Продолжая свою характеристику «великолепной семерки», А.Бестер останавливается на творчестве Филиппа Жозе Фармера, считая его самым смелым из всех авторов. Он, по мнению критика, пожалуй, единственный из фантастов, кто не боится довести любую идею до логического конца, как бы ни был неприятен этот конец.

Затем следует оценка Рэя Бредбери, которого Бестер называет «мастером протеста». «Его произведения напоминают размытые акварели. Это — тончайшее искусство, и художник не позволяет себе резких штрихов. Но прочесть подряд сборник Бредбери нелегко — слишком уж много нюансов, и порою кажется, что не хватает настоящей, пусть даже грубой пищи. Тем на менее Бредбери удалось произвести настоящий переворот в научной фантастике».

Оценка этого крупнейшего американского писателя кажется нам в общем справедливой, но недостаточно полной: многозначительная формула «мастер протеста» осталась нераскрытой. К Бредбери мы еще вернемся.

Если бы появился идеальный, отвечающий всем требованиям Бестера писатель-фантаст, то в нем соединились бы «драматическое мужество Хайнлайна, гуманизм Старджона, блеск Шекли, объективность Блиша, энциклопедический энтузиазм Азимова, смелость Фармера и высокий стиль Бредбери».

Что и говорить, сплав мог бы получиться удачным! Но, к сожалению, в этой суммарной характеристике не нашли отражения многие существенные стороны современной англо-американской фантастики.

Слабости ее очевидны, и говорилось о них достаточно много. Это неумение создавать конструктивные представления о будущем, растерянность перед настоящим, увлечение фрейдистским психоанализом и новейшими «откровениями» модных на Западе философских школ, неверие в возможность улучшить природу человека, взгляд на историю как на вечный круговорот событий и т. д. Об этом мы уже писали в брошюре «Мир будущего в научной фантастике». А здесь нам хотелось бы прежде всего выделить другую сторону англо-американской фантастики свойственные ей критические тенденции, которые, пожалуй, ни на одном участке современной западной литературы не выражены столь отчетливо.

Ведь сама природа фантастического образа предполагает его соотнесение с действительностью, содержит обычно второй план, некий смысловой подтекст, открывающий простор для аллегорических толкований. Реальные жизненные явления, порождающие фантастические гиперболы, предстают в новом освещении, в неожиданных пропорциях и необычных ракурсах. Благодаря этому критическое начало, заложенное в произведении, иногда даже помимо воли автора, разрастается в глазах читателя до обобщающего символа.

Речь идет не только о вещах, которые принято относить к жанру «предупреждений», но о настроениях и чувствах, владеющих многими писателями. Это тревога за судьбу мира и цивилизации. Это неприятие самого строя жизни, лишающего человека его человеческой сущности. Это пристальное внимание к участи рядовых людей, становящихся жертвами всеобщего конформизма. Отсюда и боязнь сплошной автоматизации, при которой люди вытесняются роботами или становятся взаимозаменяемыми.

Распространенным представлениям о неизбежности атомной войны и всеобщей гибели человечества противостоят включенные в этот сборник рассказы: «Сердобольные стервятники» А.Азимова, «Король на горе» Дж. Блиша, «Предел выдержки» Д.Кристофера. Объединяет их острое ощущение времени и накаленной международной обстановки послевоенных лет.

Азимов создает в своей новелле политическую аллегорию. Харриане, низкорослые обезьяноподобные существа, смогли распространить свое влияние на всю Галактику, исходя, как им представляется, из самых добрых побуждений. Они терпеливо выжидают, пока та или иная цивилизация не придет к своей логической, «предопределенной» самим ходом истории развязке истребительной атомной войне. После этого харриане берут на себя заботы о «сохранении остатков биологического рода», облагая спасенных контрибуцией. И вот уже пятнадцать лет группа наблюдателей, обосновавшихся на Луне, тщетно дожидается атомной катастрофы, чтобы приступить к своей благотворительной миссии, а по существу колонизовать Землю. Не напоминают ли харриане государственных деятелей некоторых зарубежных стран, готовых «спасти» человечество с помощью «чистой» водородной бомбы?

Рассказы Кристофера и Блиша предупреждают о том, какую чудовищную угрозу таит в себе элемент случайности и персональная ответственность отдельных лиц, от которых зависит решение рокового вопроса — нажать или не нажать кнопку. Если в рассказе «Предел выдержки» мы сталкиваемся с мизантропом, одержимым маниакальной идеей уничтожения всего человеческого рода, то «Король на горе» — рассказ об американском военном летчике, который много дней находится на корабле-спутнике, полагая, что бомбовой отсек заполнен смертоносным грузом, и в конце концов сходит с ума от бремени возложенной на него страшной ответственности. В первом случае катастрофу удается предотвратить, во втором — она оказывается мнимой. Но что может произойти в действительности? Фантастические ситуации, изображенные в этих новеллах, порождены теми же опасениями, которые высказывают ныне все здравомыслящие люди.

В этой связи нам хотелось бы упомянуть о фантастическом романе-памфлете «Семь дней в мае» двух американских журналистов Ф.Нибела и Ч.Бейли. Авторы рисуют политическую ситуацию, якобы создавшуюся в Вашингтоне после заключения договора с Москвой о всеобщем ядерном разоружении. Группа высокопоставленных генералов из Пентагона, опираясь на реарщионно настроенных бизнесменов и политических деятелей, готовит государственный переворот фашисткого толка. Заговор проваливается только благодаря случайному стечению обстоятельств. И хотя в этом романе немало сюжетных натяжек, оценка политической обстановки в США нисколько не расходится с действительностью. Защищая идею договора о всеобщем ядерном разоружении, президент Лимен заявляет: «В стенаниях и плаче цивилизация может исчезнуть в одну ночь. Это известно каждому. Какое чувство, кроме ощущения своей беспомощности, в состоянии испытывать тот или иной индивидуум? Нет смысла хватать винтовку и бросаться на защиту своей страны. Бессмысленно, вероятно, и поступать добровольцем в военно-морской флот на одну из подводных лодок, вооруженных ракетами. Как только будет дан приказ открыть огонь, человек сразу поймет, что его дом уже превратился в груду пепла или станет ею через пятнадцать минут».

Что, кроме беспомощности и растерянности, может ощущать средний американец в наши дни? Маленький человек в большом мире, ставший игрушкой демонических сил, — так можно передать настроение, которым проникнуты рассказы «Туннель под миром» Фредерика Пола, «Поиски» Ли Гардинга, «Игра для детей» Уильяма Тэнна. При всей невероятности коллизий и эти произведения кажутся зеркалом тревог и сомнений как самих авторов, так и миллионов их соотечественников по ту или эту сторону океана.

Когда читаешь новеллу «Туннель под миром», которую Кингсли Эмис считает одним из самых значительных явлений современной научно-фантастической литературы, невольно возникают ассоциации с «Превращением» Франца Кафки. Коммивояжер Замза, превратившись однажды утром в огромного таракана, физически ощущает свое ничтожество и беспредельное одиночество — те же чувства, которые раньше подавляли его психику. Австрийский модернист создает эту кошмарную метафору, прибегая к произвольному фантастическому образу. У Фредерика Пола странная метаморфоза с провинциальным служащим Гаем Буркхардтом, превращенным в собственную в сотни раз уменьшенную модель, получает вполне реалистическое, во всяком случае правдоподобное в рамках научнофантастического сюжета, объяснение. Замысел писателя порожден определенными социальными симптомами нашего времени.

«Бедный маленький Буркхардт, — монотонно пропел громкоговоритель, и эхо загрохотало в огромной бездне, которая была всего лишь лабораторией. — Каким это должно было быть потрясением для вас, когда вы поняли, что живете в городе, построенном на столе!» Для крохотного и жалкого подобия живого человека, наделенного всеми чувствами и разумом Буркхардта, ловкий делец Дорчин представляется необозримой громадой, всемогущим колоссом, который волен сделать все, что ему заблагорассудится, как с самим Буркхардтом, так и с тысячами подобных ему человечков. И, хотя действия Дорчина мотивируются экспериментами рекламной компании, проверяющей на миниатюрных биороботах новые способы продвижения товаров к потребителям, аллегория этого рассказа приобретает в контексте куда более широкий смысл.