– А! Понял! – закивал Хосе. – Точно как вы тогда, когда кургузый вам под Иеной так врезал, так…

– А…

– Нет-нет, вы что! – с жаром воскликнул Чико. – Стоять?! – и даже пустил лошадь между ними.

И они, Курт и Хосе, унялись и разъехались. А Чико посмотрел на них – на одного, потом на другого, – покачал головой и сказал:

– Нам еще только этого не хватало! Выпускать один другому кишки? Но зачем это делать самим? Это за нас всегда другие сделают! Разве не так?

Все молчали. А Чико сказал:

– Правда, так это или нет, это сейчас неважно. И это также не ваша вина, что вы так сцепились. А это ее вина! Это вот она, она наколдовала! – и, уже для совсем полной ясности, Чико едва ли не ткнул рукой в стенку кареты.

– Ну, вот! – сердито сказал Курт. – Опять ты за это!

– Да! А как же! Потому что так оно и есть! – еще сильнее распаляясь, продолжил Чико. – И это только законченные болваны представляют, будто Белая Дама – это какая-то слепленная изо льда и снега баба, которая бродит по зимнему лесу и воет, как голодный волк. А на самом же деле Белая Дама – это на первый взгляд самая обыкновенная, но, правда, очень красивая женщина, которая…

– Вах! – перебил его Саид. – Сержант едет! Молчим!

Чико поморщился, но замолчал. И все они мрачно молчали. Зато подъехавший к ним сержант бодро встал в стременах и гордо, радостно воскликнул:

– Ну, вот и всё! Еще совсем немного, и мы в ставке!

– А неприятель? – спросил Франц. – Он что?

– Нет его! – уверенно сказал сержант. – Здесь вообще нет никого! Совершенно! Наверное, в такой лютый мороз даже Белая Дама сидит на печи!

– О! – сказал Чико. – Слышали? – и многозначительно посмотрел на товарищей.

Товарищи молчали. Так как они, наверное, подумали, что если даже их бравый сержант, и тот поминает Белую Даму как вполне реальное существо, то так оно, наверное, и есть. А сержант, по прежнему ничего не понимая, что же здесь такое происходит, сердито спросил:

– Что значит «о»? Чего вы тут затеяли?

– Ничего! – угрюмо ответил Чико. – Мы просто тут без вас заспорили, сержант. О Белой Даме.

– Вот даже как! – удивился сержант. – Ну и что же вас в ней не устраивает? Или наоборот радует?

Однако не успел Чико решить, как бы ловчей на то ответить, как Курт уже насмешливо сказал:

– Он говорит, – и Курт кивнул на Чико, – он говорит, что в нашей карете она и сидит, эта Белая Дама. Пугает, стало быть! – и засмеялся.

Но, правда, только он один и засмеялся, а все остальные понуро молчали. Сержанту это очень не понравилось. Но виду он, конечно, не подал, а, презрительно хмыкнув, вскликнул:

– Женщина в нашей карете! Забавно! – и сразу сердито огладил усы. И также сердито продолжил: – Значит, Белая Дама. Ну-ну! А я уже было, глядя на вас, подумал, что вы все как один серьезные, толковые ребята. Видавшие виды! И понимающие что-то в этой жизни. Поэтому таким не заморочишь головы всякими штабными бреднями!

– Почему штабными? – удивился Курт.

– Да потому что всё это из штаба, вот что! – еще сердитей продолжал сержант. – И для чего это, разве не ясно? Да чтобы пугать дураков! Чтобы дураки боялись покидать колонну! Чтобы дезертирства не было. Но зато чтобы всегда было, кому…

Но тут он спохватился, замолчал. И был очень собой недоволен, потому что, думал, сболтнул лишнего. Но, тут же думал, зато сразу вон как они успокоились! И это очень хорошо, потому что только паники ему здесь не хватало. И сержант уже совсем было собрался сказать им что-нибудь веселое, чтобы совсем это сгладить, забыть…

Но тут вдруг Франц сказал:

– А говорят, ее вчера поймали.

– Кого?! – грозно спросил сержант.

– Ее. Здесь. То есть, там, в колонне, – торопливо, боясь, что его перебьют, сказал Франц. Потом сказал уже спокойнее: – Она, то есть Белая Дама, вышла из леса, села к костру и стала говорить, что в Париже опять революция… И якобинцы.

– Ну-ну! – сказал сержант. – Вот даже как! Уже якобинцы! То есть, – тут он повернулся к солдатам, – как я и обещал: штабные бредни. Ха, якобинцы! Но, чувствую, это еще не все. Не так ли, Франц? Ну, чего затаился? Ты дальше давай, дальше!

– А дальше, – тихо сказал Франц, – они ее поймали. Потом, приговорив, стали расстреливать. А ее пули не берут! И тогда маршал приказал…

Но тут Франц окончательно смутился и замолчал.

– Что маршал? – напомнил сержант. – Что он приказал?!

– Бы… бы… Бросить ее в костер, – промямлил Франц.

– И там она, конечно, растаяла? – строго спросил сержант. – Она же из снега! Ведь так?

Франц покорно кивнул – и над ним засмеялись. Правда, не все – Чико молчал. Молчал очень сердито! А сержант, и он тоже без тени улыбки, сказал:

– Значит, они ее все же прикончили. Это, конечно, радует. Я, знаете, всегда за них, штабных крыс, радуюсь. А вот за тебя, Франц, мне очень обидно. Такой вроде бы бравый солдат, и музыкант, наверное, тоже толковый, а такие глупости рассказываешь, что просто стыдно повторять. И вообще! – вдруг зычно, резко продолжил сержант. – Хватит болтать! До ставки уже совсем близко, лес пуст, значит, никто нам здесь уже не встретится! Марш! Марш! – и понукнул Мари.

И они тоже двинулись быстрей. Потом – он приказал – они еще быстрей прибавили. А потом и вообще, и уже даже без команды, пошли вполне пристойной рысью. А тут и лес вокруг начал достаточно быстро редеть, дорога стала понемногу опускаться под гору…

А потом лес совсем расступился, и они выехали в поле, на простор. И какое это поле было ровное – просто на диво! И снег там был плотно прибит, и неглубокий. И там даже дышалось совсем по-другому! Мари несла легко, сама шла на повод…

Но это всё по опушке, по краю. Потому что умная лошадка, потому что понимала, что к чему. Не то что некоторые! И сержант покосился на Франца. И Франц, в свою очередь покосившись на сержанта, достал флейту, отер ее рукавом и только уже примерился играть…

Как тут вдруг впереди послышался хриплый и злобный собачий лай.

– Деревня! – радостно воскликнул Дюваль. – Прибавьте шагу, господа, мы едем за отставкой!

И, не выдержав, выхватил саблю из ножен и выкрикнул здравицу в честь императора. Солдаты хоть и вразнобой, но всё же подхватили. Отряд подтянулся, пошел на рысях – и через каких-то две сотни шагов за ближайшим лесным поворотом показалась деревня.

Деревня была маленькая, дворов на двадцать, стоявших по обе стороны узкой и кривой улицы. И с распахнутыми воротами на белом, то есть почетном, конце. И с высоким крестом, и высокой, ну даже очень высокой березой. А если не спешить и присмотреться, то вдалеке, на кургане, можно было увидеть и кладбище. А еще дальше, почти у самого горизонта, ветряк. В самой же деревне, достаточно бедной даже по местным понятиям, не было видно ни души. Дюваль посмотрел на солдат и опять на деревню…

И резко осадил Мари! И даже присвистнул от расстройства. Ну, еще бы: нищая деревня имела тем не менее весьма опрятный, чистый вид! А ведь она была бы совсем не такой, пройди через нее армия! Тем более, отступающая армия. Что же тогда всё это могло значить? Где Великая Армия, черт подери, вне себя от досады подумал сержант.

А тут еще:

– А где наш славный император? – спросил Чико.

Спросил, конечно, неспроста! Сержант глянул на Чико. После – так же быстро – он оглядел всех остальных солдат. А после уже медленно, внимательно еще раз осмотрел деревню. Деревня была как деревня…

Только дышалось почему-то тяжело. Сержант прижал кулак к губам, откашлялся. После снова посмотрел на Чико – теперь уже строго – и так же строго сказал:

– Ты спрашивал, где император? Так вот. Император сражается. А мы… Сейчас проверим, что с нами такое!

После чего он очень нехотя, даже поморщившись, достал из-за пазухи карту, неспешно развернул ее и принялся сверяться с местностью. Так, так, домов действительно шестнадцать, а вот дорога, справа лес, там мельница, река. То есть всё, вроде, правильно…

Вот только армии здесь нет! Сержант посмотрел на солдат – те выжидающе молчали. Тогда сержант посмотрел на солнце, потом повернул карту и так, и сяк, нахмурился… И мрачно сказал: