Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Поскольку второй из перечисленных исходов этой войны, ведшейся под знаком противостоящих друг другу религиозных идеологий, уже не вызывал сомнения в начале 40-х годов, постольку, прежде всего во владениях испанской короны, обострились социально-политические противоречия, выливавшиеся в серьезные внутриполитические кризисы. Таковы «шесть одновременных революций» - восстания в Каталонии и Португалии в 1640 г., в Неаполе и Палермо в 1647 г., Фронда во Франции между 1648-1653 гг. и восстание на Украине в 16481654 гг. К ним следовало бы прибавить бескровную революцию в Голландии, сместившую штатгальдерство в 1650 г., и социальный и конституционный кризис в Швеции в 1650 г. в правление королевы Христины.

Выше подчеркивалось, что при всем разнообразии локальных причин, форм и следствий этих внутриполитических кризисов сам факт их «одновременности» с буржуазной революцией в Англии открывает возможность для общего концептуального подхода к их анализу. Это вовсе не значит, что все другие и синхронные с нею социальные движения должны только по соображениям их одновременности рассматриваться как «варианты» «буржуазной» революции, т. е. как исторически однотипные с Английской революцией движения. Наоборот, сама по себе разнохарактерность этих движений как бы получает в английских событиях 40-х годов - каждое в отдельности - мерило его стадиальной отдаленности от последних.

Иначе говоря, если Английская революция являлась, по словам Маркса, выражением потребностей всего тогдашнего мира, т. е. наиболее обобщенным выражением его противоречий на всю их глубину, то все другие политические кризисы середины XVII века обнаруживали только весь спектр локально-исторических потребностей общественного развития в рамках заданной Английской революцией предельности последних и тем самым выявляли только меру приближения данных локальных общественных структур, эти кризисы породивших, к указанной предельности.

Следователыю, концепция «всеобщего кризиса» XVII века - инструмент, предназначенный не для «унификации» исторической сути «одновременных» кризисов середины XVII века, а для создания их стадиальной типологии. Важно только учитывать, на каком уровне социальной действительности будут абстрагированы критерии для различия типов. Так, например, в Каталонии в 1640 г. народное восстание было спровоцировано поведением «иноземных» (кастильских) гарнизонов, что дало возможность политической элите захватить инициативу и превратить давно созревшее движение социального протеста в восстание против «внешнего угнетателя», т. е. направить в русло, для местной элиты наиболее безопасное и желанное. Но значит ли это, что квалификация этого движения как «национально-освободительного», «патриотического» исчерпывает суть развернувшихся здесь событий? Подобный же вопрос правомерен в отношении типологии восстания в Лиссабоне в 1640 г., вспыхнувшего также по аналогичному поводу - иноземного владычества, в данном случае Испании.

Равным образом мало что дает для «стадиальной типологии» национальных политических кризисов середины XVII века такая отличительная черта восстания в Неаполе в 1647 г., как предательство дела «родины» со стороны знати и благородного сословия в целом, оставшегося верным вице-королю, сумевшему заблаговременно его «привязать» к короне Испании щедротами, привилегиями и фавором.

Единственное обобщение на этом уровне анализа, возможно, заключается в том, что обострившееся социальное недовольство низов на фоне экономического спада, тяжелых поборов, военных бедствий, равно как и недовольство верхов расширением прерогатив короны, сфокусировалось повсеместно на чужеземной власти и ее агентах. В условиях происшедшего отчуждения ренессансного двора от интересов «политической нации», т. е. прежде всего низшего дворянства, не говоря уже о третьем сословии, усилившийся режим абсолютизма не находил больше «морального оправдания» ни в «интересах государства», ни в «защите веры».

Поскольку успех восстаний народных низов зависел от позиции именно верхов - слоев, составлявших «политическую нацию», то характер движений, даже в тех случаях, когда эти слои возглавили их, в конечном счете определялся тем, в какой мере программа требуемых «улучшений» затрагивала основания «старого порядка».

Как известно, все народные восстания XVI-XVII веков протекали под знаменем «восстановления исконных свобод и привилегий» (renovatio), а вовсе не во имя установления нового (innovatio), что само по себе только отражало меру расхождения между тем, к чему восставшие в действительности стремились, и тем, как они выражали свои стремления. Социальная революция той эпохи отличалась от подобного рода движений только тем, что восстания низов возглавлялись не кликами, не отдельными личностями, а общественным классом - буржуазией и по этой причине лишь революция способна была открыть новую историческую эпоху.

Наши представления о панораме истории Европы в XVII веке были бы неполными, если не коснуться хотя бы в самой сжатой форме характерных для европейского общества того времени политических и духовных процессов. Хорошо известно, что в истории политических институтов XVII век предстает как период расцвета абсолютизма в его. классических формах. Однако то, что в этом плане менее известно и что значительно углубляет понимание предпосылок торжества этих форм, заключается в следующем. Во-первых, этот расцвет наступил после периода более или менее затяжного кризиса системы абсолютизма «доклассической» поры, кризиса, сопровождавшегося революционными взрывами в ряде стран, которые завершились крушением ее в одних странах и установлением насквозь консервативных, застойных форм абсолютизма в других. Во-вторых, абсолютизм "классический", еще способный на восходящее развитие, устанавливался только в тех случаях, когда он, сохраняя феодальные социальные основания публичной власти, получал в раннекапиталистическом укладе хозяйства дополнительный источник материальных ресурсов, необходимых для содержания постоянной армии, централизованного административного аппарата и дорогостоящего королевского двора, одаривания окружавшей его придворной знати (Франция). Поскольку история крушения абсолютизма в Англии составляет содержание первой части данной книги, обратимся к политическому опыту Франции.

Итак, прежде чем Людовик XIV смог заявить: "Государство - это я", а придворные апологеты увидят в нем "бога на земле", правивший от его имени кардинал Мазарини должен был спешно бежать с ним из восставшей столицы. С 1648 пo 1653 год Франция была охвачена столь мощными общественными движениями, что это позволило некоторым исследователям усмотреть в них "неудавшуюся буржуазную революцию". Между тем эти движения, известные под названием Фронда, были крайне разнохарактерными. В них переплетались и недовольство высшей феодальной знати ("принцев королевской крови") произволом временщиков, верхушки так называемого дворянства мантии в лице членов парижского парламента, претендовавшей на контроль за деятельностью правительства, и протест народных низов Парижа, поднявшихся против роста налогов и произвола королевских властей и поддержанных частью буржуазии, требовавшей введения налогов только с согласия парламента и упразднения должности интендантов, представлявших интересы двора в провинциях.

Подобная разнородность устремлений отдельных общественных слоев, участвовавших в движении, свидетельствовала о том, что во Франции в середине XVII века среди восставших еще отсутствовал класс, способный сформулировать цель восстания в терминах «общенародных», «общенациональных» и тем самым придать ему характер буржуазной революции. Переход парижского парламента, испугавшегося низов, на сторону двора позволил Мазарини поочередно подавить различные очаги мятежа. Когда же после смерти Мазарини достигший совершеннолетия Людовик XIV стал самостоятельно править страной (1661 г.), силы, противостоявшие системе абсолютизма, были уже достаточно разрознены, в то же время буржуазия, еще нуждавшаяся для своего укрепления в покровительстве двора, соглашалась щедро его оплачивать. В результате система абсолютизма приобрела классические формы.

4
{"b":"107733","o":1}