Лайэм гладил ее нежную кожу, поднимаясь от бедер к животу, к грудям. Потом сжал ее руки. Орелия испуганно нахмурила брови, не понимая, чего же он хочет.

— Коснись себя, гладь себя, — прошептал он хрипло. Она медлила, она никогда этого не делала… да еще в присутствии мужчины. Она попробовала отдернуть руки, но он удержал их и тихо настаивал: — Пожалуйста. Сделай это ради меня. Я хочу посмотреть, как ты ласкаешь свое прекрасное тело.

Пальцы ее дрожали, но она повиновалась. Она обхватила ладонями свои груди и гладила кончиками пальцев соски, а они набухали, и Орелия чувствовала, что это зрелище все больше и больше возбуждает Лайэма.

Он протянул руку и стал медленно опускать ее все ниже и ниже, пока не коснулся кудрявого облачка волос. Пальцы ощутили влагу и горячую призывность плоти. Она любила его, хотела отдаться ему. Чтобы возбудить его, она начала волнообразными движениями извиваться, чувствуя, что он в такт этому ритму массирует свой член. Она изнемогала от желания, ее движения все ускорялись и вот, наконец, она почувствовала, что он входит в нее.

— О Лайэм! — простонала она. — Скорее.

И он обрушился на нее, входя в самую глубь ее тела.

Она со стоном прошептала:

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Обхватив рукой ее затылок, он вонзился в ее губы с такой же силой, как вонзился в нее внизу, и сладостная дрожь сотрясла их обоих.

О, какое это было отвратительное зрелище! Как они рвались друг к другу, как этот негодяй осквернил ее священную красоту…

Он прокрался в дом через задний вход, запасной ключ от которого украл когда-то у Фреда, — старик решил, что потерял его по рассеянности, и не сообщил хозяйке. Потом он осторожно прошел неосвещенным коридором из кухни в гостиную и там, через потайное отверстие при свете настольной лампы, увидел все, что происходило на софе. Его била дрожь отвращения, к горлу подступала тошнота. Страстные любовники в своем неистовстве не слышали звука его шагов.

Он видел их, обнаженных, разгоряченных, покрытых потом… Она нежно улыбалась — она, которая должна была стать его царицей! Она предала его…

Он чувствовал ярость и бессилие, словно животное, попавшее в ловушку. Он должен был немедленно удовлетворить свое желание… Но сирота еще не готова…

Да, он будет мстить, но не ей — ее ждет та же участь, что и других красавиц… Он отомстит ему, и немедленно — план уже созрел в его голове.

Он увидел, как Лайэм, взяв обнаженную Орелию на руки, понес ее по лестнице в спальню.

Дверь за ними закрылась. Он вошел в пустую полутемную гостиную. Запах страсти, разбросанные одежды. Представив, как они проведут остаток ночи, скорчился, его замутило. На полу он увидел ее чулочек, поднял, вдохнул запах, прижал к груди.

Да, он устранит соперника, она останется без защиты, и тогда он завладеет ею.

Орелия в шелковой ночной рубашке, томная и разнеженная после ночи любви, босиком ходила по ковру гостиной, собирая свою одежду.

— Уже рассвет, — сказала она грустно. Как шекспировская Джульетта, она хотела бы уверить возлюбленного, что «не жаворонка пенье до слуха донеслося твоего//Поверь, любимый, это — соловей…».

— Не напоминай. Я хотел бы остаться в твоей спальне до следующего утра…

Но за эту бурную страстную ночь Лайэм ни разу не сказал ей, что хочет на ней жениться. Может быть, он решил, что она годится только в любовницы?

Все эти годы Орелия не думала о замужестве, потому что не хотела выходить замуж. В этом и была главная причина ее ссор с сестрами. Но выйти замуж за Лайэма… она хотела. Он сложный человек… но с ним ей хотелось быть рядом. Это будет не такое супружество, как у Мэриэль и Уэсли. Просмотрев собранную по всем углам комнаты одежду, она обнаружила, что одного чулка недостает.

— Я ухитрилась потерять чулок!

— Это что, обвинение? — пошутил Лайэм.

Она поддержала его тон:

— О, мистер О'Рурк, разве вы такой человек, который крадет предметы женского туалета?

— А почему бы и нет — на память о незабываемой ночи!

Оба переговаривались шутливым тоном, но на душе у Орелии становилось все тяжелее.

Лайэм и не думал делать предложений. Он одевался и вдруг вскрикнул:

— Черт! А куда задевались мои запонки!

Продолжая разыскивать свои вещи, Орелия увидела одну из них на полу:

— Вот! — показала она Лайэму.

— А где же вторая? Куда спряталась эта маленькая чертовка?

— Она такая крошечная, а здесь темно. Днем найдется, когда Мэри будет убирать комнату.

— Тогда мы будем разоблачены.

Он снова говорил ироническим, дразнящим тоном. Орелии так хотелось услышать на прощанье ласковые сердечные слова, а он лишь коснулся ее щеки легким поцелуем и бросил:.

— Увидимся на работе.

Ясно — он считает ее распущенной, доступной женщиной и не мыслит других отношений между ними, кроме случайной временной связи.

— Что еще надо сделать, сэр?

Лайэм был очень доволен, что мальчишка по имени Фрэнки явился по его адресу и все утро убирался во дворе нового дома Лайэма. Он даже пришел умытым — вернее, размазав по своему лицу грязь, которая покрывала его, словно маска.

— Иди теперь к старому Биллю. Он научит тебя ухаживать за деревьями, кустами, сажать цветы… Станешь садовником — неплохое ремесло.

Билль начал устраивать сад, когда в дом еще не было проведено электричество.

Фрэнки медлил уходить.

— Старый Билль сказал, что я ему — просто обуза. Если бы вы не велели…— Он едва ли не со слезами на глазах глядел на свои лохмотья и развалившуюся обувь.

— Иди себе и не валяй дурака, — прикрикнул на него Лайэм. — Если бы не я… Ерунда какая! Работай как следует, тогда и я, и старый Билль будем довольны, и все у тебя будет в порядке.

— Да, сэр!

Фрэнки убежал, а Лайэм стоял у дерева, смотрел на почти полностью отделанный свой дом. Но согреет ли когда-нибудь этот дом тепло женского присутствия?

Фрэнки скрылся за домом, а Лайэм все так же неподвижно стоял, опустив голову и размышляя. Женитьба… Как может он не думать об этом после ночи с Орелией? Он чувствовал, что влюбился в нес по-настоящему, глубоко и сильно. Она сказала, что любит его, и он верит ей. Наверное, он мог бы найти с ней счастье. Если бы только… она была с ним честной…

Лайэм был неглуп и понимал, что неопытная женщина не была бы такой страстной и не уступила бы так легко. И понял еще в их первую ночь, что у нее кто-то был. Мысль о том, что она не пришла к нему невинной девушкой, не пронзила его сразу — боль и раздражение росли постепенно. Он не хотел думать, что другой мужчина держал ее в объятиях, целовал ее, сливался с ней. Он готов был выслушать ее признание в том, что это произошло очень давно и забыто ею. Только в этом случае и сам мог забыть, потому что не хотел быть одним из многих.

Лайэм ведь понимал, что Орелия — не распутная женщина, она могла увлечься кем-то, полюбить этого человека. А что если она любит его до сих пор?

Задумавшись, он не заметил, как к дому подъехала карета, и очнулся только от оклика Росситера, рядом с которым сидел Тео Мэнсфилд.

— Что вас привело ко мне, джентльмены? — удивленно спросил Лайэм.

— Мы хотим собрать членов Общества сегодня утром, — ответил Росситер, — незапланированное заседание по поводу книги. Решили захватить вас по дороге.

— Прекрасно, — сказал Лайэм, — сейчас я покончу с делами и готов ехать с вами.

— А мы пока посмотрим ваш дом внутри, — заявил Росситер.

— Буду рад.

Росситер выскочил из кареты, следом за ним — Тео. Они обошли весь дом, где рабочие усердно заканчивали внутреннюю отделку и расставляли привезенную мебель.

— Ну, что ж, — одобрительно сказал Росситер, — прекрасно выдержанный современный стиль.

Лайэм просиял — это была первая оценка постройки образованным и сведущим человеком; подрядчики, конечно, своего мнения не имели.

— Сначала у меня были скромные планы по внутренней отделке дома, — заметил Лайэм, но потом я решил сделать больше ниш и книжных полок, потому что намерен расширить свою коллекцию произведений искусства.