Но Маркс, как и Вебер, исходит из того, что в системе должно быть рациональное целеполагание. Именно оно является коллективной демократической функцией общества.

А в экономике, которую описывает Корнаи, как раз эта главная функция, ради которой и нужно было устраивать все революции, полностью отменена. Система начинает жить своей жизнью по совершенно другим законам. Почему нужно сдавать металл? Потому что системе нужны килограммы! Люди получают работу, и управленческий механизм себя поддерживает, соответственно, уже работают реальные интересы.

Легко догадаться, что Корнаи предлагает снять возникшие противоречия с помощью рынка. Однако это чисто управленческое обоснование, которое исходит не из потребностей общества, а из того, как повысить эффективность и рациональность в этой довольно странной системе. Неудивительно, что Корнаи эволюционировал в сторону либерализма. Иными словами, от пропаганды рынка как эффективной системы обмена он перешел к апологии рынка как оптимальной системы обратной связи и, наконец, к рынку как системе универсального контроля. А это и есть либеральное ведение экономики. Но так было значительно позже. В 1950-е и 1960-е годы сформировалась целая школа рыночных социалистов, таких как Ота Шик в Чехословакии, Влодзимеж Брус и Тадеуш Кавалик в Польше. Одна часть из них постепенно эволюционировала в сторону либерализма, другая критиковала не только бюрократическую централизацию, но и свободный рынок, в котором видела другую крайность, столь же иррациональную, как и бюрократическая централизация. Эта группа эволюционировала в сторону идей Дж.М. Кейнса об управляемом рынке, но пыталась соединить Кейнса с Марксом. В том же духе рассуждали и левые кейнсианцы, такие как Дж. Робинсон, М. Калецки и др.

Ота Шик выступал за то, чтобы соединить социалистический рынок с развитием самоуправления и демократией трудящихся. Он пытался доказать, что рынок является местом согласования интересов, но сам плюрализм интересов порождается внерыночными факторами. Разное общество создает разный рынок. Это очень важный момент с точки зрения марксистской теории.

Либерализм учит, что наличие множества покупателей и конкурентов на рынке и есть источник плюрализма, противоречия интересов. Потому без рынка не может быть плюрализма и демократии. Противоречия рыночных интересов продолжаются в политике, в обществе, в социальной системе. А через обмен мы выявляем различие интересов (одни хотят продать подороже, другие купить подешевле), и через этот акт обмена мы формируем некие коллективные, групповые интересы. Такой плюрализм интересов в обществе делает необходимым политическую демократию. Вот либеральная трактовка сюжета. Ота Шик утверждает, что все обстоит как раз наоборот. Плюрализм интересов образуется естественным образом из общественного разделения труда, из иерархии власти и собственности, из системы управления, а также из необходимости распределять ограниченные ресурсы между целым рядом участников экономического механизма. Распределение этих ресурсов может происходить как рыночным, так и внерыночным способом (например, в формах бюрократического распределения, карточной темы, в форме коррупции). В конце концов, зачем нужен рыночный механизм, если можно просто принести секретарше начальника коробку конфет, чтобы получить желаемое?

С точки зрения Шика, рынок сам не порождает никакого плюрализма интересов, он лишь является тем местом, где можно найти определенное разрешение этих противоречий, вызванных плюрализмом реально сложившихся интересов.

В данном случае Шик резко отмежевывается как от либеральной, так и от сталинской традиции. И в первом, и во втором случае рынок трактуется внеисторически.

Легко догадаться, что ревизионисты попытались решить проблему за счет максимального включения рыночных методов. Во всяком случае, это должно было придать системе какую-то рациональность. К тому же очевидно, что рынок не противоречит государственной собственности. Пусть будет общественная собственность, но одновременно пусть будет и рынок. В Югославии, где экономические идеи ревизионистов получили одобрение на уровне официальной партийной верхушки, решено было пойти еще дальше. Наряду с государственной собственностью и рынком начало развиваться рабочее самоуправление.

Демократия рабочих коллективов должна была, во-первых, смягчить отрицательные последствия рыночных отношений для трудящихся, а во-вторых, породить новую модель предприятия, отличную от пресловутой капиталистической фабрики. Однако последующий исторический опыт показал, что в столкновении со свободным рынком система самоуправления в конце концов разрушилась.

Что касается идеологии рыночного социализма, то она в разных формах получила развитие в Чехословакии, Венгрии, Польше и даже в СССР. Позднее эти же идеи легли в основу экономических реформ в Китае. Официальное советское руководство относилось к идеям рыночного социализма двойственно. Формально они были отвергнуты. На практике ими интересовались.

В 1964-1965 годах началась экономическая реформа, которая, однако, вскоре затормозилась. Среди специалистов по политической экономии шли длительные, абстрактные и догматические дискуссии о природе социализма. Одни говорили, что он «товарен», другие, наоборот, что он «не товарен». Соответственно, получилось две школы - «товарников» и «антитоварников». С позиции сегодняшнего дня все это сильно напоминает дискуссии об ангелах в средневековых университетах. Одновременно появилась целая волна журналистских публикаций, пропагандировавших идеи экономической реформы. Статьи написаны были ярко, читались легко и сформировали в среде интеллигенции твердую убежденность в преимуществах рынка. Самостоятельной теоретической ценности подобная публицистика, разумеется, не имела.

Лишь под самый занавес советской истории появились работы Александра Бузгалина и Андрея Колганова, которые скептически оценивали перспективы рынка, но признавали и реальные противоречия централизованной бюрократической системы, сложившейся в СССР.

В Чехословакии очень быстро от экономических экспериментов перешли к политическим, «ревизионистские» теории дали толчок движению «коммунистов-реформаторов», которое овладело руководящими позициями в правящей партии. Советский Союз вмешался, движение было подавлено. Ота Шик и другие теоретики «рыночной» школы вынуждены были эмигрировать или замолчать. В 1968 году вторжение советских войск кладет конец любым дискуссиям. Зато в Венгрии экономические реформы поощрялись - в той мере, в какой оказывались совместимы с сохранением партийного контроля над политической жизнью.

Благодаря экономическим реформам, начавшимся после 1968 года, Венгрия получила прозвище самого веселого барака в коммунистическом лагере.

Побочным эффектом дискуссии о рыночном социализме в Венгрии было появление Будапештской школы. Под этим именем стали известны ученики Лукача. Правда, концентрировались они на проблематике, весьма далекой от Лукача. По крайней мере - от раннего Лукача, прославившегося работами о диалектике классового сознания. Молодые будапештские интеллектуалы получили от него изрядную дозу марксистской выучки, определенную теоретическую культуру, но сосредоточились на других проблемах. Их интересовала критика коммунистического порядка в странах Восточной Европы, особенно же вопросы о взаимоотношениях личности и системы. Одна из ключевых идей Будапештской школы - идея навязанных потребностей. С этой точки зрения общество, сформировавшееся в Восточной Европе после 1945 года (а в СССР после 1932 года), рассматривается не просто с точки зрения политических или экономических институтов.

Авторы Будапештской школы доказывают, что ключевым видом контроля является не слежка за людьми со стороны тайной полиции или партийная пропаганда, а диктатура над потребностями. Создается система навязанных потребностей. Эту тему можно найти в работах Агнеша Хеллера, Ференца Фехера. Понятно, что такие мысли возникали у авторов, работавших именно в Венгрии с ее относительно мягким политическим режимом. Ведь, если контроль сохраняется, несмотря на отсутствие репрессий, значит, есть какие-то более глубинные механизмы, которые работают.