— Как это произойдёт? — Тангрейм чуть шевельнулся, устраиваясь поудобнее. — Существует ли учение Церкви о том, каким образом все жители этого мира смогут переместиться на Землю?

— Мы этого не знаем, — осторожно сказал я, — на этот счёт существуют разные мнения. Есть и такое, что нашим Судьям подвластно самое пространство, и если они возжелают, мы в мановение ока окажемся там, на Голубой Земле… Но, скорее всего, это сказки. Во всяком случае, важно одно — мы будем прощены, и вернёмся домой. Это главное.

— А если Слово будет произнесено неправильно, умрёт тот, кто его произносил, — закончил Тангрейм, вздыхая, — и многие другие — тоже. И с каждой неудачной попыткой умирает всё больше…

— Вот именно, — заключил я.

— Ты знаешь, почему это происходит? — Тангрэйм буквально прожёг меня взглядом.

— Нет, — я опять пожал плечами, — Люди умирают, и всё.

— И всё же — существует ли какое-либо церковное учение об этом?

— Церковь учит, — начал объяснять я, — что Святая Святых способно испускать невидимый глазу свет…

— "Невидимый свет" — это как "холодный огонь", — тут же отреагировал Тангрэйм. — Кажется, это называется противоречием.

— Я не говорю, что это свет, — я опять почувствовал, что приходится защищаться. — Известно только, что он подобен лучам, но невидимым глазами, и проходящим сквозь любое вещество, прозрачное или непрозрачное… Но всё это домыслы. Как бы то ни было, вокруг Башни образуется что-то вроде круга, внутри которого умирают все, кто в нём оказался… И с каждым разом этот круг становится шире. В этом состоит Проклятие Судей: мы должны нести наказание за своё неразумие.

— Что известно о Слове? — Тангрейм по-прежнему изображал заинтересованность, но я почувствовал, что главное — в чём бы оно не заключалось — он уже узнал, и теперь просто удовлетворяет своё любопытство.

— Церковь учит, что люди увидят Слово, когда отрекутся от всех грехов, перечисленных в катехизисе, и станут хорошими. Тогда Слово будет нам дано.

— Как? — Тангрейм скучал.

— На этот счёт есть разные толкования… Точно известны только две вещи. Оно будет написано на земле. И ещё: оно будет написано буквами Священного Алфавита. Вот такими же, как эти, как ты говоришь, пятнышки, — я показал на потолок. Впрочем, согласно разного рода еретическим учениям, Слово уже давно присутствует в мире, и остаётся только разыскать его. Надеюсь, ты не собираешься этим заниматься? — на всякий случай спросил я.

— Нет, Святой отец, — серьёзно ответил Тангрэйм.

— И, — добавил я для очистки совести, — ты ведь не полагаешь, что Святая Церковь владеет Словом, и намеренно скрывает его от людей?

— Нет, Святой отец, у меня нет таких мыслей, — столь же серьёзно ответил Тангрэйм.

Он понимал, почему я об этом спрашиваю: согласно церковному преданию, некогда крестьянский вождь Гафранг Чёрный захватил Остров, и две недели кряду истязал восьмого Патриарха Церкви, Энгра Мученика, пытаясь вырвать у него Слово — каковое, как полагал этот несчастный бунтовщик, Церковь коварно утаивает от простолюдинов. Согласно церковному преданию, несчастный Энгр скончался, твердя, что Слово ему неведомо, но один из его слуг, подвергнутый тем же мучениям, предпочёл ложь и быструю смерть. Трудно сказать, так ли это было на самом деле — живых свидетелей всё равно не осталось. Во всяком случае, Гафранг поднялся в Святая Святых и произнёс то, что ему было сказано — с обычными последствиями. В те времена, впрочем, наказание за кощунство было легче, чем сейчас: умерли только те, кто находился на Святом Острове.

Потом было ещё несколько попыток, и каждый раз смертельный круг вокруг Острова расширялся. Несколько сумасшедших, прорвавшихся в Башню. Воры, искавшие в Башне сокровища, и не умевшие держать язык за зубами. Несколько фанатиков. Один самоубийца, не желавший умирать в одиночестве…

Особенно опасны оказались фанатики. Две последние катастрофы были связаны именно с ними.

Каббалист Ормус, маг, астролог, лекарь и бродячий проповедник, утверждал, что он видел Слово, высеченное на скале в центре легендарного плавающего острова Оберон. Скорее всего, он верил в то, что говорил. Во всяком случае, когда его корабли причалили к Святому Острову, он сошёл на землю в окружении толп уверовавших, готовых положить свои никчёмные жизни за то, чтобы Ормус мог войти в Святая Святых. Четырнадцатый Патриарх Церкви, Дук Малый, погиб, защищая с горсткой уцелевших монахов, вход в Башню. Ормус и его люди погибли на несколько минут позже — когда он всё-таки вошёл в Святыню и произнёс то, что он в своём безумии принимал за Слово. Когда Церковь вернулась на Остров, служителю пришлось повозиться, вытаскивая из Башни высохшие тела. Они были настолько сухими, что даже не разваривались в котле. От самого Орамуса, кажется, осталась только горстка пыли. Ближайшие острова вымерли полностью. После этого началась война между Западом и Востоком за освободившиеся клочки суши с кормовыми отмелями. Война унесла, наверное, не меньше жизней, чем Проклятие — говорят, после Битвы при Танге несъеденные трупы выбрасывали в море, столько было погибших. После этого интерес к поискам Слова среди обычных мирян пропал.

Последний раз беда пришла из самой Церкви. Надо признать, что двадцать второй Патриарх, некогда известный как Аргестий Худой, был почти святым. Говорят, он в младенчестве отказывался от грудного молока, чтобы не терзать груди матери, и добровольно пил отвар из чёрных водорослей. Это, конечно, еретическая байка, но я читал церковные документы, из которых явствовало, что Аргестий и в самом деле отличался крайним, выходящим за всякие разумные пределы, благочестием. Столь же заслуженной (к сожалению) была и его слава чудотворца: он исцелял наложением рук не только припадочных и бесноватых, но и язвы от морской воды, и даже открытые раны.

Слово явилось ему в видении, коего он удостоился после сорокадневной непрерывной молитвы, сопровождавшейся полным отрешением еды и пития, кроме промокания губ влажным платом. Судя по сохранившимся записям, Патриарх долго сомневался в истинности откровения, и согласился подняться в Святая Святых только после уговоров верующих, которые стекались на Остров со всех концов мира. Как бы то ни было, он вошёл в Башню, поднялся к Святыне и произнёс то, что он считал Словом.

В этот день смерть прошла по третьей части обитаемого мира. И только через десять лет новый служитель Церкви переступил порог Святая Святых — чтобы выбросить оттуда ссохшиеся останки того, кто ныне известен как Аргестий Проклятый.

Я снова взглянул в окно. Ветром нагнало туч, и синяя тряпка с непонятным рисунком уныло поникла под мелким дождичком. Я никак не мог разобрать рисунок, и меня это почему-то злило.

— Мне хотелось бы знать, — голос Тангрейма отвлёк меня от размышлений, — из чего сделана та вещь, именуемая… как его… "компьютером"?

— Она железная, — рассеянно ответил я, — так написано в книгах… Во всяком случае, она металлическая…

И вот тогда я почувствовал настоящий страх.

Потому что я, наконец, понял, зачем этот умный и спокойный человек высадился на Острове.

Тангрейм, внимательно на меня смотревший, кивнул головой.

— Да, я принял решение по поводу Башни. Пользы от неё для меня никакой, а вред очевиден.

— И что же ты намерен делать? — наконец, спросил я, уже зная, что он ответит. Я лихорадочно соображал, есть ли какой-нибудь выход.

— Ты уже понял, — ответил он, — да, я собираюсь взорвать Святая Святых. Порох — замечательная вещь. Ты хочешь знать, почему? Отвечу: я не намерен и дальше терпеть ситуацию, когда какой-нибудь очередной святой, безумец, человеконенавистник, или просто дурак, войдёт в это… помещение (на этом слове он слегка запнулся), откроет рот — и мы все умрём. Башня опасна. Кажется, это самая опасная вещь в нашем мире — по крайней мере, на сегодняшний день…

— Видимо, — мой голос дрожал, но я постарался замаскировать это сарказмом, — ты считаешь самой опасной вещью в мире самого себя, и опасаешься конкуренции…