могучих бревен, темно-коричневые домики с белыми

ставнями, с воротами из тех же могучих бревен и таб-

личками «Во дворе злые собаки». Мне казалось, что я

попадаю в мир пьес Островского. И вдруг тут же, рядом,

оказывается современный, шумный, заасфальтирован-

45

ный двор с детской площадкой, волейболом — совсем

как в Москве. Только перед свежим, новым зданием,

заваленный известковыми бочками и лесами, еще тор-

чал приземистый купеческий лабаз с ржавыми гоф-

рированными шторами, старинным замком и совре-

менной вывеской «Универмаг».

Чудилось, что дома борются. Старые и маленькие,

почерневшие, со злыми собаками, хотели сидеть тихо

в своих мирных углах; они выращивали капусту и вы-

возили ее на базар. Но приходили новые, веселые; они

становились там, где им хотелось,— молодые, уверен-

ные, не всегда и замечающие, как по-волчьи зло то-

порщит современный лабаз свои кривые железные

шторы, как деревянные срубы толпой торопятся прочь,

в кусты, под листья, гневно сверкают заплывшими

крохотными оконцами: их покой нарушили, какой

ужас! Караул!

ГЕНИАЛЬНЫЙ ЧИСТИЛЬЩИК

Так бродя, я наткнулся на чистильщика. Он распо-

ложился у каменной ограды в уютном, затененном

местечке. Вдоль ограды молча, неподвижно сидели

несколько толстых, ленивых мужчин и рассматривали

прохожих, изредка тихо переговариваясь. Мои ботин-

ки запылились и вытерлись чуть не добела. Я нереши-

тельно остановился.

Чистильщик молча, жестом фокусника метнул мне

табуретку.

Я сел, и толстяки принялись осматривать меня с

головы до ног.

Не знаю, где, у кого он учился, но такого виртуоза,

такого чудо-чистильщика я еще не видывал. Руки у

него мелькали быстро-быстро, будто растворились в

воздухе, только слышалось жужжание щеток; так

46

жужжит вентилятор. У чистильщика мелькали кисточ-

ки, коробки, черные шарики, камушки, тряпочки.

Щетки у него были пяти или шести сортов. Он под-

брасывал щетку правой рукой, брал коробочку, а в это

время ловил щетку левой рукой, посылал ее под коле-

но, а в воздух уже летела бархотка…

Я просто онемел, а толстяки смотрели придирчиво,

с видом знатоков и ценителей. Я понял, что это чи-

стильщик-талант, чистильщик-знаменитость и возле не-

го, как артиста, собираются любители и болельщики.

Изредка кто-нибудь взволнованно вздыхал и подзадо-

ривал :

— Серега, а ну, махни!

Под шквалом щеток я был жертвой, подопытным,

ассистентом фокусника. Время от времени Серега не-

понятным способом извлекал из своего ящика длинную

трещотку-руладу: «Трр-р-ра, трр-то!» И это означало:

переменить ногу.

Чистка длилась невыносимо долго; я вспотел и за-

был обо всем на свете. Мои старые, истрепанные бо-

тинки засияли, как зеркало; исчезли трещины, мор-

щины; в ботинки смотрелось солнце, и по ним пробе-

гали тучи.

Наконец раздалась протяжная, особенно замысло-

ватая рулада, и Серега выпрямился с каменным ли-

цом. Я чувствовал себя, как после бури.

— Сколько?

Серега молчал. Стояло взволнованное напряжение.

— Р-рубль,— сказал один толстяк.

— Два,— прошептал другой.

Я дал три.

Я пошел, кося глазами на ботинки, и мне вдруг

стало радостно. Почему, не понимаю, но словно бы кто-

то пожал локоть и шепнул: «Не беспокойся, все хо-

рошо!»

47

Словно разрешился еще один какой-то очень важ-

ный вопрос, который давно меня мучил, давил. Что за

вопрос?

Ничего ведь не произошло. Просто я направился на

Иркутскую ГЭС в начищенных ботинках. Иногда я

вспоминал молчаливого блестящего мастера Серегу,

улыбался и только крутил головой…

БАЙКАЛЬСКИЙ ОМУЛЬ С ДУШКОМ

— Ну, а если я тебе по соплям? — спросил он со

спокойной яростью.

Я тоже возненавидел его, но взглянул и просто по-

нял, что если он меня стукнет, то от меня ничего не

останется: из-под голубой тенниски торчали не руки,

а сплошные узлы мускулов.

Он был смуглый, железный, стриженный под

ершик, похожий на боксера. Толпа на поворотах вали-

лась на меня, я валился на него, а он спокойно

сдерживал всех, только узлы на руках слегка наду-

вались.

— Что я сделаю? Меня толкают.

— А по соплям? — повторил он свой вопрос, гля-

дя в упор и двигая желваками.

Автобус на Иркутскую ГЭС — это целая эпопея.

Ободранный, с поломанными дверцами, с заколочен-

ными фанерой окнами, набитый больше чем до отказа,

он летел, словно с горы катилась бочка с сельдями,

прыгал, грохотал, пылил. Ничего не рассмотришь, пот

заливает глаза… Мимо остановок автобус пролетал на

сто метров, высаживал одного — двух пассажиров, и,

пока передние из ожидавших добегали до задней две-

ри, это чудо транспорта рявкало, радостно обдавало их

дымом и оставляло всласть ругаться и плеваться в

тучах пыли.

48

— Оплачивайте! На переезде есть на выход?..

Нет?.. Водитель, не открывай дверь!

После очередного навала, когда меня прижали к

моему врагу в голубой тенниске так, что я чуть не рас-

плющил нос о его каменную грудь, сосед зашипел и

осторожно двинул ногой. И только тут я с ужасом по-

нял, что уже четверть часа стою каблуком на его

пальцах.

— Простите… извините, я же не знал!

Вместо ответа он поднес к моему носу огромный

кулачище, пахнущий железом, и тут же повернулся к

другому соседу:

— Ну что, не подходит? Наивный, вытащил наря-

ды. Давай сюда.

Ошеломленный мальчишка лет шестнадцати, в од-

ном пиджачишке на голом теле молча высвободил ру-

ку и протянул пачку скомканных розовых листов. Мой

враг в тенниске спокойно взял их и сунул за пазуху.

Я ничего не понял.

— Кузьмиха! Есть на выход?.. Нет?

— Ой, пустить! Ой, людоньки!

— Чего ж ты молчала? Остановите машину! Эй,

эй, постучите!

— Пустите бабку! Мешок ее отпустите!

— Да подождить! Ой, го-о-споди!

— Поехали. Водитель, поехали!

Ну и путешествие! У меня сердце стучало, дышать

было нечем. На крутом вираже в последний раз пова-

лило всех набок, и кондуктор объявил: «Первый

поселок! Приехали», а я не мог расправиться,

вышел, пошатываясь, на асфальт, и по телу бежали

мурашки.

Стройка была за горами, далеко вверх по Ангаре.

Веял приятный ветерок. Чистенький, необычный горо-

док, асфальтированные улицы, газоны, веселенькие

4 Продолжение легенды 40

розовые, голубые двухэтажные дома под двухцветным

шифером в шахматную клетку. Необычные названия

улиц: имени Бородина, Мухиной, Якоби, Театральная,

Приморская, Стройка!

Вот она, знаменитая сибирская стройка! Торчат

вдали башенные краны, жужжат транспортеры —

строится поселок… Пожарная машина стоит посредине

улицы, и пожарники в касках, с топориками деловито

смывают мусор в канавы, поливают газоны. Пегая ко-

рова бродит по асфальту. На щите объявление: «Се-

годня в клубе первого поселка — «Мечты на дорогах».

С утра я еще не ел, потому, увидев вывеску «Столо-

вая», решил: позавтракаю и двинусь на стройку.

В столовой было шумно, жарко, стоял чисто «сто-

ловый» запах жареного мяса и грязной посуды, жалко

торчали у окон пальмы. На каждом столе было по

пять, по десять кружек пива, так что некуда ставить