Понятно, что общественное разделение труда не совпадает с технологическим. Термин «общественное разделение труда» - очень богатый в социологическом плане. Он позволяет показать общество как производящий, работающим организм, но организм все-таки социальный. Разделение труда не совпадает с производством, оно богаче, разнообразнее. Оно включает в себя целый ряд функций абсолютно не производительных, но абсолютно необходимых, чтобы система в целом функционировала: культура, образование, здравоохранение, правосудие и т.д.

Вопрос о самодостаточности класса оставался в марксизме непроясненным примерно до 1920-х годов, когда марксисты начали несколько, я бы сказал, неблагодарно пользоваться социологией Вебера. Вебер явно не любит марксистов. Марксисты платят ему тем же. Справедливости ради надо признать, что у Вебера было более чем достаточно оснований плохо относиться к современному ему марксизму, на интеллектуальном и культурном уровне. Марксизм Каутского достаточно ученический и схоластический и фактически игнорирует культурный и идеологический компоненты социального развития. Тем не менее Вебер совершенно явно заимствует из марксизма целые теоретические пласты. По возможности не цитируя. Впоследствии марксизм то же самое проделывает с Вебером. Среди марксистских социологов долгое время считалось дурным тоном ссылаться на Вебера.

Вебер дал представление о классе как структуре, построенной на горизонтальных связях. Для Маркса важно, что противопоставляет один класс другому. Для Вебера - что его консолидирует, что его внутренне связывает. Класс - не просто функция в общественном разделении труда, но и некий самодостаточный, устойчивый коллектив, в котором сложилась своя культура, определенная система горизонтальных связей, механизм внутреннего самовоспроизводства. Именно эти механизмы и позволяют классу эффективно справляться со своей ролью в общественном разделении труда. Самовоспроизводство класса не тождественно чисто экономическому процессу, оно не сводится к тому, что люди занимают определенные места в социальной иерархии. Как ни странно, здесь Вебер дает марксистам очень важную подсказку. Он непроизвольно заставляет вспомнить Маркса с его понятиями «класс в себе» и «класс для себя».

Понятия эти восходят к Канту и Гегелю. Но это отнюдь не просто дань философской традиции. Маркс пишет, что рабочий класс был «классом в себе», а потом становится «классом для себя». Что это значит? То, что пролетариат осознал себя как класс. Но ведь это на самом деле удивительно похоже на веберовское представление. О том, как, например, формируется буржуазия. Можно вспомнить его работу про протестантизм и дух капитализма. Это книга о том, как буржуазия из «класса в себе» превращается в «класс для себя», формирует свою идеологию, свою этику, систему взаимоотношений, поведенческих норм. Формирует свои понятия о рациональности, что для Вебера очень важно. И на основе этих понятий о рациональности начинает трансформировать общество вне себя. То есть становится уже «классом для себя», а затем - господствующим классом.

Второй тяжелый вопрос для марксистской классовой теории относится к самому важному и ключевому понятию: пролетариат или рабочий класс? С точки зрения Маркса, пролетариат является революционным классом, поскольку он отчужден от собственности. То есть не заинтересован и воспроизводстве именно данной системной логики, поскольку он не имеет собственности и не имеет, соответственно, доступа к прибавочному продукту, к власти. Власть экономическая осуществляется через распределение прибавочного продукта, который у пролетария отнимают. Но именно поэтому существование пролетарского класса абсолютно необходимо для функционирования системы. Поэтому, как известно по Марксу, буржуазия порождает собственного могильщика. Ей-то пролетариат жизненно необходим, а зато совершенно неочевидно, мягко говоря, нужна ли пролетариату буржуазия.

После того как пролетариат осознает себя, сформирует свою политическую организацию, свою идеологию и культуру, он приобретет необходимые качества, чтобы самому стать правящим классом и уже построить экономическую систему без буржуазии, преодолев капитализм. Но, заметьте, для Маркса понятие «пролетариат» и «рабочий класс» тождественны. Употребляются и то и другое понятия. Это двусмысленная тождественность, она имеет очень простые идеологические и социологические корни, но очень серьезные последствия. Пролетариат середины XIX века является по определению рабочим классом, и ничем другим. Где концентрируются люди, не имеющие доступа к собственности, не имеющие доступа к перераспределению и управлению прибавочным продуктом? Где сосредоточены жизненно важные процессы производства? Кто является непосредственным производителем прибавочного продукта? Понятное дело - рабочие на фабрике. Потому появляется понятие фабрично-заводского пролетариата. Все остальное, по мнению Энгельса, - это либо мелкая буржуазия (крестьяне, ремесленники), либо люмпен-пролетариат, маргиналы, социальные низы, исключенные из производства и общества.

Понятие люмпен-пролетариата очень существенно. Люмпен-пролетариат определяется не по отсутствию собственности (в этом он схож с пролетариатом), а по отсутствию устойчивой социальной культуры, общности, социальных связей. Он не структурирован, в отличие от рабочего класса.

Но, кроме мелкой буржуазии и люмпен-пролетариата, есть и какие-то другие группы, заслуживающие внимания. Уже у Маркса появляются вопросы: а кто такие учителя, какова функция инженеров? По некоторым признакам они вроде как походят на пролетариев, но рабочим классом их никак не назовешь.

Механическое отождествление понятий «пролетариат» и «рабочий класс» типично для всего марксизма первой половины XX века. Правда, возникает еще термин «индустриальный пролетариат» (соответственно, по умолчанию предполагается, что есть какой-то еще пролетариат, кроме индустриального). В южноевропейских странах, таких как Италия, Испания, начинают говорить об «аграрном пролетариате». В России было понятие «беднота», которое в значительной мере совпадает с «аграрным пролетариатом» в Италии (по крайней мере, в тех случаях, когда идет речь о сельских батракax). Но зачастую понятие «сельская беднота» объединяет и малоземельное крестьянство (т. е. все-таки мелкую буржуазию, хоть и совсем нищую, с деревенскими наемными работниками, собственно пролетариями). Однако не является ли правильное использование терминов само по себе фактором формирования класса? Во всяком случае, фактором классового сознания?

Формирование класса является процессом не механическим и не всегда жестко детерминированным. Мы имеем дело с активным процессом самоформирования.

Ведь первоначально было совершенно неочевидно, что водитель паровоза и шахтер составляют один класс. Лишь в процессе формирования класса рабочие разных отраслей и специальностей осознают свою общность, вырабатывают общие нормы поведения, научаются солидарности. Преодолеваются корпоративные, сословные перегородки. Развиваются не только социальные структуры, формируется культура, идеология. Можно говорить о возникновении, пользуясь терминами Грамши, внутриклассовой гегемонии, когда идеи определенной профессиональной или социальной группы становятся ключевыми для самосознания всего класса. Стандарты, нормы поведения, ценности, которые характерны были для индустриального рабочего класса в Италии, в несколько трансформированной форме становятся востребованы наемными работниками аграрного сектора. И сельская беднота начинает себя не просто отождествлять, на идеологическом уровне, с городскими рабочими, но и структурироваться соответственно - создавать профсоюзы, вступать в революционную партию, вырабатывать культуру солидарности, характерную для рабочей среды. В то же самое время в России и на Украине сельская беднота проявляет невероятный политический радикализм, но это не радикализм организованного рабочего движения, не пролетарский по стилю, методам. Не случайно в украинской деревне успехом пользуются Нестор Махно и его анархисты. Большевики оценивают это движение как мелкобуржуазное. Что формально верно. Но почему в одном случае доминирует мелкобуржуазный радикализм, а в другом - традиции рабочей солидарности? Сжечь усадьбу - это вполне анархическое действие. Убить барина, если он, конечно, не успел сбежать. С точки зрения европейского рабочего движения это методы борьбы совершенно недопустимые. В этой же ситуации итальянские крестьяне организованно захватывают пустующие помещичьи земли. Они действуют солидарно. Грабеж усадьбы - это не солидарные действия. Каждый тащит то, что он может утащить. Солидарность тут минимальна. Нужно только общими силами преодолеть сопротивление владельца усадьбы. С того момента, как сопротивление сломлено, каждый сам по себе. И не случайно значительная часть кулаков 1920-х годов во время революции были участниками комитетов бедноты.