По ветру овцы шли быстро, не ели, торопились к стоянке.

Баран — Завидущие глаза и его вторая приятельница, запуганные Куцым, прятались в глубине отары, общипывали остатки.

Куцый жил в тревоге, тревога эта тем более усиливалась, что чабаны не осознавали опасности. Забыли о могучем чёрном волке и его дружке.

Бывало, ночами, когда отара укрыта в овчарне, Куцый покидал стоянку, кружил по окрестностям.

В тихую ночь, когда мороз натянул снега, как полотнище, по ту сторону отрога Куцый остановился перед следом. След был свежий, хранил запах, который он узнал бы, выделил в тысяче запахов.

Куцый пустился по следу чёрного волка. Волки огибали разрезы ущелий, выбирая ободранные ветрами склоны, выступы подножий.

Сдвинулись отроги, след пошёл вверх. Щель сужалась, всё круче становился подъём. Местами, где проседал под ним снег, Куцый легонько съезжал на задних лапах. Сошлись отроги. Куцый помедлил и полез в чёрную дыру, под навес сугроба. Зарычал: стенки снежной дыры хранили волчий запах.

Посветлело впереди — и открылась синяя от луны равнина. Оказалось, проход был сквозным. Далеко, на краю равнины, знал Куцый, стоит посёлок. Туда по глади снегов мчатся волки. Может быть, звери уже в посёлке, идут по чёрным лентам теней, убегающих из-под тополиных стволов.

На рассвете Куцый вернулся к отаре.

— Что, нашёл волчий след? — спросил Даулет.

Чабанская собака знает сотни слов. Слово «волк» узнаёт одним из первых.

Куцый с готовностью оскалился.

— Нас волк сейчас не трогает, пусть живёт, — сказал Даулет. — Поешь, отдохни.

Куцый тихонько рыкнул: не мог он забыть волка.

Даулет снял рукавицу, провёл рукой по озябшему лицу, сказал терпеливо:

— Позёмка пошла, не сегодня завтра ветер бескунак налетит. Береги силы, сегодня погоним отару в край долины. При той овчарне запасы сена, да и вместительнее она.

Бескунак, метельный ветер, налетел на переломе зимы. Слово это по-казахски означает «пятеро друзей». В старину пятеро друзей возвращались в эту пору из гостей, заблудились и сгинули.

Из глубины степи с гулом и свистом катили снежные валы.

Даулет носился по краю отары, кричал, торопя собак, теснил овец конём. Метель застала отару на подходе к овчарне.

Кричали Даулет и Кашкарбай, носились псы. Вздрагивала отара и не двигалась с места. Робка и труслива овца, но сильнее её страха перед человеком страх перед свистящим белым ветром.

Вот когда послужит Баран — Завидущие глаза! Куцый протиснулся в середину кучки, где стоял зажатый овцами Баран — Завидущие глаза, зарычал, толкнул его грудью. Баран качнулся, проблеял, как сквозь сон, и вновь впал в оцепенение. Куцый цапнул его за задние ноги, рванулся баран, заорал. Ударом головы пёс посылал овец вперёд.

На миг останавливался Куцый, замирал, в скрученных струях ловил запах овчарни. Прыжком догонял барана, хватал его и кидал, направляя. Пропускал овец мимо себя. Крайнюю поддевал головой под зад, так что она летела, перебирая на лету передними ногами.

Кашкарбай стоял в дверях овчарни, считал овец. Наконец последняя в овчарне.

Дикая зима, бескунак небывалый! Жались псы к юрте, засыпало их с головой. Барахтались псы, как всплывая. Овцы в овчарне блеяли. В середине ночи, когда юрта была засыпана на две трети, люди проснулись — их разбудил шум в овчарне. Куцый слышал, как люди пытались выбраться через дверь. Он тянулся, держась лапами за край дымового отверстия, лаял. Его услышали, поняли, что юрта скоро будет завалена с верхом. Вспучился круг кошмы, закрывавшей дымовое отверстие, показалась голова Даулета, а там и он сам. Следом выбрался и Кашкарбай с лопатой.

Захлебываясь ветром, Даулет прокричал:

— Отгребай от овчарни. Я в посёлок! Ведь неделю без корма не прожить!…

Позже Даулет говорил, что не дошёл бы он до посёлка, не выведи его Куцый на равнину через неведомый Даулету проход в горах. Сколько он потом ни искал тот проход, не нашёл. Рассказывал, как его, обессиленного, ослеплённого снегом, Куцый гнал и гнал вверх, будто овцу, ударами головы, как вдруг покатился он вниз, зарылся в снег, а когда Куцый помог ему выбраться, он понял, что очутился на равнине, здесь было тише: хребет прикрывал от снежных, кативших в небе валов.

Даулет недолго бил в дверь. Загорелся свет в мутных, заваленных по переплёты рам окнах. Открыл председатель, глядел, не узнавал Даулета в этом залепленном снегом человеке.

Двух часов не прошло, как выехал из посёлка тягач. Даулет — в кабине, Куцый — в огромных санях, среди тюков прессованного сена.

Не прошёл трактор, в бессилии рычал, зарывшись в снежный холм где-то в предгорьях.

Через двое суток вернулись Даулет и Куцый на зимовище с вертолётами. Даулет упросил загрузить вертолёты сеном и кормами.

Вход в овчарню был откопан. Пар, пропитанный дыханием сотен овец, подхватывал, глотал ветер.

Куцый держался подальше от Даулета, готовый броситься бежать при первой попытке схватить его и вновь засунуть в гремящее нутро вертолёта.

Улетели вертолёты. Ещё неделю пометался бескунак в горах и укатил белым зверем, утащил искристый хвост позёмки.

Даулет однажды утром послушал-послушал, как стучат копытца по деревянным щитам, которыми накрывался земляной пол овчарни, как хрустят овцы сеном. Сказал отцу и жене:

— Вернусь, станем двигаться к месту окота.

Оседлал коня Даулет, уехал. Куцый ускользнул с зимовки. Обогнал хозяина, выскочил на него из балки, замер.

— Ишь, волю взял, никого не спрашивается! — засмеялся Даулет. — Разве сейчас время по гостям?

Куцый отстал от Даулета на въезде в посёлок, где бульдозер пробивал проход в снегу; проделал недолгий путь огородами и по склону сугроба скатился в закрытый тополями двор. Опередил молодого хозяина.

И лето и зиму чабан в степи, побыть в посёлке для него праздник. Праздник начинается с бани.

Утром Куцый притрусил за Даулетом к бане. Хозяин исчез, а пёс посидел, подождал и отворил дверь ударом лапы. Он очутился в предбаннике. Банщик крикнул:

— Не лето, двери-то держать нараспашку!…

Куцый, растерявшись и оробев, ведь он был степной пёс, спрятался под лавку. Банщик сходил, закрыл двери, посчитав, что их оставил открытыми Даулет, и продолжал обсуждать с ним новости.

Тем временем он достал из тумбочки два веника, с шуршанием потряс перед Даулетом:

— Для чабанов припрятано… Один берёзовый, другой, видишь, дубовый… Из Башкирии мне присылают посылками.

— Ты меня сильно веником не бей, — сказал просительно Даулет.

— Маленько похлестать надо, — спокойно ответил банщик. — Ты день за днём на ветру, у тебя стужа сидит в глубине, в костях, надо её паром выгнать. Опять же ты овчарней пропах, навозом, а пар вытягивает из кожи пот и грязь.

Даулет и банщик скрылись за дверью. Пёс обошёл раздевалку и лёг под окном, откуда слегка дуло.

Из-за дверей приглушённо доносились голоса Даулета и банщика, звяканье тазов, плеск воды.

— Ай, хватит! — донеслось из-за двери.

Куцый узнал голос Даулета, вскочил. В голосе хозяина он услышал испуг.

— Ай, не надо! — вскричал Даулет.

Куцый бросился на помощь. Тяжёлая от сырости дверь мгновенно захлопнулась под действием пружины. Пёс очутился в пустынном помещении, среди каменных лавок, и стал было в растерянности.

Но тут из двери, врезанной в заднюю стенку мыльни, донёсся вопль Даулета:

— Ай, горячо! Ай, хватит!…

Куцый кинулся в распахнутую дверь. Горячий и плотный воздух оглушил его, обжёг ноздри. Сквозь слёзы, как сквозь туман, Куцый увидел под потолком хозяина и банщика. Его хозяина хлестали веником, он корчился и увёртывался!…