Большая часть личного состава осталась гулять на форте 19. Я пропустил несколько стопок с Уоттерс и экипажами наших «Огней», чтобы не показаться невежливым, но потом сел на челнок рейсом до Авалона. Не могу сказать, чтобы мне хотелось праздновать окончание таких учений. На мой взгляд, все прошло слишком уж просто, а весь мой опыт боевого звездолетчика говорил, что война бывает какой угодно, только не простой и не легкой…

Ближе к утру я проснулся в одиночестве с мыслью о Клавдии — такой отчетливой, словно она только что лежала рядом со мной. Я увидел ее такой, какой она была в ту ночь перед моим отлетом на Авалон. Мы с ней занимались любовью до полного изнеможения, и я улетал с тем ощущением внутреннего довольства, какое бывает только после особо удачного секса, взбодрившего все гормоны твоего тела. Такого ощущения я не испытывал уже много лет — возможно, с тех пор, как мы были моложе на пятнадцать лет и только что обнаружили, как нам здорово вдвоем в постели.

Долгое время я просто смотрел на то, как она спит, лежа на спине и склонив голову в мою сторону в мягком свете одной из лун Гелика. Длинные волосы, которыми я так восхищался, совершенно растрепались и разметались по всей подушке. Из-под простыни, которую мы натянули на себя, как только утолили первый порыв страсти, виднелись одна рука и восхитительно пышная грудь.

Глядя на нее, я вновь задумался о той загадочной составной части бытия, которую мы называем любовью, и о том миллионе с лишним раз, когда мне казалось, что я ее нашел. Возможно, едва ли не единственным разом, когда мне казалось, что я вовсе не влюблен, было, когда мы занимались любовью с этой потрясающей женщиной.

Что ж, в те дни она была для меня просто очень близким другом и сослуживцем… ну, и еще восхитительным и изобретательным партнером в постели — такого у меня еще не было. И — Вут свидетель — ухажеров у нее в те дни было больше, чем у саблекота блох! Ее вечера были расписаны так, словно все до единого мужчины Гелика стояли в очереди на нее. Мне казалось тогда, что многие из них, если не все, делили с ней ложе… собственно, я даже гордился тем, что принадлежу к их числу. Теперь, лучше узнав Клавдию как личность, я начал сомневаться в том, что их было так уж много. Как знать, возможно, я значил для нее гораздо больше, чем мне представлялось тогда. Впрочем, что взять с меня тогдашнего, если я даже теперь не был уверен в том, что научился распознавать настоящую любовь?

В то утро я так и не пришел к определенному выводу. Понял только, что спящая рядом со мной женщина оказывает потрясающий эффект на того, кем в глубине души являлся нынешний Вилф Брим. Эффект, равного которому по силе и глубине я еще не испытывал никогда раньше.

А потом мне настала пора собираться: катер 327-й модели, который за мной прислали, вылетал на Авалон меньше чем через три метацикла, а я ведь даже еще не собрал свои вещи! Вспомнив, что сон у Клавдии под утро, как правило, чуткий, я осторожно выбрался из-под простыни и принялся собирать одежду, которую мы накануне раскидали по всему полу. Повесив, как мог, на спинку одного из стульев ее безжалостно скомканное платье, я разложил на кровати различные детали ее нижнего белья и только потом занялся собственным мундиром. Увы, по нему казалось, будто я всю ночь боролся с содескийскими медведями. В общем, ни у кого не могло возникнуть ни малейшего сомнения в том, чем мы вдвоем занимались после бала! Впрочем, как знать — если бы мы позаботились об этой ночи заранее, нам, возможно, пришлось бы справляться с другими, куда более сложными проблемами.

Сказать, что мне не хотелось уходить от нее в то утро, было бы явным преуменьшением. Долгое время я просто сидел у изголовья кровати, глядя на ее лицо, охваченный незнакомыми мне доселе эмоциями. Сильными, гораздо сильнее, чем обычное желание, хотя и этого тоже хватало. Потом, как раз тогда, когда я наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание, она проснулась, несколько раз поморгала ресницами и потянулась ко мне.

— Что, Вилф, разве уже пора? — сонно спросила она. Я прижал ее к себе, и когда наши губы встретились, мне показалось, что все начнется сначала — так действовало на меня ее дыхание на моей щеке, чувственный аромат ее духов… Каким-то образом мне удалось сохранить над собой какое-то подобие контроля, и мы оставались в объятиях до тех пор, пока мои дыхание и сердцебиение не замедлились.

— Я люблю тебя, Клавдия, — прошептал я ей на ухо, когда снова осмелился говорить?

— Я тебя тоже люблю, Вилф, — сонно отозвалась она. — Так здорово сказать это в первый раз за все эти годы.

— И что мы теперь будем делать? — спросил я в некоторой растерянности. Как-то не слишком я привык к такому. Пожалуй, мне куда спокойнее в бою, когда меня пытаются убить.

— Делать? С чем? — переспросила она.

— С нашими чувствами, — пояснил я, садясь обратно на стул у изголовья кровати. — Как нам жить после этого?

— Для таких вопросов требуется будущее, мой милый, — ответила она, — а у нас с тобой его нет. Даже те жалкие клочки настоящего, что нам с тобой удалось урвать нынешней ночью, уже почти все обратились в прошлое.

— Но мы ведь любим друг друга! — возразил я. Она с улыбкой кивнула.

— Да, пожалуй, что так, — согласилась она, прищурившись. — Как мило. Возможно, так даже будет приятнее ждать.

— Но раз так, не можем же мы просто взять и… и забыть все, будто ничего не случилось, — пробормотал я.

— Что ж, — заметила она. — Поскольку будущего у нас нет, это, пожалуй, все, что нам остается. — Она невесело улыбнулась. — Впрочем, я сама не знаю, что говорю, Вилф. — Она откинула простыню в сторону и заглянула прямо мне в глаза. — Возможно, у нас и есть еще какой-то шанс, я только не знаю, какой. Это мое тело слишком кипит гормонами, чтобы я могла еще здраво рассуждать — особенно про тебя. — Она прикусила губу и положила мою руку себе на грудь. — Но если ты не уйдешь прямо сейчас, то…

Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, но я, поцеловав ее еще раз, поднялся со стула.

Она тоже скользнула с кровати и, тихонько ступая босыми ногами, проводила меня до двери. Приоткрыв створку, я осторожно выглянул в кабинет.

— Лампа у меня на столе горит! — встревоженно воскликнула она, отпрянув от двери. — Я помню точно, что гасила ее, когда мы ушли сюда.

Я с опаской прошел в кабинет и почти сразу обнаружил, что дверь из него в приемную Адели как была заперта, так и осталась. Я был в кабинете совершенно один. Впрочем, голофон на столе у Клавдии оказался переключенным из положения «РАБ» в положение «ВЫКЛ».

— Он что у тебя, выключается автоматически? — спросил я, кивнув в сторону стола.

— Вовсе нет, — удивленно ответила она, следом за мной вошла в кабинет и осмотрелась в полумраке. На этот раз вид ее обнаженного тела подействовал на меня еще сильнее. Клянусь Вутом, она была истинной богиней во плоти! К черту машины 327-го и всех прочих типов! Я раскинул руки, чтобы обнять ее, когда она негромко ахнула и ткнула пальцем в сторону вешалки.

С тревожно колотившимся сердцем я повернулся и против воли разинул рот. На одном из крючков висели на плечиках аккуратно расправленный женский деловой костюм в прозрачном пластиковом чехле, белая блузка и белая же кружевная комбинация. На соседнем же крючке висел летный костюм и моя поношенная кожаная куртка, из кармана которой торчала аккуратно сложенная пилотка с хорошо различимыми даже в полумраке двумя контр-адмиральскими звездами. На маленькой полочке рядом лежала дамская сумочка и стояла пара дамских туфель, а на полу стоял мой собранный дорожный грависаквояж, на крышке которого покоились пара моих башмаков, бритва и смена чистого белья. Ко второму — явно пустому — саквояжу была пришпилена записка, гласившая: «Суньте вчерашнюю форму сюда и оставьте здесь. Заберу потом». Я так и не решил, кто провернул всю эту диверсию — Барбюс, Руссо или Уильямс. Возможно, постарались все трое при активном содействии Адели. Впрочем, это волновало меня в тот момент меньше всего; главное, что мы с Клавдией вновь оказались в долгу перед нашими невидимыми доброжелателями. Потом, после того как я побрился и переоделся, мы как-то незаметно снова оказались в постели и провели в ней еще полметацикла. Только после этого мы наконец распрощались, и я поспешил на катер…