Дохтуров по дороге поведал ротмистру новые обстоятельства, которые он намеревался выложить – нечто вроде козыря. Агранцев нашел, что шансы и впрямь неплохие. Однако сказал, что будет лучше, если он предварительно приватно перемолвится с мадам парою слов – это будет полезно, с учетом уже упомянутых обстоятельств.

Почему бы и нет? Павел Романович согласился.

После слов приветствий мадам Дорис сказала:

– Я обдумала ваше предложение, Павел Романович, и нахожу его дельным и привлекательным.

Вот ведь как! И «дельное», и даже «привлекательное»!

– Я так понимаю, что вы мне с первого раза не все рассказали, – мадам укоризненно покачала головой. – Какие-то ценности, брат в застенках… Впрочем, я вас не осуждаю. В наше-то время… Итак: Володя обрисовал суть вашего предложения. У вас есть некое уникального свойства лекарство, за которое вы хотите взять у большевиков колоссальные деньги. Вам нужна связь с комиссарами. Я берусь ее предоставить. В том случае, ежели мой гонорар не претерпел изменений. То есть по-прежнему составляет миллион. Я не ошиблась?

Павел Романович с изумлением посмотрел на нее, потом на ротмистра. Господи, да зачем же тот ей все рассказал?!

Однако Агранцев сидел с видом самым невозмутимым. Означало это следующее: поступил так, как считал нужным. А победителей не судят.

Дохтуров кивнул:

– Все остается в силе.

– Хорошо. Но для того, чтоб сделка состоялась, нужен образчик вашего лекарства, – сказала мадам Дорис. – Там ведь сидят серьезные люди. Без образчика и думать нечего вести дальнейшие переговоры.

«Ладно, пусть она знает правду, – решил про себя Павел Романович. – В конце концов, что это меняет? С большевиками сведет – а большего и не требуется. Но образец… Хорошо, получат они образец».

– Сколько вам понадобится времени? – спросил он у мадам Дорис.

Та чуть заметно улыбнулась:

– Не более суток. А сколько времени надобно вам?

– Вы насчет образца? – спросил Павел Романович. – О, за этим задержки не станет.

С этими словами он поднялся.

– Нет, провожать не надо, – Дохтуров жестом остановил ротмистра, собиравшегося следом. – Прошу, оставайтесь здесь. И вы, Клавдий Симеонович, тоже.

Он взял саквояж, быстро прошел в залу, где поймал за рукав «малинового» официанта.

– Любезный, разыщи для меня Софи́.

Метресса была в своей комнатке – весьма, кстати, чистенькой и даже уютной. И намека нет на особенную жизнь хозяйки.

– Павлуша! – Софи́ улыбнулась. – А я тут с твоим котиком тешусь. Такой ласковый – прелесть! Никогда прежде таких не встречала. Может, подаришь? В знак нашей дружбы?

– Нет, – хмуро ответил Павел Романович. – Никак не могу.

– Ну и ладно. – Софи́ опять улыбнулась. Похоже, она совсем не умела печалиться. – А что пришел? Соскучился либо по делу?

– Ты вот что… – сказал Дохтуров. – Крючок дверной накинь, а потом сядь там, поодаль.

– Да что делать-то будешь?

– Кота надобно полечить.

– Приболел разве? А с виду здоровый.

– Это лишь с виду, – напряженно сказал непривычный к вранью Павел Романович. – Я быстро… Один только укол…

И впрямь – через минуту дело уж сделано. Правда, Зигмунд пытался протестовать, орал и даже кусался, но Дохтуров исхитрился и вытянул шприцем капельку заветной крови. Шприц перед тем был тщательно обработан особым составом, позволяющим крови долгое время сохраняться не разлагаясь.

Закончив, сказал Софи́:

– Ты теперь отсюда иди. Совсем.

– Как так – иди? Меня мадам заругает.

– Не заругает. Скажи, заболела. Что хочешь придумай, только на меня не ссылайся. И вот еще: кота моего с собой прихвати.

– Да куда мне деваться? Домой?

Павел Романович задумался. А и впрямь – куда?

Софи́ теперь стала его единственной помощницей, которую он, правда, использовал в роли заводной куклы. Ну да ничего страшного. Главное – она должна сохранить коробку с котом. Павел Романович понимал: если коробка будет где-то поблизости, он ее непременно лишится. Скорее всего – вместе с жизнью.

Вдруг его осенило.

– Ступай в штаб армии, – сказал Павел Романович. – Найдешь поручика Миллера. Скажи, что от меня.

То есть от доктора, который к нему в боевую группу поступает. Попросишь, чтоб приютил до вечера. А там я тебя сам найду.

Софи́ вздохнула.

– Дуру из меня делаешь, – заключила она. – На кой знаменитому Миллеру глупая коробка с котом? Ну да ладно. Нравится – делай, перечить не стану. Единственно потому, что очень ты мне приглянулся. Я таю, как свечка.

И затянула:

С тем и вышла.

А Павел Романович посидел немного, повертел в руках шприц с красной каплей внутри. В ушах еще стоял голос Софи́. Он тряхнул головой, подумал: «А что, если я и впрямь окажу комиссарам совершенно исключительную услугу? Да нет, не может быть. Доза самая минимальная. Только чтоб ощутить результат. Лишь для одного человека. А там будем торговаться. Уверен: они уступят».

«Или обманут и заберут все силой», – сказал голос внутри.

Ответить на то было нечего, и Павел Романович сделал вид, что ничего и не слышал. Поднялся, пошел в кабинет к мадам Дорис.

– Господа, – сказала мадам, убрав шприц в бюро. – До завтрашнего вечера не смогу быть полезна. Впрочем, если желаете отдохнуть с девочками…

Но задерживаться никто не стал. Вернулись на квартиру к Сырцову, где уже поджидала Анна Николаевна.

Полковник Мирон Михайлович Карвасаров переживал удивительные ощущения. А обстояло так: он летел – и летел свободно, как птица, сохраняя при этом сидячее положение (хотя никакого кресла либо чего-то подобного вовсе не наблюдалось). Далеко внизу было море, справа простирались горы. С каждой минутой скорость, с которой Мирон Михайлович перемещался в пространстве, росла, но страшно ему не было.

Напротив – ему было сладко.

Горы меж тем приближались, и вскоре на самом высоком пике Мирон Михайлович разглядел золотой дворец. Ну, может быть, позолоченный – неважно. Дворец тот венчал шпиль невероятной высоты и изящества. Шпиль необозримо тянулся вверх и, казалось, пронизал самое небо.

Приблизившись, Мирон Михайлович на своем невидимом стуле принялся описывать вкруг шпиля спираль, непрерывно забирая все выше. Он уже разглядел: на самом острие укреплен бриллиантовый шар, брызгавший ослепительным светом.

Мирон Михайлович мчался вверх по восходящей спирали, и шар становился все ближе… ближе… Вот уже он совсем рядом.

«В этом шаре – все земное богатство, – догадался Мирон Михайлович. – И теперь оно будет моим».

Он взлетел еще выше и протянул руку. Но в тот же миг случилось страшное: едва он коснулся шара, как тот сорвался с иглы – и обрушился вниз, на лету распадаясь мириадами сверкающих капель.

Мирон Михайлович хотел было ринуться следом, но тут незримый стул, на котором он восседал, выкинул фортель: вместо того чтоб начать немедля спускаться, вознесся еще выше – да и насадился прямо на шпиль! И в тот же миг словно бы испарился, предоставив Мирона Михайловича собственной судьбе.

Полковник с тоской огляделся – и понял, что самому с этакой выси ни за что не спуститься. И тогда он заплакал… да так горько, что горячие слезы полились на щеки и ворот рубашки…

– Ох, беда!.. – сказал кто-то невидимый.

Мирон Михайлович открыл глаза.

Не было ни моря, ни гор – а один лишь знакомый кабинет с казенною мебелью и портретом государя на левой стене.

Все сон.

– Господин полковник… – говорил невидимка. – Слава Богу, я уж думал, будто вы чувств лишились от нервных переживаний!..

Карвасаров оглянулся: позади суетился секретарь, прикладывал к затылку своего патрона примочки. Усердствовал не на страх, а на совесть – вон, даже голос переменился.

– Отстань! Ничего мне не надо. Жарко, сморило, да еще сон дурной… Ступай себе, Поликаша, ступай…