каде мчалась первая машина с бетоном. Ну, держись,

Толька!

ВЫДЕРЖУ ИЛИ НЕТ?

И началась работа! Я вспотел в первые же минуты

Это оказалось и просто и невероятно трудно. Машина

подлетела, расплескивая серый, грязный раствор,

задним ходом взлетала на бревна, опрокидывала ку-

зов, я бросался в самую грязь, в кузов, скреб лопатой

налипший на углах бетон — тяжелый, вязкий, как за-

мешанная глина,— скатывался вместе с ним в бадью,

барахтался там, утопая в бетоне, выпрыгивал, неся

пуды на сапогах, орал:

— Ви-ра-а! Давай!

Кран лязгал, дергал, бадья вставала дыбом и взле-

тала в небо. Из нее сыпались камни, ляпал раствор; я

76

Прямо перед нами стоял портальный кранище,

и его стрела, казалось, цепляла тучи.

отбегал к самому барьеру; там, где-то внизу, рыжий

Николай направлял бадью, открывал, но я не смот-

рел — лихорадочно записывал номер машины, ставил

крестик, оттаскивал бревна, чтоб не придавило бадьей,

а она летит, пустая. С размаху грохнуло и пово-

локло по эстакаде. Я бросаюсь к ней, упираюсь в нее

изо всех сил, веду на место. «Ту-ту, ту-ту!» — сигналит

крановщик. Дальше, дальше! Прочь! Я отскакиваю, а

бадья тяжело валится на салазки.

— Дав-вай!

Машина подлетает; тащу бревна.

— Задний ход! Вали!

Я набил себе мозоли на ладонях уже в первые ми-

нуты. Руки разбиты черенком лопаты до крови. Обли-

вался потом на жаре, хотел пить, стал задыхаться…

А машины шли, шли… Я бросался, кричал «вира», та-

щил…

Нет, до чего же он тяжелый, бетон! Липкая се-

рая, перемешанная с камнями масса. Полную лопату

почти невозможно поднять. Хоть бы минуту передыш-

ки. Нельзя: очередь, очередь машин.

…Уже я не мог поднимать лопату, с ужасом ду-

мал: а вдруг не выдержу до конца смены? А вдруг по-

паду под бадью? Похолодело сердце. Надо выдержать,

надо справиться! Шоферы были разные: одни весе-

лые, бесшабашные — они с лету открывали кузов так,

что вылетало почти все; другие медленно пристраива-

лись, у них бетон нехотя полз и половина оставалась в

кузове. Я махал, махал, чуть не выворачивая руки.

Ух-х!.. Работка!

Надо выдержать, надо выдержать! Выдержать!

Вытирал кровь с рук о штаны, боли не чувствовал;

соленый пот заливал глаза и больно ел их — нечем вы-

тереть: все мокрое от раствора и пота. Волосы перепу-

тались, лезут в глаза. Выдержать, выдержать!

78

Так шел час, так шел второй, третий… Я уже лез

под бадью, забыв об опасности. Крановщик недоволь-

но сигналил и тормозил. Когда же перерыв? Когда же

хоть чуть убавится машин? А они шли, а они шли…

Неужели не выдержу?

ЛИВЕНЬ

И в этот момент грянула гроза. Налетели низкие,

пепельно-тревожные облака, захватили все небо, солн-

це мигнуло и погасло, красное, насовсем, и наступила

ночь. Молния брызнула над самыми стрелами кранов,

хлестнул ливень, забарабанил по голове, пронизал на-

сквозь холодком. Здесь, на поднебесной эстакаде, я

был как на открытой сцене.

Я осмотрелся: все заволокло сизой пеленой дождя,

хлещут и пляшут по эстакаде тысячи капель, молнии

сверкают, и, кажется, пахнет серой. Машины зажгли

фары. Идут, идут…

Мокрый до костей, одуревший, вода течет, глаза

заливает! Дождь освежил меня, и я вдруг понял, что

выдержу. Выдержу!

Шоферы, казалось, пришли тоже в азарт. Взглянул

наверх — крановщик в будке скалит зубы, одобритель-

но кивает: давай, давай!

Вот он какой, этот колосс-кран! Я до сих пор его

видел только на картинках. Даже не верится, что

это он и я! Он подчиняется взмаху моей руки, под-

нимает бадью, как пушинку, когда я кричу «вира», и

кладет ее осторожно, легкими рывками, когда я

приказываю «майна». Машина слушается меня! Я не

боюсь ее!

Вспомнилось, как на беговой дорожке на длинную

дистанцию бежишь и на середине пути чувствуешь,

что все, сейчас упадешь. И, если пересилишь себя, при-

79

ходит второе дыхание. Дождь принес мне второе ды-

хание!

Силы, силы! Я впервые в жизни понял, почувство-

вал, что такое настоящая работка, с ветерком, с соле-

ным потом в глазах. Шоферы что-то весело кричали —

за шумом дождя я не слышал. Снизу Николай, сжав

руки в один кулак, показывал мне над головой — на-

верно, говорит: хорошо, дело идет. Вот он, бетон, на

моих глазах превращается в быки — их я тоже видел

только на картинках. Весь бетон идет через мои руки.

От меня зависит работа всей бригады, от бригады —

Иркутская ГЭС. Ну!..

Ливень. Ночь, огни. Прожекторы загорелись и про-

низали дождевую мглу. Грохот. Возбужденные люди,

соленые шутки. Эх, дайте нам горы, мы горы перевер-

нем!

А люди себе работают, делают все, что надо. Это я

одурел и пьян, как от вина. А они просто работают,

словно так и должно быть — дождь, ветер. Рыжий Ни-

колай копошится внизу, дергает бадью за веревку;

девушки в свете прожекторов нагибаются и разгибают-

ся; сколько я ни подаю им бетона, они его уклады-

вают, он идет как в прорву. И мне показалось в эти

мгновения, что они, эти люди — шоферы, крановщи-

ки, наши бетонщики,— какие-то преображенные, кра-

сивые, не те мелкие и безразличные, каких я видел до

сих пор…

Дело спорилось, я уже готов был петь и жалел, что

дождь прекращается. Все равно вымок до последнего,

купаться так купаться! Сколько времени прошло в

этом грохоте? Час, два, сто, вечность?

И в этот момент поток машин прекратился. Я даже

испугался. Стало вдруг тихо-тихо, слышно, как о по-

мост постукивали редкие, последние капли дождя.

Я взглянул наверх — и крановщик из будки исчез;

80

торчали рычаги, и никого не было. Что случи-

лось?

На эстакаде показалась Анна Москаленко. Она бы-

ла мокрая, как и я; юбка хлопала о ее худенькие

ноги.

— Все, Анатолий,— по-деловому сказала она.—

Давай бумажку. Сколько там ходок?

Мы пересчитали крестики. Их было девяносто во-

семь.

— Ах, чуть не сто! — с сожалением сказала Мос-

каленко.— А на том кране шестьдесят. Ну, иди, сда-

вай лопату.

Вдруг она быстро повернулась, насупилась и внима-

тельно, почти сердито посмотрела мне в глаза:

— Тяжело было?

— Да нет… Сначала тяжело, а потом дело по-

шло,— пробормотал я.— Я теперь хоть еще одну сме-

ну! Даже удивился: почему нет машин?

— Гм… Ну ничего. Привыкнешь,— сказала она

почему-то немного грустно. — Иди отдыхай.

Она проворно застучала по лестнице вниз, а я сту-

пил шаг… и вдруг пошатнулся: ноги дрожали.

ДЕРЕВЯННАЯ ЛЕСТНИЦА

Теперь я плохо помню, как спустился с эстакады,

как сдал лопату и почему рукавицы оказались за поя-

сом. Они были в крови.

По дорогам из котлована спешили люди. Наша

бригада рассыпалась и исчезла, как невидимка. Во-

круг ходили и носили доски новые, незнакомые люди.

Наверно, и рыжий Николай и Тоня с соколиными бро-

вями ушли. Я побрел один через брусья на дне котло-

вана к буфету. Ужинать не хотелось, но я понимал,