Старший филер Серебрянников любил повторять, что жизнь – надзор, а все люди – филеры. Главное – оказаться в нужное время у нужного окошка. И суметь сквозь него самое важное разглядеть.

Хорошо, коли так. А что делать, когда окошка (иначе понимай – ответа) вовсе не наблюдается?

Сейчас этот вопрос всецело занимал Сопова. Правда, тот же Серебрянников – а в свое время и фон Коттен – учили выпутываться из ситуаций весьма щекотливых. Да и сам Клавдий Симеонович со временем успешнейшим образом молодых агентов натаскивал.

И то сказать – чему поучить, имелось.

Много разных разностей умел Клавдий Симеонович. Знал, скажем, как на страшном морозе просидеть много часов – и не только без рук, без ног не остаться, а службу исполнить, наблюдаемого провести в адрес, установить местожительство и подробнейше потом доложить. Умел Сопов по многу часов проводить без малейшего движения – однажды почти сутки пришлось в пустом баке под ванной прятаться, поджидая, когда на квартиру к некой агентессе гости пожалуют. И дождался, вызнал. Агентесса та двойную игру вела. Отдавала секретных агентов охранного отделения своим революционным товарищам. Не торопясь, одного-двух в месяц. А за год набежало изрядно! И еще больше бы получилось, если б не хватка Клавдия Симеоновича и его способность к любой обстановке приноровиться. Многих он тогда спас, ох, многих! Серебрянников после очень хвалил. Даже премию схлопотал от директора департамента – семьдесят пять рубликов. Так-то.

Приходилось и в поезд вскакивать на ходу, без денег и без багажа. Дважды таким манером за границу нечаянно укатил – но вывернулся, назад приехал и задание исполнил в точности. А еще Клавдий Симеонович мог ванькой прикинуться – не отличишь. Иной раз – лоточником или, скажем, старьевщиком. Глянуть со стороны – ну, чистый татарин!

Был у него один любимый прием. Очень действенный, хотя и опасный. Случилось как-то вызвать подозрение у своих подопечных. Что поделать, и на старуху бывает проруха. Тогда роли поменялись: наблюдаемый стал наблюдателем. А сам Клавдий Симеонович из охотника превратился в дичь. Надо было от задания отказываться, замену просить. А этого Сопов не любил: раз попросишь, другой – а после уж и тебя самого на выход попросят.

И он изобрел метод. Прикинулся дурачком, сошелся со своим наблюдаемым по-товарищески и повел его кутить – под каким-то простейшим предлогом. В ресторацию, кажется, либо в трактир, это уж неважно.

Наблюдаемый отбрыкиваться не стал. На чужой счет редко кто выпить откажется, а тут ведь еще и случай особый. Подозрительный человек, возможно полицейский агент, в приятели набивается. Через такое знакомство можно много полезного выведать для революции.

За водкой-закуской «выдал» себя Клавдий Симеонович с потрохами. Себя, и начальство свое, да и самое задание. Сообщил, выпив, секретнейшие сведения.

Ах, с какой радостью слушал его подопечный! А после поспешил к товарищам – новостью поделиться. Вот, дескать, я каков – агента-филера за пьяный язык ухватил! Ликовали они, да! Решили, должно быть: поводим теперь полицианта, как козла за морковкой.

На самом деле все было точно наоборот. И взяли голубчиков вскоре уже коллективно, что было очень важно для полицейской работы. Конечно, узнав правду, те очень осердились. И как один грозились Клавдию Симеоновичу суровым мщением. Получалось у них однообразно, так что Сопов даже заскучал. Хотя, конечно, все могло быть. Пуля из браунинга где-нибудь на окраине или нож в подворотне.

Ничего не попишешь – служба-с.

А вот теперь он сидел в простой деревенской избе, и все его мастерство было бессильно. Голой-то рукой бревно не своротишь. Окна все заколочены, и дверь подперта надежно. Хорошо хоть светло – сквозь неплотный настил потолка ясно виден рассвет. Если впрямь пойдет дождь – не спрячешься. Впрочем, дождь теперь не самая страшная вещь.

А ведь не случайно завел Кузьма речь о спичках и табаке, рассудил Клавдий Симеонович. Нет, не случайно. И чем больше он об этом думал, тем вернее укреплялся в своей догадке. На что, спрашивается, сим лешакам суд? И для чего на этом судилище сам господин Сопов? Для какой такой надобности? Непонятно. Чтоб в прениях сторон поучаствовал да последнее слово молвил? Не смешите, право слово.

И что из этого следует?

А вот что: все они решат у себя сами, келейно. И приговор вынесут. Но рук марать чужой кровью не станут, ни-ни. Зачем? Можно поступить проще простого: запалить избу с четырех сторон, да и дело с концом. Опять же при надобности удобно на несчастный случай кивнуть. Дескать, пустили ночевать человека, а он взял да и сгорел вместе с домом. Еще и мораль выведут: из-за табака вся беда.

Клавдий Симеонович вскочил и в волнении стал ходить от стены к стене. Положение становилось отчаянным, хуже и не придумаешь. Между тем делалось все светлее, день разгорался, но на душе у титулярного советника, прямо сказать, лучше не становилось.

И так и сяк прикидывал – как из проклятой избы выскочить? Даже пробовал до потолка дотянуться – не вышло. Высоко был устроен здесь потолок, а из всей мебели имелась одна только короткая лавка.

Клавдий Симеонович все ж перевернул ее на попа, к стенке приладил, попытался вскарабкаться. Влезть-то влез, но все равно не достал до потолочных досок. Спустился обратно, сел в углу и замер. Даже вроде как стал засыпать. Что, впрочем, понятно – ночь ведь получилась бессонной.

Пробудился он от непонятного стука. Вскинулся, замер, прислушиваясь. Кто это? Неужели Кузьма воротился?

Тут застучало сильнее (видать, на совесть Кузьма затворил избу), потом дверь распахнулась, и вошла Капитолина. Встала у порога, головой завертела – по всему, темно ей показалось со света.

– Эй! Ты где?

Клавдий Симеонович поднялся. Пошел навстречу.

Капитолина, увидав, даже на шаг отступила:

– Как с лица-то упал… и зарос весь…

«Упадешь тут, – хмуро подумал Сопов. – Среди таких хлебосолов».

А вслух грубовато сказал:

– Ну и что? Тебе ж не целоваться со мной. Кузьма с чем прислал?

– Он…

– Зовет? – перебил ее Сопов.

Капитолина покачала головой:

– Нет. Велел покормить, чем Бог послал.

Протянула корзину, покрытую рушником.

– Вот блины с земляникой. И молоко в крынке. Гляди не пролей.

«К черту блины! – подумал Клавдий Симеонович. – Бежать, сей же час. Немедленно!»

Словно прочитав его мысли, Капитолина посторонилась, оглянулась назад.

Сопов шагнул к двери, высунулся.

У самого крыльца стояли двое бородатых мужиков самой хмурой наружности. И у каждого в руках – деревянная палица. Свежеструганная, точь-в-точь как у самого Кузьмы.

В общем, побег отменялся.

– Спасибо, – сухо сказал титулярный советник, беря у Капитолины корзину. – Но лучше б ты одна приходила.

Та вдруг придвинулась, шепнула горячо:

– Я так и хотела, но мой – ни в какую. У-у, ржавые души. Мы ведь с ним венчанные, жили раньше как люди.

А потом этот кормщик объявился. И сбил моего с панталыку, насовсем сбил. Сюда вот переселились. А тут что за житье? Он ведь даже не спит со мною. И дочь «сатанинским грешком» прозывает… Это кровинушку-то свою…

Сопову показалось, что она сейчас разревется.

– Тихо, – шепнул он. – Ты слышь, Капитолина. Ты помоги мне. Уйти мне отсюда надо. А потом я вернусь, и это гнездо паучье на дым пущу. А за твоего мужа перед начальством слово скажу. Я ведь не простой человек, Капитолина, нет. У меня знаешь какие знакомства? О-го-го! Мне б только уйти. Поможешь?

Та не ответила, только плечами пожала. Но Клавдий Симеонович чувствовал: горячо. Не устоит бабье сердце, дрогнет. Надо только не торопиться.

И, чтобы особенно не нажимать, решил временно сменить тему:

– Скажи-ка, а вот не случалось тебе в лесу бабку старую видеть? Всю из себя отвратную, с глумливой физиономией. На ведьму похожую. Я вот давеча встретил. Думал – сплю, а потом вышло, что наяву. Хотя теперь и сам не уверен.