде благодарности за кротость и милосердие своего государя стал решительно наступать и, сосредоточив свои силы, занимает места, расположенные по Волге. Но, когда войска, готовые оказать ему сопротивление, уже приближались, он стремительно подошел к городу Царицыну, взял его хитростью и, разбив части, посланные против него, свирепою казнью казнил их военачальников и большую часть пленных. Теперь, когда никто больше не осмеливался противостоять ему, он повел свое войско на другие города. Заняв Черный Яр, он безжалостно перебил оставленных там для защиты солдат вместе с их начальником. Положение его достаточно укрепилось, и у него появились основания надеяться, что он завладеет Астраханью. Когда-то этот город был татарской столицей, средоточием и очагом скифского могущества. А теперь градоначальник, не сумев удержать в подчинении подкупленных врагом солдат, омрачил год сдачей города. Хотя сам он мог бы честно пасть, смело сразившись с врагом, однако, испугавшись заговора в гарнизоне, попал в руки Разину, который схватил его прямо в церкви во время службы и обошелся с ним не как с противником, а как с каким-то негодяем, велев сбросить его с городской башни.[132] Но это был еще не конец свирепствам; точно преступники, были подвергнуты мучениям и оба его сына. Не считаясь ни с возрастом их, ни с достоинством, Разин приказал на виду у всех раздеть их и подвесить за ноги. Но им не дали умереть от этого наказания: одного он убил, прежде истерзав самым утонченным образом, а другого жестоко били плетьми, а потом чуть живым отдали митрополиту.
18. Удача так развратила душу этого коварного человека, что он был неумолим в своей жестокости. Вывезя из Астрахани городские сокровища, разграбив имущество купцов и граждан, он еще больше рвался в бой. В самом деле, провиантом он был теперь обеспечен вполне, в большей части своего войска, весьма храброго и бодрого, он мог быть уверен. Зато дисциплина в его лагере совершенно вывелась — его люди не воздерживались ни от убийств, ни от насилия. Распущенность и наглость, с которыми они оскверняли все вокруг, становились знаком того, что за омерзительным началом последует омерзительнейший конец.[133]
19. И Разин не стал медлить, понимая, что залог его успеха — в быстроте действий. Всеми силами и средствами он старался добиться того, чтобы как можно шире распространить свою власть. Поэтому он, не мешкая, отправляется в поход, и, возвратившись в Царицын, непрестанно говорит о себе и о невинно страдающем царском наследнике, о правом деле патриарха, и прежде всего снаряжает два судна — ради той хитрости, о которой я уже упоминал: внушить, что они оба прибегли к его покровительству, посажены им на суда, стоящие на виду у всех, и что здесь они в полной безопасности от козней бояр. Всем этим он укрепил своих сотоварищей и приспешников в их прежнем к нему отношении, других же вдохновил действовать заодно и убедил тех, кто стал под его знамена, не оставлять их.
* Предводитель мятежников устроил такое представление: на один корабль, имевший на корме возвышение, убранное в красное, он посадил того, кого выдавал за сына государя, а на другом корабле, шелковое украшение которого было черным, находилось подобие патриарха. Тот, блиставший в красных шелках, происходил из семейства пятигорских черкасских князей, был побежден и взят в плен во время бесчестного набега, а затем, лишенный достоинства и всех своих прав, оказался средством для этого бесстыдного подлога. Что касается Никона, то нам здесь нечего добавить.
20. Все это было знаком того, что в будущем бунт станет еще страшнее. Действительно, мятеж, ослабить который не было средств, должен был кончиться гибелью либо царя, либо Разина. Попав в такое положение и потеряв надежду на хороший исход, Разин отваживался зато на самые гнусные дела, не признавая иного права, кроме буйства, и считая, что бесчестное дело следует вести нечестными же средствами. Так пошел он в глубь области, населенной черемисами, мордвой и татарами, где очень многие пристали к нему, и подчинил своей власти эти земли и племена. К этому времени положение царских войск было тяжелым: одни были перебиты, другие разбрелись, а некоторые перешли в лагерь изменников. Дело было почти проиграно, когда появился князь Барятинский; он рассеял отряды заговорщиков и нанес им такой удар, что Разина, раненого, едва вынесли с поля боя. В скором времени в сильное замешательство привела его и неудачная осада города Симбирска, оборону которого возглавлял Иван Богданович, мужественный человек, ни за что не согласившийся сдать город.[134] Попав в такое опасное положение, Разин немного отступил, чтобы дать своим возможность собраться. Речь шла об исходе всего дела, и того, чего он не смог добиться в открытом бою, он старался теперь достигнуть, используя неудовольствия граждан и внутренние раздоры, чтобы потом, обратив все в пустыню, расчистить себе прямой путь к царской власти, которой он жаждал.
21. Вот о чем неотступно думал тиран. Он нанял и разослал разведчиков, которые должны были сообщать, что творится в Москве. Кроме этого, он отобрал самых отъявленных негодяев, которые должны были тайно ходить по русским землям и, где только смогут, устраивать пожары. Он надеялся полным разорением поставить царя в безвыходное положение и в то же время посеять новые мятежи. Страхи нигде в это время не были так велики, как в Москве. В особенности двор имел основания для таких опасений, поскольку здесь тайно взвешивали все сведения о понесенных потерях и о мятежах, возникавших повсюду. Потомство вряд ли поверит тому, что один человек за столь короткое время занял такую территорию и опустошил такие области, что на пространстве в 260 германских миль[135] все пришло в совершенный беспорядок.
* Разин и разорил эти области, и осквернил их убийствами, пожарами, грабежом, жестокостью и казнями. В записях по русской истории я нашел города: Саратов, Самара, Алатырь, Арзамас и многие другие, а также и села, лежащие на Волге, но нет смысла приводить здесь их названия.
22. Вот как обстояли дела. Имущество, жизнь, судьба жен и детей, а самое главное честь знати и достоинство царя — все было под угрозой. Приходил час последних испытаний, неся царю свидетельства непрочности его судьбы, а Разину — свидетельства еговзлета. Настроения простого народа были различны и в Москве: часть начала разбегаться, радуясь мятежу, другие в ужасе глядели на надвигающуюся опасность и не могли думать о ней без отвращения. Некоторые уже считали себя жертвами разинской тирании, хотя тирании они еще не знали; предчувствие бедствий усугубилось, когда стало известно, что сторонники бунтовщиков с факелами уже в городе и, наслаждаясь мщением, в своем безудержном гневе уже совершили несколько поджогов. Мне самому было видно, как недалеки все от погибели, особенно же царские сановники, — ведь именно их Разин обвинял во всех бедах и многих из них требовал выдать, так что их ожидала верная смерть, если бы отважный Долгоруков, сам более чем кто-либо другой находившийся под угрозой, не выручил всех.
