работаю. Порядок?

Нет, не порядок. Я попробовал добавлять кое-кому

крестики; другие обнаглели, потребовали еще боль-

ше — по два, по три. Я растерялся. Стоило только на-

чать! Не приписываешь — злые, как демоны. Припи-

шешь — становятся такими друзьями, просят: ну еще

одну, еще чуток!

Сегодня, сдавая смену, я боялся взглянуть Моска-

ленко в глаза. Что же это такое? Или я бесхарактер-

ный, или у меня «доброе сердце»?

ЛАСТОЧКИНО ГНЕЗДО

Машинистом на моем кране веселый и добродуш-

ный парень, Саша Гурзий. Это он улыбался мне из буд-

ки в первый день, следил за каждым моим шагом; что-

бы не придавить бестолкового, одуревшего новичка, по-

давал сигналы. В перерыве он спустился со своей

верхотуры, осмотрел крюк, постучал по бадье и добро-

душно улыбнулся:

— Как? Обвык? Долго еще я буду за тебя пережи-

вать? Чего ты с ними валандаешься, чистишь до по-

следнего комка? Ты соблюдай темпы! Видишь оче-

редь — отпускай нечищеные, потом почистишь. По-

нял? А вообще приходи к нам пить чай.

Его помощник — пожилой рыжеватый, почти лы-

сый Ефремович. Это — его отчество, все его так зовут.

Он очень педантичный человек, любитель почитать в

перерыве газету и потолковать о политике. Пока Саша

Гурзий весело орудует рычагами, Ефремович лазит по

всему крану, смазывает, выстукивает, спускается на

105

эстакаду и подбирает гайку, кусок троса и все тащит в

свою будку возле машины — там у него целый склад.

На всех кранах нехватка «пауков» — это специаль-

ные стальные петли для груза. А у Ефремовича под

будкой висит их целый ворох, как сбруя в конюшне у

хорошего хозяина. Похитить их невозможно, потому

что они над самой пропастью. Один только Ефремович

каким-то тайным способом извлекает их иногда и от-

дает взаймы за банку тавота или дефицитные болты,

предварительно детально обругав просителя.

Ефремович — большой философ. Однажды я не

сдержал размаха бадьи, хотел поскорее на весу «успо-

коить» ее, поскользнулся и упал. Ефремович спустил-

ся, отвел меня в сторону, и, несмотря на то что подъез-

жали машины, ждала бадья, не спеша начал:

— Как ты считаешь, дорогой мой: что вот у этой

машины самое главное?

— Мотор,— опешил я.

— Хорошо. Хорошо. А еще что?

— Руль? Колеса?

— Эх ты, «колеса»! А вот, допустим, если перебе-

гает дорогу несмышленый поросенок…

— Тормоза!— догадался я, нетерпеливо посматри-

вая на бадью и ничего не понимая.

— Так. Так… Подожди, не торопись. Значит, такой

у меня к тебе вопрос: тормоза всегда действуют безот-

казно или нет?

— Н-нет…

— Бывает, что и откажут?

— Бывает.

— Хорошо. А как ты полагаешь, у нашего крана

есть тормоза?

Вот оно что! Вот к чему он вел!

— Я понял!

— Молодец. Люблю смышленых людей. Теперь

106

еще покумекай сам, сопоставь вышесказанное с весом

бадьи — три тонны,— и многое тебе станет совсем яс-

ным. Милости просим еще раз к нам на чай!

И он спокойно удалился, волоча к себе в будку мо-

ток проволоки, который обронили арматурщики. В про-

должение всего диалога Саша Гурзий терпеливо сидел

наверху и улыбался. Уж он, наверно, изучил характер

Ефремовича!

Я решил воспользоваться полученным приглаше-

нием и пошел, то есть вскарабкался, в обеденный пере-

рыв на кран. Если на эстакаде была головокружитель-

ная высота, то здесь уже слова не подберешь. Желез-

ные лесенки, площадки, гудит ветер, вниз не смотри:

дрожат колени. Лезешь ввысь, как по пожарной лест-

нице, а от ветра дышать нечем.

В самой стреле, на выносе, над пропастью, как ла-

сточкино гнездо, вся остекленная, полная воздуха и

солнца, Сашина будка. Мягкое поворотное сиденье, ры-

чаги, приборы, радиоприемник «Москвич» на застлан-

ной белой салфеткой полочке, целая батарея электропе-

чек и… бурно и весело кипящий чайник на обыкновен-

ной плитке.

Над чаем священнодействовал Ефремович. Он до-

стал из сундучка три пузатые чашки с цветочками,

блюдца, тарелочку с маслом, батон с изюмом, накрыл

газетой трансформатор высокого напряжения, располо-

жил все на нем, как на столе, любовно, в полной сим-

метрии, щипчиками наколол сахару и пригласил

«к столу». Мне, как почетному гостю, уступили мягкое

сиденье.

— Послушаем музычку?

— Пожалуй.

— Как в ресторане «Байкал». Свежий воздух и

художественные пейзажи! — сказал Саша, включая

приемник.— Вот дрянь коробка, а хватает все звер-

107

ски, потому что у нас антенна чуть ли не возле Луны.

Живем, как в мировом пространстве. Что послушаем,

Ефремович? Индию или Европу?

Я не знал, пить ли мне чай или восхищаться. С кра-

на открывался необозримый вид на ангарские дали, и

птицы летали ниже нашей будки; люди внизу полза-

ли, как муравьи. Я только заикнулся, а Саша востор-

женно принялся расписывать свой кран: объяснял

принцип действия, геометрию углов выноса стрелы, по-

обещал, что мы обязательно полезем на верхотуру, к

самому флагу; он гордился своей машиной, он был

влюблен в нее и ужасно рад, что кто-то другой тоже ин-

тересуется.

Уже прощаясь, я решился задать им тот же вопрос,

что и Генке:

— Слушайте, я не могу приписывать. До меня ра-

ботали здесь другие. Что они делали? Помогите!

Саша задумчиво улыбнулся, забарабанил пальца-

ми по поручням:

— Наивный ты все-таки, Толя. О таких вещах как-

то не принято говорить. Ну что? И нам приписывают…

Нет, от тебя мы не зависим. Но, если в перерыве нам

удастся перекинуть один-другой пакет арматуры, это

уж наш калым.

— Это награда за сверхурочный труд. Она исполь-

зована на покупку приемника,— назидательно сказал

Ефремович.

— Но все-таки калым, Ефремович?

— Мы с тобой еще не имеем коммунистической

сознательности. Приписки — зло строительства,— ска-

зал Ефремович.— Они разъедают, подобно червю, ду-

шу даже самого чистого человека. Будь здесь ангелы,

и они, возможно, приписывали бы. Человек любит ко-

пейку. Даже если она нетрудовая.

— Все это так, Ефремович. Но что же мне делать?

108

— Гони их в шею,— сказал Ефремович.

Саша захохотал, а я махнул рукой и начал спу-

скаться. Я решился! В тот же день я не поставил ни

одного лишнего крестика. «Рвач с золотыми зубами»

уничтожил меня взглядом. Грустный «00-77» стал еще

грустнее. На другой день я заметил, что работается

легче, без напряжения, и обрадовался. Но… было при-

нято семьдесят машин. Дальше — шестьдесят. По-

том — сорок.

Они удрали! Занаряженные под наш кран, некото-

рые шоферы делали для виду одну — две ходки и

уезжали на другие участки, где им приписывали.

Бригада начала задыхаться без бетона. Где бетон?

Где бетон? Я молчал. И только я да крановщик знали,

в чем дело. На других участках машины стояли очере-

дями.

А Генка-цыган как ни в чем не бывало возил себе

и улыбался ослепительной улыбкой:

— Говоришь, калыму не даешь, так я слышал?

Чудак, вам же хуже. Какой у вас будет процент, ты по-

думал? Нет, ты припиши, припиши, да только не да-

ром. Пойми! Ты припишешь ему, он для тебя на все

готов: домой отвезет как начальника, утром на рабо-

ту привезет, дров тебе надо — дровишек подбросит,

бензину тебе — на! Надо уметь пользоваться, а не вра-