Пересекая аллею, обсаженную кустарником, я услышала, как чей-то голос произнес: «Клодина!» — и чья-то рука схватила меня и втянула в тень кустов.

— Джонатан!

— Я видел, как ты выходишь из дома, — сказал он.

— Ну, и чего же ты хочешь?

— Чего я хочу? Глупый вопрос, не правда ли? Ты знаешь, чего я хочу и хотел всегда. Почему ты сделала это, Клодина? Почему?

Крепко сжав, он удерживал меня, не давая вырваться и увлекая все глубже и глубже в кустарник.

— Отпусти меня, Джонатан. Мне нужно идти домой.

— Сначала ты поговоришь со мной.

— О чем?

— Обо всем… о том положении, в которое я попал по твоей вине.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Его губы прижались к моим. «Нет, — подумала я. — Я должна уйти. Я боюсь его».

— Ты вышла замуж за моего брата.

— Что в этом удивительного? Этот брак был намечен заранее, и, кроме того, я хотела выйти за него.

— Ты хотела меня.

— Нет. Вспомни, ты просил меня об этом и я отказала.

— Это совсем не звучало отказом.

— Я имею обыкновение говорить то, что думаю.

— Не всегда, — возразил он. — Думаешь, я не знаю? Ты дрожишь.

— Потому что ты ведешь себя нелепо. Мне это не нравится, и я хочу пойти домой.

— Звучит как речь добродетельной матроны.

— Именно так… и я намерена ею оставаться. Ты в самом деле веришь в это?

— Джонатан, я спешу домой.

— Подожди…

Почему ты вышла замуж за моего брата? Почему ты это сделала?

— Потому что люблю его и хотела, чтобы он стал моим мужем.

— Любишь его! Что ты знаешь о любви?

— Думаю, гораздо больше, чем ты.

— У любви есть много сторон, Клодина. Они нужны тебе все. Мой брат больше знает о греческих философах, чем о любви.

— Я думаю, они специально занимались этим вопросом, чтобы получить немалые знания.

Он неожиданно рассмеялся:

— Клодина, ты знаешь, я не сдаюсь.

Я пожала плечами, но он схватил меня за плечи и встряхнул.

— Ты думаешь, я откажусь от тебя из-за какого-то бредового брака?

— Ты выбрал самое неподходящее определение. Ты увлекся и забыл о здравом смысле.

Рассмеявшись, он сказал:

— С тобой мне хорошо, Клодина. Все те отвратительные месяцы я больше всего желал быть с тобой. Ночью, лежа в траве и глядя на звезды над головой, понимая, что следующий день может быть моим последним днем, я представлял тебя рядом, как ты говоришь со мной, заставляешь меня смеяться и… как мы занимаемся любовью, Клодина.

— Вместе с девицей из винной лавки?

— А, ты запомнила… Я видел, как блеснули твои глаза, когда я рассказывал тебе о ней. Я знал, что ты думаешь. Я терпел ее только потому, что мысленно представлял на ее месте тебя. Вот какие чувства я испытывал к тебе. Ты моя, Клодина. И всегда была, с того самого дня, как приехала в Эверсли… во французском платье, с французскими манерами и забавным английским произношением. Именно тогда я полюбил тебя. А теперь ты респектабельная английская леди, и я люблю тебя еще больше. Любовь растет с каждым днем, и ты не можешь ожидать от меня, чтобы я отошел в сторону и сказал: «Все кончено. Теперь она жена моего брата. Adieu, милая Клодина, ты не для меня». Нет, ты создана для меня, Клодина. Ты… и никто не остановит нас.

— Чтобы прийти к такому решению, требуются двое.

— Оно неизбежно, когда двое чувствуют одно и то же.

— Если бы они пришли к обоюдному согласию, полагаю, все так бы и происходило. Однако это совершенно не относится к данному случаю. Это низки — делать подобные предложения жене твоего брата. Как ты смеешь предлагать мне заниматься с тобой любовью… если ты называешь это обсуждение любовью.

— Это не то, что называется заниматься любовью. Это только прелюдия к близости. Если мы не можем делать это с разрешения церкви, мы обойдемся без него.

— А если я расскажу матушке о твоих словах?

— Она тут же передаст их моему отцу.

— Он был бы взбешен твоим поступком.

— Напротив, он бы просто расхохотался и сказал: «Позволь им самим решить эту проблему». Мой отец очень мудр и имеет большой опыт в таких делах.

— А Дэвид… что если я расскажу ему?

— А, Дэвид, что сказал бы он? Это связано с тем, был ли подобный прецедент у греков, римлян или древних египтян. Он посоветовался бы со своими оракулами, которые указали бы ему, что следует делать — Джонатан, забудь все это. Женись. Остепенись Ты гораздо чаще находишься в Лондоне, чем здесь — Я буду там, где ты.

— Ты не подумал об этом, когда крайне легкомысленно присоединился к экспедиции во Францию и уехал, даже не сообщив нам.

Он привлек меня к себе и обнял.

— Я должен был уехать, Клодина. Это было совершенно необходимо. И должен был уехать тайно.

— Даже не сообщив отцу! Ты будто вышел.

— Отец знал.

— Однако он был удивлен.

— Не всегда верь тому, что видишь, — ответил он, пожимая плечами.

Я подумала, они вовлечены в тайные события… Джонатан с отцом. Они занимаются торговлей, а заодно шпионажем в пользу своей страны.

Джонатан участвует в этом вместе с отцом. Я рада, что Дэвид не имеет к этому отношения.

— Завтра я уезжаю в Лондон, — сообщил он.

— Так ты едешь вместе с отцом и матерью? Он кивнул.

— Секретное дело? — спросила я. Он не ответил.

— Я скоро вернусь, — сказал он, и тогда…

— Ничего не изменится.

— Это и не нужно. Все будет, как сейчас.

— Значит…

— Ты также хочешь меня, как и я тебя, и я позабочусь о том, чтобы это как-нибудь уладить.

Несколько секунд он сжимал меня в объятиях, горячо поцеловал в губы и шею. Я позволила себе остаться в его объятиях… всего лишь на несколько секунд. Ведь он был прав.

С Дэвидом я никогда не испытывала такого сильного возбуждения.

Я вырвалась и заспешила домой. Он не последовал за мной, но я услышала сзади его негромкий, торжествующий смех.

На следующее утро, как только рассвело, Дикон, моя мать и Джонатан уехали в Лондон.

Ко мне в комнату зашла Жанна и, сообщив, что она и Софи снова отправляются смотреть дом, поинтересовалась, не хотела бы я присоединиться к ним.

Я согласилась, и меньше чем через полчаса мы уже шли в Эндерби окольным путем, по дороге. Такой путь немного длиннее, но после сильного ливня было слишком сыро, чтобы, как накануне, идти через поля.

В утреннем саду дом выглядел по-другому. Какое странное место! Должна признаться, что, несмотря на, казалось, исходящую от него опасность, он все же привлекал меня и я так же, как и обе мои попутчицы, горела желанием открыть его дверь и войти.

Софи объясняла:

— Что мне в нем нравится, так это то, что он стоит в стороне, особняком. Здесь не возникало бы чувства, что за тобой постоянно наблюдают.

«Да, — подумала я, — если не считать привидений и духов».

Мы стояли в холле, и атмосфера дома, подобно щупальцам, захватила меня.

— Зал, действительно, просто великолепен, — отметила я. — Ты предполагаешь устраивать здесь балы, тетя Софи? Представляю себе это: менестрели, играющие на галерее.

— Нет. Я не собираюсь часто устраивать приемы. Но зал мне нравится.

Возникает ощущение величия, и все же в некотором отношении он прост.

Прост? Вероятно, да, по сравнению с дворцом, где она провела детство.

— Подумай обо всех спальных комнатах, — сказала я. — Их двадцать.

И потом есть еще помещения для слуг на верхнем этаже дома.

— Нам понадобятся несколько слуг, — ответила Софи. — Твоя мать поможет нанять их.

Для нас это несколько затруднительно… из-за языка.

— Конечно, она будет очень рада помочь. И если я могу что-нибудь сделать, тетя Софи, я буду просто счастлива.

— Спасибо, Клодина. Ты хорошая девушка. О, будет так много работы.

Я хочу подняться наверх. Пойдем, Жанна. Я не в силах ждать.

Мы проследовали наверх. Я обратила внимание на резную баллюстраду лестниц и изящные украшения потолков. Когда-то это был красивый дом. Станет ли он снова таким, когда здесь поселится Софи? Нет, не она ему нужна. Этот дом предназначен для большой и счастливой семьи, где смеются и резвятся и горячо верят в доброту мира; он взывает в надежде, что его обитатели прогонят прочь всех отвратительных привидений.