Было тихо, над Цицикаром сгущались сумерки. На привокзальной площади о недавних событиях напоминали лишь стреляные гильзы, звонко катавшиеся по булыжникам мостовой, да бумажные разноцветные ленты, коими благодарные горожане устраивали салют в честь своих избавителей.

У первого пути стоял под парами литерный. Далее, под семафором, гигантской рептилией замер блиндированный поезд. Бронепаровоз пофыркивал паром, словно «Справедливому» не терпелось тронуться в путь.

Это не понравилось Павлу Романовичу. Похоже, атаманово войско готовилось покинуть Цицикар ранее ожидаемого.

Он взбежал по ступеням крыльца – к знакомой уже вывеске. Но путь в ресторацию оказался закрыт. Конвойный казак в черкеске с серебряными газырями заслонил дверь:

– Не велено!

– Я врач, моя фамилия Дохтуров, – сказал Павел Романович. – Мне нужно срочно говорить с Григорием Михайловичем.

Казак покачал головой.

– Не велено, – повторил он. – Атаман и штаб совещаются. Гражданским лицам – ни-ни.

Было понятно: ни за что не пропустит.

– А пойдемте на «Справедливый»! – сказала Дроздова. – Уж там-то нас помнят.

Предложение показалось неглупым. Однако на деле вышла опять неудача: бронепоезд был оцеплен караульными из команды (которую, в отличие от конвоя, в город праздновать не пустили). Через это часовые были озлоблены, хмуры, неразговорчивы. Позвать командира Вербицкого или хоть адъютанта наотрез отказались. Да еще пригрозили прикладом.

– Идемте тогда в аптеку, – сказал Павел Романович. – Я видел, есть одна, на той стороне площади.

Там и вправду имелась аптека, причем устроенная по европейскому образцу – и рецептурный отдел, и общий, и небольшой прилавок с чаем и выпечкой. Все это Дохтуров рассмотрел еще днем, однако на тот момент аптека была закрыта. Работает ли теперь?

Оказалось – функционирует. Провизор, маленький человечек с венчиком седых пушистых волос вкруг полированной лысины, посетителям зримо обрадовался. Вероятно, вознамерился хоть частью компенсировать убытки, понесенные за период «вражеской оккупации».

Был провизор вежлив до приторности, чем несколько восстановил против себя Павла Романовича. Искательности Дохтуров не выносил, почитая эту черту одной из самых несимпатичных.

Кушая чай с пирожными, Сопов сказал:

– Осточертело все. Хочу в Харбин. Довольно с меня приключений.

Дохтуров пожал плечами:

– Охотно верю. Да только не своей волей совершаем этот вояж.

– Верно, – согласился Сопов. – По собственному желанию я бы отправился в края более интересные.

– И куда же, позвольте спросить?

– Да хоть в старушку-Европу. Все чисто, красиво, никакого дикарства. И на душе покой, и телу отдохновение. Не то что у нас…

– Боюсь, в Европе вы теперь не найдете искомого. Война и там все перемешала.

– А нейтралы? – спросил Сопов. – Швейцария чем плоха? Страна невоюющая, культурная, лояльная ко всем остальным.

– Думаю, там нынче не протолкнуться, как на Дворцовой в престольный праздник. Ведь вы не один столь догадливый. Впрочем, полагаю, и в Швейцарии не так уж и безопасно. Наверняка шпионы и агенты влияния всех мастей на каждом шагу.

– Ну, тогда хоть в Северо-Американские Соединенные Штаты!

Павел Романович усмехнулся:

– Вот разве что. Да только вы языком не владеете. Верно?

– Ничего, – ответил Сопов. – Коли сподобит Господь изыскать средства на подобное путешествие, с языком как-нибудь разберусь. Скажем, подыщу компаньона. Или же компаньонку. Вы, Анна Николаевна, не согласитесь ли на совместное странствование?

– Господа, это ребячество, – госпожа Дроздова сморщила носик. – Какие средства? Откуда? Все это пустое.

– Не скажите, – раздельно произнес Клавдий Симеонович. – У нас ведь такой алмаз бесценный имеется – куда там «Графу Орлову»! Состояние! Финансовая империя!

– Это вы насчет панацеи? – спросил Павел Романович.

– Именно.

– Тогда было б уместно спросить и мое мнение.

– Конечно, доктор, – быстро согласился Клавдий Симеонович. Несмотря на некоторую шутливость тона, было понятно, что он говорит серьезно. – Ваше мнение прежде всего. Да только про нас, грешных, тоже не забывайте. Одному этакое предприятие не осилить. Надорветесь. Это я вам точно скажу. Университетского курса не кончал, верно. Однако жизнь знаю не понаслышке. А опыту, полагаю, побольше вашего будет. Определенно вам говорю: берите меня в компаньоны. Не пожалеете. У Сопова слово твердое: обещал служить, значит, верным по гроб жизни останется. Да и вообще… думаю, мы с вами не случайно встретились. Нас ведь рок свел, судьба. Фатум. А против судьбы идти ни за что невозможно. Иначе такая моргенфри выйдет – врагу не пожелаешь.

Павел Романович посмотрел на собеседника с некоторым изумлением. Нечего сказать, изрядно переменился сей господин. Причем трансформации очевидно затронули не только физическую, но и духовную сферу. Фатум, скажите на милость! Вон как заговорил давешний материалист.

– Я не против сотрудничества, – негромко ответил Павел Романович. – Да только в Новый Свет не собираюсь. Имею, знаете ли, совершенно иные планы.

– И какие же? – прищурившись, спросил титулярный советник.

Павел Романович взял салфетку, промокнул ею губы и отложил в сторону.

– Скажите, доводилось ли вам прежде в больнице бывать? – спросил он.

Сопов кивнул:

– Не без этого.

– И по какой надобности?

Клавдий Симеонович насупился, покашлял в кулак:

– Ну, к примеру, по зубодерной.

– А! И что, удалили вам зуб?

– Не единый. Цельных три. Кровищи…

– Понятно. А как, по-вашему, лучше – с зубами или без оных?

– Ясное дело, с зубами. Да только при чем тут… Не пойму, куда же вы клоните?

– Сейчас поймете. А вот если б предложили вам взамен утраченных деревянные зубы вставить? Или хоть и железные? Как, согласились бы?

– Где это видано – деревянные зубы! – воскликнул Сопов. – Вы, верно, аллегорически выражаетесь, да только для меня это больно мудрено. Скажите попроще.

– Куда ж тривиальнее. Ладно, я вот к чему: если у живого организма какой-либо член исключить, то ничто утраченную деталь не восполнит. Поэтому, если существует возможность лечения, ничего другого и желать невозможно. Это я вам как врач говорю. Понимаете?

– Само собой.

– А страна, государство – тот же животный организм. Изъяли у него становой хребет, а взамен деревянный костыль надумали вставить. Да только не приживется он! Клюка живой ноги никогда не заменит. И никакие большевистские Советы нашему государю не составят подмену.

– Вон вы куда… – протянул Клавдий Симеонович. – Сразу видно – ученый человек. Излагаете уж очень заумно. Да только пример ваш того… неудачный.

– Почему?

– Слыхал я, будто в заграничных лечебницах фарфоровые зубы наловчились вставлять. Взамен настоящих. И будто бы даже не хуже.

Павел Романович рассмеялся:

– Вы заблуждаетесь. Я знаком с упомянутым фарфоровым суррогатом. Уверяю, хотя владельцы и сверкают невозможною белизною во рту, на самом деле мечтают об утраченных по своему небрежению собственных, природных зубах. Можете мне поверить.

Клавдий Симеонович недовольно пожевал губами.

– Доктор, – сказал он, – скажите открыто: вы к чему государя-то помянули?

Вопрос был прямой, а потому и отвечать следовало однозначно.

– Я намереваюсь, – сказал Павел Романович, – с помощью лауданума спасти нашего государя, который пребывает теперь в заключении. С ним – и со всей августейшей семьей – может произойти что угодно. Лауданум же позволит сохранить жизнь венценосцу. Да и саму династию.

– Ах!.. – воскликнула Анна Николаевна.

– Династия? Венценосец? – сдавленно переспросил Сопов. – Лауданум… царю? Да ведь он же отрекся!

– Господь с вами, Клавдий Симеонович, – сказал Дохтуров. – Отречение ведь незаконно. Неужели не знаете?

– Не знаю!

– Все просто. Государь у нас император, но в то же время и царь, верно?

– Так. Ну и что? Что в лоб, что по лбу – все едино.