Пьер пьет кофе в гостиной, пытаясь сосредоточиться на газете. Хорошо хоть он не притворяется. Бабетта и Бернар для него чужие, он принял их в своем доме, но скорбеть вместе с ними не захотел.

— Прости за это нашествие.

— О чем ты говоришь! Они ведь родители Анны. Как она?

— Без сознания.

— Джульетта вне себя от горя. Она отправилась помолиться, но скоро вернется. А ты, Жюльетта… Справишься?

Как объяснить ему, что пятнадцать лет жизни Анны истощили запасы печали? Сегодня во мне не осталось ни капли грусти. Мне не терпится снова распустить волосы, встретить еще одного Серджо, обедать с Пьером в ресторанчике на берегу канала и возвращаться домой нетвердой из-за выпитого кьянти походкой. Умоляю тебя, Пьер, не делай похоронное лицо. Если будешь тянуть меня на дно, нам придется расстаться. Ты тоже любил эту девочку. Так радуйся тому, что дал ей. Мы все равно не остались бы в Венеции навечно, я была бы вынуждена увезти Анну назад в Бель-Иль. Из-за ее родителей. Девочка почувствовала бы себя несчастной, ведь раньше она не знала, что жизнь не ограничивается замкнутым пространством между ее кроватью и диванчиком.

Жюльетта не находит слов, чтобы рассказать Пьеру, как повезло ее внучке, что она умирает в пятнадцать лет, с легким сердцем, сохранив все свои иллюзии. Пока Бабетта шумно горюет в соседней комнате, ее мать изо всех сил сжимает в объятиях любовника былых времен, прося прощения за грядущее расставание. Ей придется вернуться в Бель-Иль, чтобы похоронить малышку в семейном склепе. Сыграть свою роль еще один, возможно последний, раз. Как знать, хватит ли ей мужества снова покинуть свой дом и своего мужа?

— Ничего страшного, — шепчет Пьер, умеющий слушать и слышать молчаливые размышления Жюльетты. — Я пришлю тебе снежный шар с Риальто[6] или Ла Салюте. В розовом пакете с зеленой лентой. И если ты откроешь его сразу, а не через сорок лет, мы скоро снова будем вместе. Я, конечно, могу и сам приехать в Бель-Иль, но венецианская Жюльетта нравится мне больше бель-ильской. Там я как будто взглянул на себя твоими глазами, и ко мне на мгновение вернулись молодость и сила. Здесь наш возраст и тоска по прошлому растворились в воздухе. Мы пишем первую страницу нашей истории, Жюльетта.

— В последние дни ты выглядел стариком и вел себя как старик.

— Люблю ходить по краю.

— Ты прекрасно знаешь, что я не понимаю иносказаний.

— Галерея Академии, Жюльетта. — Так ты знаешь…

— Я послал Джульетту проследить за тобой и понял преподанный урок. Человек стареет гораздо медленнее, если не уверен, что действительно добился своего. Ты нужна мне, Жюльетта. Пообещай, что вернешься.

Приехали! Сердцеедка-в моем-то возрасте! Ни за что бы не поверила, если бы не услышала собственными ушами. Но я не хочу ничего обещать, только не сейчас. И потом, если я правильно усвоила урок, мне следует быть соблазнительно-желанной. Зацепись за эту идею, Жюльетта. Стой на своем, даже когда Бабетта начнет осыпать тебя градом упреков. Ты ни перед кем не обязана отчитываться. Есть только ты и Пьер, остальное значения не имеет.

— Отведешь меня выпить cappuccino у Флориана?

— Но…

— Я тебя приглашаю.

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом. Ладно, согласен! Но твоя дочь…

— Она приехала посмотреть, как Анна умирает. Я предпочитаю сохранить ее живой в своем сердце. Подождешь, пока я переоденусь?

Выйдя из кафе, они долго бродили по улицам, целуясь на каждом углу, а когда вернулись, узнали, что Анна покинула этот мир с последним лучом солнца. Бабетта надела темные очки, Бернар в одночасье поседел. Им хватило такта горевать молчаливо и отклонить приглашение Пьера на ужин. Они почти фазу уехали в гостиницу. И тогда Жюльетта обмыла внучку и одела ее в красно-белый наряд, которым Анна так гордилась. Потом она открыла окно и впустила в комнату гул вечерней Венеции, баюкая девочку в ее последнем, самом долгом на свете сне, которым закончилось ее невероятное путешествие.

Теперь все в доме спят. Анна лежит на спине, с навечно застывшей на губах улыбкой; полностью обнаженная Жюльетта — она наконец-то свободна! — обнимает уснувшего Пьера.

Все происходит совсем не так, как она предполагала. Она думала, что забыла запах, которого не замечала, живя в Бель-Иле. Трудовой аромат чистоты и вылизанности. Пчелиный воск, стиральный порошок, хозяйственное мыло. И едва уловимая, невесть откуда взявшаяся цветочная нотка. Вот только какой цветок так пахнет? Жюльетта вдыхает запахи своего дома, и на глазах у нее выступают слезы. Не смей, прекрати! Это неуместная сентиментальность. Ты сама приняла решение уехать, и тебе не обязательно было возвращаться. Так что не жалуйся!

Две пары часов отбивают пять вечера, паркет в столовой скрипит, ничего не изменилось. Луи не говорит ненужных слов и ведет себя так, словно Жюльетта уехала накануне и он не боялся ее потерять. Он не задает вопросов, просто сжимает ее руки в своих и произносит сочувственным тоном, что рад ее видеть. Что расцвели плетистые розы. Что он срежет их к похоронам малышки. Не платить же целое состояние флористу, когда в их саду растет все, что нужно.

Луи одет в новый свитер — настоящий, купленный в магазине, не похожий на бесформенные изделия Жюльетты. Он свежевыбрит и меньше горбится. Жюльетта благодарна ему за то, что он не выглядит брошенным мужем. Луи сообщает, что больше не курит, но продолжает каждый день ходить в табачную лавку, чтобы поговорить с завсегдатаями. Он не чувствует себя одиноким, вовсе нет, но ему нравится общаться, а с Марселем, хозяином лавки, они ходили в одну школу, так что…

— Ох, совсем забыл! У меня для тебя маленький подарок по случаю возвращения.

Жюльетта съеживается от стыда. Она не привезла из Венеции никаких сувениров. Вернее, привезла сотни — в голове, в сердце, в плоти и крови, но ни одним не может оделить мужа. Да и что он способен понять о Венеции?

Подарок запакован с трогательной неумелостью.

— Извини, что вскрыл. Решил взглянуть, чтобы не чувствовать себя полным дураком, слушая твои рассказы.

Книга о Венеции. Глянцевая суперобложка с карнавальной маской, виды города в разную погоду.

— Нравится?

Боже, конечно, нравится! Я ждала холодного приема, а он преподносит мне книгу, чтобы продлить венецианскую эпопею. Привел себя в порядок ради меня, содержал дом в чистоте. Если это не любовь, то пусть кто-нибудь скажет, как это называется.

У Жюльетты дрожат руки, она хотела бы поцеловать Луи, сжать его в объятиях, но он уже встал, отошел к диванчику Анны, смотрит на столик с игрушками, разглядывает фотографии.

— Я все оставил на своих местах. Это сильнее меня.

Каким же одиноким чувствовал себя Луи в огромном пустом доме после известия о кончине внучки! Наверняка смотрел, как это делает сейчас она сама, на подушку, хранящую отпечаток головы Анны. Возможно, снял с нее волосок, погладил собачку из настоящего меха, куклу в эльзасском костюме или зеленого дятла на металлической жердочке. Восковая лампа включена, оранжевые пузырьки плавают взад-вперед по стеклянной трубке. До отъезда в Венецию весь мир Анны заключался в этом странном наборе разнородных предметов.

Жюльетта садится на диванчик Анны. Раскрывает на коленях книгу.

— Ну, рассказывай… — просит Луи, устраиваясь рядом с ней.

Она замечает на нем мокасины, которых прежде не видела, и спрашивает себя, куда подевались привычные фетровые тапочки. Раньше Луи ходил по дому только в них — практичнейшая вещь для придания блеска паркету!

— Тебе не пора заняться супом?

Ей тут же становится стыдно за прозвучавшую в голосе иронию.

— Я больше не варю суп. В бакалейной лавке полно готовых — и очень вкусных. Столько времени экономишь…

Время… На что его тратить? Как Луи убивает время с тех пор, как дом опустел?